— Она тебе нравится, — пробормотал Вулф.
— Не очень. Я уже говорил вам в среду вечером, что, по-моему, ничего плохого мы не сможем о ней узнать, Я по-прежнему придерживаюсь той же точки зрения.
— Ты говоришь искренне?
— Более или менее. Во всяком случае, пытаюсь.
— Где расположен этот Расин?
— Между Чикаго и Милуоки. На берегу озера.
Вулф оттолкнул кресло, поднялся, подошел к глобусу диаметром вдвое больше его самого, не без усилия повернул эту махину и отыскал Висконсин.
— Так. До Расина проще всего добраться из Милуоки. С Милуоки есть авиасообщение?
— Разумеется. Но билет туда обойдется долларов восемьдесят плюс тридцать долларов суточных. Уиппл может не согласиться.
— Уиппл вообще ничего не будет знать. — Вулф снова уселся в кресло, — Веблен[2] называл это инстинктом мастерства. Я вызвался помочь мистеру Уипплу и тем самым обязался применить все свое умение и способности. В среду вечером ты рассказывал мне о своем разговоре с Лили Роувен и с Сюзанной Брук. Ты действительно не уловил в нем ничего интересного, на что следовало бы обратить внимание? Да нет, конечно, нет.
— По ее словам в Расине ей просто осточертело, потом она добавила, что там «произошло кое-что», и умолкла. При желании можно, конечно, назвать это «интересным», но вообще-то она, возможно, имела в виду, что у них в доме вдруг стала протекать крыша.
— Фу!.. А что, если в прошлом мисс Брук все-таки есть нечто такое, что заслуживает расследования?
— В таком случае, я уже был бы в Расине.
— Вот и отправляйся туда завтра же. Черт возьми, я же взял на себя обязательство!
— Возражаю. Завтра воскресенье, и у меня есть личные дела.
Вулф согласился, что я могу выехать и в понедельник, причем не в Милуоки, а в Чикаго, поскольку самолеты летают туда гораздо чаще.
Было всего три градуса тепла, когда в понедельник, в двадцать минут седьмого вечера, я поставил арендованную в Чикаго машину на стоянку, находившуюся в одном квартале от редакции газеты «Глобус» в Расине и в двух кварталах от гостиницы, где я забронировал номер. Одно время я перепоручал все заботы о машине (отвести ее на стоянку, подать к подъезду) служащим гостиницы, но однажды, несколько лет назад, когда мне надо было срочно явиться на одну крайне важную встречу, они подали машину только через полчаса, и я, разумеется, уже никого не застал на условленном месте. Захватив саквояж, я прошел эти два квартала пешком, зарегистрировался в гостинице и отправился по делам.
Ни с кем из «Глобуса» я заранее о встрече не договаривался, но Лон Коэн из нью-йоркской «Газетт» в воскресенье вечером по моей просьбе звонил в Расин, и заведующий редакцией, некий Джеймс Э. Лэмис, знал о моем предстоящем визите. Мне дважды — на первом и на третьем этажах — пришлось ожидать, а потом меня провели в кабинет, на двери которого я прочитал фамилию Лэмиса. Он поднялся с кресла, чтобы пожать мне руку, взял у меня пальто и шляпу и положил их на диван, потом сказал, что рад встретиться с журналистом из Нью-Йорка. Мы присели и обменялись несколькими фразами; я не стал скрывать, что я детектив и приехал по поручению «Газетт». Мистер Коэн, сказал я, наверно говорил ему о намерении редакции опубликовать серию статей о деятельности Комитета защиты гражданских прав. Мистер Коэн, ответил Лэмис, сообщил ему только, что я приеду за кое-какой информацией.
— Но вам известно, что собой представляет Комитет защиты гражданских прав?
— Да, конечно. Отделения комитета действуют в Чикаго и Милуоки, в Расине же отделения нет. Почему вы приехали именно в наш город?
— Хочу навести справки об одной личности, В статьях речь пойдет о работниках главного аппарата комитета в Нью-Йорке, где довольно видную роль играет молодая особа по имени Сюзанна Брук. Насколько мне известно, она из Расина, не так ли?
— Да. Бог мой, редакция «Газетт» направила вас сюда навести справки о Сюзанне Брук? Но зачем?
— Собственно, ничего особенного. Редакция хочет собрать как можно больше сведений об этих людях, об их прошлом, узнать, что они собой представляют, вот и все. Вы знаете ее? Вы знали ее раньше?
— Да как вам сказать… Весьма поверхностно. Вот ее брата Кеннета знал довольно хорошо. Она принадлежит совсем к другому поколению. Ведь я вдвое старше ее.
Это подтверждала вся его внешность, особенно седеющие и уже поредевшие волосы. Он был без пиджака, в расстегнутом жилете.
— Как к ней относились у вас в Расине?
— Как вам сказать… По-моему, нормально. В средней школе она училась вместе с моей дочерью. Потом поступила в университет… Не помню, в какой именно, а возможно, и вообще не знал этого.
— В Редклиффский.
— Да? Ну вот. Следовательно, в Расине она провела только детство. Но отец ее действительно много лет прожил в Расине, здесь его почти все знают. Торговал недвижимым имуществом и пользовался в своей области репутацией самого изворотливого и ловкого дельца во всем Южном Висконсине. Ему принадлежало и вот это здание, — сейчас им владеют его наследники. Сожалею, мистер Гудвин, но вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь. Если вы рассчитываете на какие-то компрометирующие эту семью данные, тогда нам вообще не о чем разговаривать.
Я собирался спросить, не произошло ли с Сюзанной Брук или с кем-либо из ее близких летом или осенью 1959 года чего-нибудь такого, что заслуживало бы внимания, но передумал. Ведь она, как одна из наследниц отца, являлась совладелицей здания, где размещается «Глобус», и не исключено, что редакция задолжала ей арендную плату. Поэтому я сказал Лэмису, что вовсе не стремлюсь узнать о мисс Брук что-то плохое, но хочу получить о ней общее представление. Он принялся расспрашивать меня о КЗГП и о том, что в Нью-Йорке думают о Рокфеллере и Голдуотере. Я был вынужден из вежливости поддерживать разговор.
Уже стемнело, когда я вышел из редакции; дул леденящий ветер. Я вернулся в гостиницу, где в половине седьмого у меня было назначено свидание. Еще из Чикаго я позвонил в Расин человеку, которому Вулф время от времени оказывал различные услуги. По словам Вулфа, этот Отто Друкер был единственным стоящим человеком во всем Расине, он позвонил ему и попросил встретиться со мной. В уютном и теплом номере я снял башмаки и улегся было в кровать, но тут же поднялся. На улице свирепствовал ураганный ветер, и хотя я прошел пешком всего два квартала, однако чувствовал себя настолько измотанным, что мог мгновенно погрузиться в глубокий сон.
Друкер опоздал всего на пять минут. Пожимая ему руку, я не мог скрыть своего удивления. Он никак не походил на детектива; с его интеллигентным симпатичным лицом и внимательным, но вместе с тем доброжелательным выражением глаз он оказался бы вполне на месте за письменным столом, скажем, вице-президента какого-нибудь банка. Как только я положил на кровать его пальто и шляпу и вернулся к нему, он вкрадчиво и одновременно дружески осведомился:
— Как поживает мистер Ниро Вулф?
Мы провели приятный вечер. Гость охотно принял предложение поужинать здесь же, в номере. Когда я собрался позвонить в ресторан и попросить меню, он заявил, что в этом нет никакой необходимости, так как здесь умеют готовить только ростбиф с картофельным пюре и яблочный пирог. Если бы а решил изложить вам содержание нашей беседы в тот вечер, вы бы вряд ли нашли ее интересной, мы разговаривали главным образом о тонкостях нашей профессии. Ну, например, о наружном наблюдении. Он знал все премудрости этого искусства, а поскольку дело происходило в Расине, где его все знали, ему приходилось прибегать к таким трюкам, что ими с удовольствием воспользовался бы даже наш Сол Пензер.
Все же меня больше всего интересовала Сюзанна Брук. Я не заговаривал о ней до тех пор, пока мы немного не узнали друг друга и не закончили есть (ужин оказался вполне терпимым). Я лишь сказал ему, что некий наш клиент собирается взять ее партнером в одно дело и, естественно, хотел бы знать, что она собой представляет. Я добавил, что вся его информация будет рассматриваться как строго конфиденциальная, не подлежащая разглашению. Я разочаровался бы в нем, если бы он не спросил, кто этот клиент. Конечно, он спросил. Он разочаровался бы во мне, если бы я назвал его. Конечно, я не сделал этого.
Друкер вынул изо рта трубку и, откинув голову, принялся рассматривать потолок, потом взглянул на меня.
— Помнится, — заговорил он, — в свое время я довольно часто выполнял некоторые поручения отца Сюзанны Брук. Я мог бы, разумеется, кое-что рассказать о нем, но он мертв. Сюзанну же, хотя она и носит фамилию Брук, я знал не больше, чем всех остальных девочек-подростков в нашем городке. Насколько мне известно, ничего дурного за ней не замечалось. Вы, очевидно, знаете, что она уехала отсюда учиться в университет?
— Знаю.
— А потом в Нью-Йорк. Она не приезжала в Расин даже во время летних каникул в университете, предпочитая путешествовать вместе с матерью. За последние четыре года она вообще здесь не появилась, а всего за восемь-девять лет, с того, как окончила нашу школу, прожила в городе не больше четырех-пяти месяцев.
