Логично было бы ответить на эти два вопроса так: сначала Джанет встретила Освальда и попросила у него плащ, чтобы дойти вместе с ним до маслодельни. Прочитала ли она письмо Роберта и ждала ли прихода Освальда – несущественно. Теперь у нее в кармане макинтоша лежала бритва. А Джанет – женщина физически очень сильная, известная своим необузданным темпераментом. Очень может быть, что убийство было непредумышленным и что мысль избавиться от Освальда зародилась у нее только тогда, когда она нащупала в кармане бритву.
Я убежден, что для Джанет это и была «точка взрыва». Я считаю, что она зашла в маслодельню вслед за Освальдом и тут же полоснула его по горлу – возможно, когда он ставил фонарь на пол. Это единственная версия, которая дает удовлетворительное объяснение тому факту, что на внешней стороне макинтоша было такое большое количество крови (кровь ударила в нее струей, как только она нанесла удар), так как очень много крови обнаружено и на пиджаке Освальда, но нет никаких следов крови ни на одежде Джанет, ни на одежде Роберта. Это объясняет также и то, что не слышно было криков: они потонули в раскатах грома.
Таким образом, у Джанет были средство и возможность совершить преступление. А мотив? Ну, скажем прямо, нет никаких сомнений, что у нее был самый сильный мотив из всех подозреваемых. Тогда, в июне, Мара очень точно выразилась, сказав: «У Джанет господствующая страсть – это Плаш-Мидоу и все, что в нем находится. Она убьет каждого, кто посягнет на это». Джанет готова была выйти за Освальда, а затем вышла за Роберта, чтобы вернуть себе собственность Лейси. У нее была маниакальная страсть к Плаш-Мидоу и всему, что в нем есть; она была одержима этим домом и именем своей семьи – я видел это собственными глазами во время первого приезда к ним, достаточно было посмотреть, как она касается украшений в доме. Но Освальд, как показало более позднее расследование в Сомерсете, представлял для нее двойную угрозу. Он был не только законным собственником состояния и усадьбы, но и единственным оставшимся в живых человеком, который знал правду о заговоре десятилетней давности. Таким образом, Джанет не могла передать Освальда полиции за его преступление против Мары, так как, сделай она это, он немедленно сообщил бы о том, что она организовала его так называемое «самоубийство», и она все равно потеряла бы Плаш-Мидоу, как если бы Роберт сам вернул его брату. «Признание» Роберта было смелой и удивительно ловкой попыткой вызвать огонь на себя, но получилось как раз наоборот: все, что в нем написано, указывало прямо на Джанет, подчеркивало ее виновность. Особенно блестяще написан им первый эпизод письма: понимая, что я теперь знаю, что в половине первого вместе с Джанет по двору проходил не он, а Освальд, он развил эту тему таким образом, что Джанет выглядела совершенно невинно, она якобы ничего не знала о преступлении и, следовательно, не являлась соучастницей.
Думаю, его «признание» могло бы прозвучать довольно убедительно для полиции – главным образом потому, что очень многое в нем было правдой.
Здесь я подхожу к вопросу, почему Роберт вообще взял на себя преступление, совершенное женой, которую не любил. Ведь любое донкихотство имеет свои пределы! По-моему, на то были по крайней мере две причины.
Первая: Роберт все-таки был замешан в убийстве, с юридической точки зрения он был сообщником, поскольку знал о совершившемся преступлении, но не сообщил о нем.
Вторая: поскольку это было так и он, вероятнее всего, все равно не избежал бы виселицы, он решил попробовать снять обвинение с жены. Больше того, к такому решению его привело именно то, что он ее не любил, отчего у него, человека доброго и мягкого, рождалось чувство вины и раскаяния. В сущности, его «признание» было жестом искупления.
Тем не менее оно утвердило меня в мысли, что Роберт был замешан в убийстве – особенно одна фраза, где он говорит, что захватил с собой плетеную сумку, так как его тошнило при мысли, что придется тащить голову за волосы. Для меня в этой фразе есть отзвук чистой правды. Сомневаюсь, что самое изощренное воображение могло бы изобрести такое необычное, такое простое и такое жизненное объяснение.
Конечно, возможно, что Джанет отделалась от тела и головы в одиночку, а потом покаялась Роберту, который впоследствии использовал рассказанные ею подробности в своем так называемом «признании». Но здесь мы снова упираемся в исключительно трудную проблему: вряд ли один человек мог справиться с телом и оттащить его на большое расстояние. Джанет – женщина горячая, темпераментная и далеко не бесчувственная. Хватило бы у нее сил одной, без посторонней помощи, пройти через все ужасы, которые ожидали ее после совершения убийства? Сильно в этом сомневаюсь.
Под воздействием свойственного его натуре экзальтированного альтруизма Роберт вполне мог помочь ей. Помимо этого, на сговор между ними указывает то обстоятельство, что на разных этапах следствия их показания неизменно совпадали до мелочей.
Восстановленная мною картина происшедшего выглядит следующим образом:
Джанет отводит Освальда в маслодельню, убивает его, снимает с себя залитый кровью макинтош и оставляет его вместе с бритвой в маслодельне, а дверь запирает. Преступление не было предумышленным; Джанет, у которой просто сдали нервы, действовала в полубессознательном состоянии. Она спешит в дом за Робертом.
Когда муж возвращается с прогулки, она рассказывает ему все – возможно, обвиняя в случившемся его, потому что это он пригласил Освальда. Роберт обещает помочь ей скрыть следы преступления. После этого все происходит как в его признании, с той только разницей, что делал он все это не один, а вместе с Джанет. Голову отрезали очень грубо, потому что пришлось делать это при тусклом свете «летучей мыши». Могу представить себе, что Роберт, наверное, взял на себя самые страшные операции, но тело к реке тащили они вместе, и пока они этим занимались, Финни стащил голову.
Здесь уместно вспомнить фразу из письма Роберта насчет «второго «я», имея в виду отношения Роберта с Джанет; в ней был своеобразный мрачный юмор, разумеется, не предназначенный автором для посторонних: «с помощью моего второго «я», которое придало мне сверхъестественную силу, я поднял труп» и т, д.
Дальнейшее поведение Лайонела – еще одно доказательство несомненного соучастия Роберта в преступлении. Нужно вспомнить слова, сказанные им на лужайке в первый день моего пребывания в Плаш-Мидоу, особенно относительно того, что он «должен присмотреть за Ванессой во время всех этих неприятностей», а также то, как он пытался что-нибудь выпытать у меня. И снова задаешься вопросом: если он не видел в ту ночь, что Роберт вел себя как-то странно, если не сказать подозрительно, зачем было затевать всю эту катавасию и отвлекать подозрения на себя? Во всяком случае, ради своей мачехи он этого не сделал бы. И вряд ли он стал бы делать это только для того, чтобы дать отцу время закончить поэму, ибо если у Лайонела не было оснований предполагать, что отец замешан в преступлении, то в равной степени у него не было оснований опасаться и того, что раскрытие преступления может сказаться на работе отца над стихами.
Вернемся к виновности Джанет. К моему вящему удовлетворению, она была полностью доказана вчера вечером на кладбище. Об этом же говорили ее попытки помешать мне остановить Ситона; она притворялась, что делает это ради Роберта, уговаривая меня не мешать ему покончить с собой и избежать тем самым мучительного судебного разбирательства. На самом же деле она хотела одного: сделать все, чтобы он умер до того, как у него потребуют объяснений по поводу его письма.
Но она выдала себя и еще раньше, в процессе расследования, причем не один раз.
1) На следующий день после убийства она, по словам Мары, «вела себя странно, была какой-то взвинченной».
2) Она не хотела, чтобы полиция проводила в доме обыск – чего ей было бояться?
3) Во время нашего первого разговора она незаметно для себя попала в расставленную мною западню, когда согласилась, что ночь с четверга на пятницу имеет особое значение, хотя в то время не могла еще знать, когда был убит Освальд. Правда, она сумела очень хорошо замаскировать эту оговорку.
4) Она очень встревожилась, когда я в первый раз спросил их с Робертом о незнакомом человеке, который прожил в их краях всю жизнь и при неизвестных обстоятельствах покинул деревню девять или десять лет назад.
5) Точно так же она разнервничалась – и сказала нечто такое, что не согласовывалось с другими ее словами, – когда я спросил ее, не надевала ли она макинтош Роберта, выходя на улицу.
Теперь, с учетом «признания» Роберта, все эти моменты поддавались новой, более невинной интерпретации, а именно: Джанет знала о том, что Освальд вернулся, и подозревала, что Роберт убил его, но больше всего тревожилась о том, как бы следствие не установило ее роли в сговоре относительно мнимого самоубийства Освальда.
