Двое других мужчин, находившихся в комнате, тоже стояли. Кемпион облокотился на каминную полку с таким безразличным и отсутствующим видом, что казался почти неживым. Маркус стоял у дальнего окна, глубоко засунув руки в карманы и уставившись в пол. Резкий свет, отбрасываемый открытыми плафонами медной люстры в виде водяной лилии, делал комнату неуютной, и во всем доме чувствовалось почти невыносимое напряжение. Дверь была закрыта, но даже ее толстые деревянные панели не могли заглушить звуков, доносившихся из библиотеки, где кузен Джордж, сидя на стуле покойного главы колледжа Св. Игнатия, поливал священный письменный стол виски и содовой и нечленораздельно мычал, отдавая распоряжения.
Он настоял на том, чтобы дверь в библиотеку оставалась открытой, и отпускал оскорбительные замечания в адрес всех, кто проходил мимо двери в сторону лестницы или входной двери, попадая в поле его замутненного зрения.
Тихий старый дом был поставлен с ног на голову. Традиции, поддерживаемые на протяжении пятидесяти лет, были грубо отринуты, привычный ход повседневного существования прервался, и, казалось, даже мебель протестовала против нарушения спокойствия в доме. Дядя Вильям, испытавший одно из самых жестоких потрясений за всю свою жизнь, к тому же после долгого периода напряжения, был сам на себя не похож. Он был в таком состоянии, что совершенно не мог оставаться на одном месте. Революция в стране, наверное, произвела бы на него меньшее впечатление.
Ужин не состоялся. Тетя Китти осталась в своей комнате, и Джойс все еще тщетно пыталась уложить ее спать. Кузен Джордж милостиво решил остаться в библиотеке, где он вслух раскритиковал принесенную ему еду. Тетя Каролина также отсутствовала, и это, возможно, повлияло на состояние духа в доме больше, чем что-нибудь еще. Не считая редких периодов болезни, миссис Фарадей занимала место во главе стола с 1896 года, со дня похорон ее мужа.
Дядя Вильям снова разразился тирадой.
— Я не понимаю маму, — сказал он. — Если она не позволила нам вышвырнуть его из дома, то почему она не послала за полицией? Этот тип явился сюда с какой-то фантастической историей, а она приняла его россказни всерьез. Можно подумать, что она и в самом деле ему поверила.
Маркус пожал плечами.
— Иногда и пустомеля может рассказать что-то, заслуживающее внимания, — заметил он.
Дядя Вильям остановился на полпути, и его голубые глазки, казалось, чуть не вылезли из орбит.
— Вы думаете, что… — начал он, и умолк. Он повернулся к Кемпиону и спросил: — А вы тоже считаете, что он что-то знает? Господи Боже мой, неужели вы хотите сказать, что кто-то в этом доме — один из нас — убил старого Эндрю и Джулию? Я хочу сказать, даже после всего, что выяснилось на дознании? — Он вдруг тяжело опустился на один из стульев, стоявших у стола. — Храни меня Господь!
Маркус выпрямился и стал беспокойно мерить комнату шагами.
— Я очень сожалею, что миссис Фарадей не послала за полицией, — сказал он. — Это очень странно.
— Моя мать — старый человек, — сказал дядя Вильям, вскакивая на ноги. — Думаю, я сам должен пойти и вызвать полицию. Это, наверное, будет для них как гром с ясного неба после всех их гнусных подозрений насчет меня. Говорю вам, Джордж — ужасный человек, — продолжал он, неожиданно повышая голос. — Прийти в дом, где еще не закончился траур, и вести себя подобно пьяному анархисту. Оскорблять людей, — добавил он, сердито потирая щеку. — Если бы не присутствие матери, я бы отхлестал его плеткой для собак, хоть я и старик. Да, я пойду за полицией. Я хочу увидеть, как его уведут отсюда в наручниках, и неважно, Фарадей он или не Фарадей, — произнес он с мстительным видом. — Да, я так решил. Я пошел.
— Не надо, — проговорил Кемпион.
Дядя Вильям бросил на него негодующий взгляд.
— Почему это, сэр?
— Не надо, — повторил Кемпион. — Не делайте этого. Он поможет нам решить загадку. Позвольте ему остаться здесь.
Дядя Вильям снова плюхнулся в кресло.
— Ну, хорошо, — произнес он с покорным видом, — и вы меня третируете. Все меня здесь травят. Эй, что там еще?
Его последнее замечание была вызвано слишком громкой репликой, донесшейся из библиотеки. Маркус бросился к двери и распахнул ее как раз в тот момент, когда раскрасневшаяся Джойс торопливо направилась в комнату. Через холл до них донесся хриплый и непередаваемо вульгарный голос кузена Джорджа.
— Ну, не упрямься, малышка. Войди и дай мне рассмотреть тебя. К сожалению, я не могу встать. Ты единственное существо, на которое стоит посмотреть в этом семействе.
Заботливо культивируемая томность и утонченность Маркуса, безжалостно разрушаемые в течение нескольких последних дней, окончательно рухнули под этим ударом. Плечи Маркуса окаменели, и он по-бычьи наклонил голову. Джойс, увидев его лицо, протянула к нему руку, на мгновение задержав его движение, и этого мгновения Кемпиону хватило для того, чтобы броситься к своему другу через всю комнату и оттащить его от двери.
— Не сейчас, — попросил он, — еще не время.
Джойс закрыла дверь и прижалась к ней спиной. Маркус, как все люди, которые редко выходят из себя, обезумел от ярости. Его лицо налилось кровью, и глаза стали щелками.
— Извините, — хрипло произнес он. — Я больше не могу терпеть выходки этого типа. Я должен свернуть ему шею. Прочь с дороги.
Джойс начала плакать. Наверное, она этого не сознавала, потому что слезы струились по ее щекам, и она не пыталась их скрыть.
— Не надо, — сказала она. — Достаточно горя. Не делайте этого! Не надо!
Дядя Вильям, который наблюдал эту сцену с интересом, видимо, находя в этом спасение от обуревающего его разум смятения, поднялся до таких высот, которых никто в нем не предполагал.
— Ну, будет, будет, моя дорогая, — сказал он. — Успокойтесь. Мы посадим этого болтуна под замок — и возможно, пошлем его на виселицу. Ну же, успокойтесь.
Положение было спасено. В упорной вере дяди Вильяма в то, что арест кузена Джорджа разом решит все проблемы, было что-то настолько комичное, что они не смогли не отреагировать на это даже в столь напряженной ситуации. Маркус обнял девушку за плечи и повел ее через всю комнату к очагу.
Кемпион и дядя Вильям остались стоять у двери.
— Бедняжка, — хрипло сказал дядя Вильям. — Какой стыд. Если бы этот тип не носил нашу фамилию, я бы с удовольствием посмотрел, как его повесят.
Кемпион не ответил ему, потому что в этот миг дверь снова открылась, и в комнату вошла Элис. Она плотно притворила дверь за собой и, набрав побольше воздуха в легкие, начала жаловаться:
— Это никуда не годится, сэр. Вы должны этому помешать. Она там.
Все непонимающе уставились на нее, и Джойс поспешила ей навстречу.
— О ком ты говоришь, Элис? В чем дело?
— Хозяйка, мисс. — Горничная чуть не плакала. — Она туда вошла — там только этот человек, и он в таком состоянии, мисс. Вы же сами видели. Он ведь может ее убить. — Она открыла дверь и показала рукой на противоположную сторону холла. — Вон там. Взгляните сами, она вошла и закрыла за собой дверь.
Дядя Вильям последовал ее приглашению. Он бросил взгляд через холл на дверь библиотеки, которая виднелась сквозь дверной проем утренней гостиной, и действительно увидел, что дверь библиотеки закрыта. Он вернулся в комнату.
— Верно, — сказал он. — И как нам теперь быть? Я полагаю, она знает, что делает, а если она что-то делает, ей не нравится, когда ей мешают. Но я не знаю…
— Я подслушала, — бесстыдно призналась Элис. — Я подслушала под дверью. Слышно было, как она разговаривает с ним спокойным тоном, и как он ругается. Я уверена, что все так и было, хотя я не могла разобрать слов. Я сама бы туда вошла, но вы же знаете, какой властный характер у хозяйки. — Она замолчала, и на ее лице появилось вопросительное выражение.
Все инстинктивно повернулись к Кемпиону.
— Нужно ждать, — сказал он. — Это все, что мы можем сделать. Я думаю, так же считает и миссис Фарадей. В конце концов, уж если она не сможет справиться с кузеном Джорджем, никто этого не сумеет.
