Именно выдающаяся память Г.М. делает его таким опасным в споре или в суде. Сам же он в тот момент являл собой гротескную фигуру — в макинтоше, с не до конца вымытым лицом. Он зажмурился и посмотрел в потолок.
Потом воспроизвел наизусть начальные строки писем:
— Вот начало послания к доктору Шмидту: «В соответствии с моим последним письмом…» и так далее. Вот как вы пишете Джоан Бейли: «В результате наведения справок удалось установить…» и так далее. Викарию: «Очевидно, вы и Джоан Бейли находитесь под впечатлением…» и тому подобное.
Г.М. посмотрел на полковника.
— Как будто слышится: «В ответ на ваше письмо от 15 июня генерал-майор Большая Шишка испрашивает разрешения на отпуск…» Длинные слова, трескучие фразы, громоздкие периоды канцелярской переписки… Даже вы, человек высокообразованный, владеющий литературным языком, переходите на канцелярит на письме. Ведь вы, полковник, долгое время переписываетесь с военным министерством. Ваши навыки ударили по вам, словно бумеранг.
Г.М. сделал паузу.
— Ах, мелочи жизни! — проворчал он. — Если вы от всей души ненавидите сплетников, откуда вы узнали все маленькие или большие секреты, которыми шантажировали своих односельчан? Сквайра Уайата вы тоже включили в число незначительных людишек, потому что решили, что он грубый и невоспитанный человек. Вы ранили его так сильно, что он не оправился до сих пор — но это так, к слову… Ваша племянница — помните, я целую неделю слонялся по гостям и тоже собирал обрывки слухов — откровенно признается в том, что любит посплетничать и полдня висит на телефоне. Но где находится телефон? В конце коридора, очень близко к двери вашего кабинета, и — как все могли увидеть и многие могли заметить — под вашей дверью есть большая щель, так что вам легко было подслушивать. Давайте покончим с письмами, прежде чем перейдем к более интересной тайне — тайне проникновения в наглухо запертую комнату. Доктор Шмидт получил четыре письма, в которых его называли нацистом; вы доставили ему массу хлопот. Самое странное, что суть обвинений, приписанных доктору Шмидту, не взволновала никого; никто у нас не воспринимает всерьез шайку бандитов, которая пришла к власти в Германии. Готов поспорить: если вы даже сейчас спросите Марион Тайлер или даже викария, они оба заявят, что письма — полная ерунда. Но я видел ваши глаза в воскресенье ночью, когда вы быстро посмотрели на папки под грифом «Военное министерство», как только я заговорил о докторе Шмидте. Я видел, какое брезгливое выражение появилось на вашем лице, несмотря на то что вы позднее заявили, что лично против доктора ничего не имеете. Полковник, ну кто еще, кроме вас, способен разглядеть угрозу в этом коротышке? Кто, кроме вас, способен был в письмах запугивать его тем, что он нацист?
Полковник Бейли моргнул и сжал кулак.
— Но он ведь нацист, верно? — сухо осведомился он.
— Разумеется. Могу открыть вам маленький секрет, потому что… — Г.М. вдруг замолчал.
— Почему?
— В общем, Особый отдел засек его еще год назад. Мне не нужно испрашивать разрешения, чтобы продемонстрировать, как он выдал себя; ему достаточно лишь открыть рот… Но вернемся к событиям того первого субботнего вечера, когда мы с вами беседовали, и увяжем их с появлением и исчезновением Вдовы в ночь с воскресенья на понедельник. Как я и говорил, я с самого начала заподозрил вас. Помните, как я упорно настаивал, что ваша племянница находится в опасности, исходящей от какого-то анонимного письма, которое — тогда я его еще не видел — она, видимо, получила в тот день?
— Да, да, помню!
— На следующий день, в воскресенье, она показала мне то письмо. Вдова грозила нанести ей визит за несколько минут до полуночи. Признаюсь, я, старик, испугался. Я готов был поставить золотой дукат против старого башмака за то, что вы попытаетесь ночью устроить какой-нибудь трюк; я поклялся самому себе, что помешаю вам. Однако мой первый план согласовывался с еще одной догадкой, которую я упомянул в разговоре как предупреждение, когда мы оба сидели за дверью спальни Джоан в темноте. Что за догадка? Я рассказал, что по деревне уже неделю ходит слух о приезде из Лондона великого детектива с огромным ключом к разгадке тайны. Я убедительно доказал, что ко мне слух не мог иметь никакого отношения. Я спросил, почему, почему, почему Вдова, которая молчала целый месяц, вдруг написала еще два письма именно в тот период, когда дело начало принимать опасный для нее оборот… Что ж, у нее могла быть на то тысяча причин. Но одно из писем очень напугало Джоан — обещание Вдовы навестить ее. Вы вполне могли руководствоваться следующим доводом: при существующих обстоятельствах в вашем доме Вдова никак не может оказаться вами, и тем самым вы навсегда исключаетесь из списка подозреваемых. В ваших рассуждениях чувствуется сильная логика. Однако мне пришла в голову ужасная мысль: может, у вас поехала крыша? Вдруг вы решили убить собственную племянницу только ради того, чтобы доказать, что анонимные письма пишете не вы?
Полковник Бейли широко раскрыл глаза. Оттолкнувшись руками от каменной стены, он поднялся с места, размахивая револьвером, и заговорил хриплым, едва слышным голосом:
— Мерривейл, бога ради! Вы ведь не думаете, что…
Г.М. вытянул вперед руку, и полковник Бейли снова сел.
— Знаю, знаю! — проворчал сэр Генри Мерривейл. — Вы всей душой, искренне любите Джоан; вы бы не позволили волоску упасть с ее головы. Это так. Вы искренне полагали, что ваш фокус, который вы намерены были проделать, почти не испугает ее. Ведь женщины из рода Бейли способны смотреть в лицо опасности, верно? Могут сидеть во время осады Хаккабулы и играть на мандолине, пока пули обрывают струны. Но мне было не до шуток. Мне нужно было защитить бедняжку. Если это вас утешит, вы провели меня, как мальчишку, пока я наблюдал, нет ли где подвоха. Рассказать, что вы сделали?
Вдруг так быстро, что это могло показаться иллюзией, в глазах полковника Бейли мелькнул неприятный тщеславный блеск, словно он гордится собственным умом.
— Сомневаюсь, что вы поняли, что именно я сделал, — отрывисто проговорил он.
— Сомневаетесь? Тогда вспомните, что было в кабинете, когда мы с вами и Уэстом обсуждали план нашего ночного бдения. Уэст что-то предлагал, а вы притворились, будто возражаете ему; на самом же деле Уэст излагал ваш собственный план: ясно как день, что вы внушили его Уэсту так, чтобы он ни о чем не догадался. Как я все понял? Уэст говорит, что четвертым стражем будет Корди. Вы с сомнением хмыкаете. Уэст набрасывается на вас, он возмущен, потому что ранее вы сами говорили, что Корди — единственный, кому можно доверять. Слышите? Мне сразу стало ясно, кто тут дергает за ниточки. Уэст хочет, чтобы вы караулили снаружи дома, но вы немедленно возражаете, настаивая на том, чтобы мы с вами сидели внутри, перед дверью в спальню. Кто предложил Джоан две таблетки нембутала, которые были очень важны для вашего плана? Хм… Я понимал, что вы что-то задумали, но сидел рядом с вами у запертой двери спальни, как последний болван! Мы по очереди заходили к Джоан каждые десять минут, чтобы проверить, как там она. Против этого я не мог возразить, потому что не мог представить убедительных доказательств вашей виновности. Но я все время смотрел на замочную скважину, видел Корди у окна, а вы ничего не предпринимали… В последний раз вы зашли к племяннице без десяти двенадцать; после того никто не входил к ней, пока мы не услышали револьверные выстрелы — кажется, вы тогда только чиркнули спичкой, задули ее и начали шепотом переговариваться с Уэстом через окно. Потом вы просто вышли. Часы наверху пробили двенадцать. Казалось, все спокойно, как жареная треска. Как я говорил вам тогда, маховик раскручен и машина набирает обороты, а я даже не могу понять, в каком направлении она несется.
Г.М. помедлил, разглядывая высокую тощую фигуру напротив. Полковник Бейли открыл глаза.
— Полковник, — Г.М. возвысил голос, — вы когда-нибудь видели набросок, предположительно нарисованный с Вдовы бродячим художником в начале девятнадцатого века, который часто воспроизводят на открытках?
— Возможно, — пожал плечами полковник Бейли.
Г.М. извлек из кармана брюк мятую почтовую открытку. Посмотрел на злобное лицо женщины средних лет, с прищуренными глазами и губами, изогнувшимися в плотоядной улыбке. Черные волосы, извиваясь, падали на плечи; такое лицо вполне могло внушать страх и даже ужас.
— Ваша племянница, — сказал Г.М., — с детства боялась ее. Она призналась в этом мне и Рейфу Данверсу у него в лавке… Половину своего черного дела вы, полковник, сделали в то время, когда заходили в комнату без десяти двенадцать, а потом вышли как ни в чем не бывало. Пока вы говорили с Уэстом через окно, вы сидели на том месте, которое занимали всегда: на краю кровати, ближе к изголовью и прикроватному столику. Изголовье кровати находится в тени, если помните, но остальная часть комнаты хороню освещалась лунным светом. Человек за окном почти не видит того, что происходит в комнате. Уэст видел ваше лицо, когда вы, казалось, попеременно смотрели то на него, то на Джоан. Поскольку ему мешали столик и лампа, больше ничего он разглядеть не мог… Теперь скажите: что находится напротив — прямо напротив — изножья кровати? Я вам скажу. Туалетный стол, почти такой же высокий, как и кровать, с большим зеркалом над ним. Вы ведь любите баловаться акварелью? Да, верно. Вы принесли с собой в карманах три или четыре, а может, и больше тюбиков с краской. Кисть вы держали во внутреннем кармане. Если низко нагнуться над кроватью, при луне будет достаточно светло, чтобы разглядеть контуры лица Джоан.
