— Разумеется. Как можно было составить план действий без точного исходного знания? Как бы я догадался тогда, какую машину выделить, если бы не ведал, кто убил Гимбола?
— Все это сейчас кажется жутким кошмаром, — со вздохом заметила Андреа.
Билл что-то сказал ей, и она положила голову ему на плечо.
— Что ж, мистер Квин, — вмешался в разговор судья, — так когда же я услышу эту историю?
— Хоть сейчас, если вашей чести так хочется. Где был я?
И Эллери повторил старому джентльмену и прокурору ту схему размышлений, которую он изложил в хижине в субботу вечером.
— Итак, вы сами видите, что те шесть спичек, которые Андреа видела перед тем, как преступник принялся обжигать пробку, использовались для курения. Отсюда, естественно, вытекает вопрос: кто зажигал эти спички, чтобы прикурить?
Во время первого визита Андреа в хижину в восемь часов там, по ее словам, никого не было, а тарелка на столе была совершенно пустая. В это время машина Гимбола стояла на дорожке, ведущей к задней двери. Когда Андреа вернулась в восемь тридцать пять, эта машина стояла все там же и появилась еще одна машина — перед домом на главной дорожке. А на столе в тарелке лежало шесть обгоревших спичек.
Ясно, что эти шесть спичек зажигались в отсутствие Андреа между восемью и восемью тридцатью пятью. Кто посетил дом за это время? Гимбол, разумеется, вернулся и нашел свою смерть. А по отпечаткам протекторов позже было установлено, что единственная автомашина, которая появилась там, пока Андреа отсутствовала, был «форд». Никто не приходил пешком: на земле вблизи дома остались только следы самого Гимбола. Следовательно, поскольку Гимбол был убит в промежуток времени между двумя визитами Андреа, и только одна-единственная машина приезжала в этот промежуток, и никто не приходил пешком, преступник прибыл на этой машине. И оставить эти обгорелые спички мог один из двоих: Гимбол или его убийца.
Далее, если шесть спичек использовались для курения, то Гимбола надо сразу исключить. Он никогда не курил — об этом уйма свидетельств. Остается преступник. Теоретически, конечно, нельзя было исключить возможность, что Андреа сама использовала эти шесть спичек, несмотря на то, что утверждала противоположное. Но обнаружила эти спички она, и на ее рассказе базировалась вся выстроенная мною логическая цепочка. Если бы я усомнился в правдивости ее рассказа, то никуда не продвинулся бы. Итак, исходя из предпосылки, что Андреа говорит правду, я исключил и ее. Ясно, что если девушка вошла и увидела эти спички, то не она ими пользовалась.
Старый юрист прищурился:
— Но, мой дорогой мистер Квин...
— Да, да, знаю, — поспешно перебил его Эллери. — С точки зрения уголовного права это слабое звено. Но оно вовсе не слабое, что я докажу чуть позже. Позвольте продолжить. Теперь я знал, что преступник курил в хижине до появления там Андреа в восемь тридцать пять и при этом истратил шесть спичек. Что же он курил? Я сразу увидел всю сложность и в то же время насущную необходимость ответить на этот вопрос.
— Все так, — улыбнулся судья, — но по мне так это чистая заумь.
— Курил ли преступник сигареты? Совершенно исключено.
— Да с какой стати вы делаете такой вывод? — удивился Поллинджер.
Эллери вздохнул:
— Шесть обгорелых спичек означают и шесть окурков. Чтобы прикурить сигарету, достаточно одной спички. Шесть спичек, причем сильно сгоревших, как наши, несомненно, означали бы много сигарет, если курили их. Допустим. Но что куривший сделал с окурками? Куда они делись? Мы знаем, что преступник использовал тарелку в качестве пепельницы, потому что Андреа видела спички именно там. Почему же преступник не гасил сигареты в той же тарелке, куда бросал спички? Ведь Андреа не видела ни окурков, ни пепла в тарелке в тот момент, когда преступник не ожидал, что кто-то может появиться, и потому не имел причины прятать окурки в другом месте. Если убийца курил сигареты перед появлением Андреа, то окурки и пепел были бы либо на тарелке, либо на ковре, либо в камине, либо под окнами. Но их не оказалось ни на тарелке, ни на столе. Более того, ни окурков, ни крупицы пепла не обнаружили нигде в хижине. Не нашли даже крупицы табака или чего-нибудь иного, связанного с курением сигарет. На ковре никаких следов прожженных ворсинок, что бывает, если окурок гасят каблуком или носком. Прожженные места остались бы и в том случае, если бы преступник гасил сигарету о ковер, а потом собрал бы с него пепел и окурки. Что касается земли под окнами, то там также не было найдено ни одного окурка, иначе мне сообщили бы об этом. Что касается следов около хижины, то мне точно известно, что были только следы самого Гимбола, а это значит — преступник не мог выбросить окурки в окна, а затем, перед тем как уехать, тщательно их собрать.
Таким образом, мне стало совершенно ясно, что, хотя преступник и курил до приезда Андреа, он курил не сигареты.
Остаются, — Эллери пожал плечами, — сигары или трубка.
— И как же вы сделали выбор? — полюбопытствовал Поллинджер.
— Сигара также оставляет пепел, хотя не обязательно окурок. Тот же анализ, который отбросил вариант с сигаретами на основании остающегося пепла, приложим и к сигаре. А вот трубка совсем не оставляет пепла, если только ее не выбивают, что можно не делать. К тому же использование шести спичек вполне вписывается в гипотезу трубки. Трубки постоянно гаснут, их приходится снова и снова раскуривать. Впрочем, для меня было не так уж важно, сигара или трубка. Главное значение имело исключение сигарет.
Поллинджер нахмурил брови:
— Да, да, конечно. Теперь я вижу.
— Да, разумеется, все очевидно. Если преступник курил сигару или трубку, значит, преступник мужчина!
— Прекрасно. — Судья Менандер горячо закивал. — Именно так. При таком ходе размышлений женщина, естественно, исключается. Но все остальные свидетельства указывают на то, что преступником была женщина.
— Значит, все свидетельства, — парировал Эллери, — были ложными. Здесь одно из двух: либо вы строго придерживаетесь логического анализа, либо возвращаетесь к гаданию. Дедукция недвусмысленно указывает на мужчину. Свидетельства — на женщину. Следовательно, свидетельства либо неправильно истолкованы, либо они фальшивые. По свидетельству преступление было совершено женщиной в густой вуали. Дедукция говорит: нет, это был мужчина. Напрашивается вывод: это был мужчина, переодетый в женщину, который использовал вуаль как маску.
И чем больше я размышлял над этим выводом, тем больше убеждался в его истинности. Было, по крайней мере, одно психологическое подтверждение пола преступника — маленькая черточка. Но не маленькие ли черточки помогают делать самые потрясающие открытия в этом мире?
— И что же это такое было? — заинтересовался судья.
— Странный факт: преступник не воспользовался губной помадой, — с улыбкой пояснил Эллери.
Все были озадачены. Поллинджер поскреб подбородок и с недоумением произнес:
— Преступник не воспользовался губной помадой? Черт побери, Квин, это прямо из какого-то Дойла.
— Спасибо за комплимент. Но чего же здесь непонятного? Мы знаем, что преступник, которого на тот момент мы все считали женщиной, встал перед проблемой — чем же ему написать записку Андреа? Мы также знаем, что под рукой у него не оказалось никаких письменных принадлежностей и потому ему пришлось использовать жженую пробку. Трудоемкий процесс, не правда ли? А вам не приходит в голову, что у каждой женщины, почти без исключения, при себе всегда есть одна вещь, которой в случае необходимости можно что-то написать? Это — губная помада! Зачем совершать такие сложные и неудовлетворительные по результатам действия, как обжигание пробки, когда можно открыть сумочку, вынуть тюбик губной помады и написать то, что надо? Ответ чисто психологический: помады не было. Что лишний раз подтверждает: это была не женщина, а мужчина.
— Ну а если допустить, что у нее просто не было с собой губной помады? — возразил судья Менандер. — Ведь такое возможно. Что тогда?
— Хорошо, допустим. Но вот рядом с преступницей на полу без сознания лежит Андреа. У нее с собой была сумочка. И в ней тоже не оказалось губной помады? Конечно, была, об этом нечего даже говорить. Почему же преступница не открыла сумочку Андреа и не воспользовалась для написания записки ее помадой? Ответ опять прост: убийца об этом не подумал, хотя любая женщина сообразила бы сделать именно так только потому, что она женщина.
— Но губную помаду в наши дни научной криминалистики, — заметил Поллинджер, — можно идентифицировать химическим анализом.
— Можно, говорите? Как замечательно. Почему же в таком случае преступник не воспользовался помадой Андреа? Даже если бы ее идентифицировали, то идентифицировали бы как принадлежащую той же Андреа, а не ему. Нет, нет, как бы вы ни смотрели на это, остается психологическое подтверждение гипотезы, что преступник был мужчиной, который выдавал себя за женщину. Итак, у нас есть два важных момента в описании преступника: он мужчина и курит трубку.
