– Какого лешего ты думаешь?.. – начал парень, но Рей опустил вниз голову и резко двинул ее вперед. Лоб Рея угодил прямо в пораженное лицо парня.
– Рей! Не надо!
Один из них захватил руку Сары и отбросил девушку в сторону. Она потеряла равновесие и упала на колени. Другой парень ударил Рея по ноге сзади, но он, казалось, даже не заметил этого.
– Вот так, – заявил он, дернув парня за окровавленную рубашку, – сейчас ты это получишь. Реймонд Кук, запомнил? – Когда он убедился, что его противник начинает понимать, о чем он говорит, Рей выхватил своим ножом «стенли» большой кусок мяса из лица парня около его перебитого носа.
Патель и Алисон находились в это время в японском магазине. Они рассматривали что-то в витрине, когда услышали снаружи возгласы, крик.
– Не надо, – сказала Алисон, повиснув на руке Пателя. – Пожалуйста, не ввязывайся в это.
Патель коснулся ее руки, потихоньку отвел в сторону ее пальцы.
– Я должен, – пояснил он.
Казалось, что один человек лежит на спине, а другой наклонился над ним, а еще двое или трое нападают сзади. Не долго думая Патель побежал. Кто-то плечом отбросил Рея на витрину магазина. Удар был таким сильным, что Рей почувствовал, как стекло в витрине завибрировало. Кулаки беспрерывно обрабатывали его лицо. Мало помогало и то, что он поднял вверх обе руки, чтобы защитить себя. Не имели успеха и его отчаянные попытки освободиться с помощью ударов ногами.
На земле, прижав руки к голове, метался тот самый парень, издавая поочередно то стоны, то крики, а в основном громко плача и стеная.
– Хватит, – крикнул Патель, ухватив одного из ближайших парней за руку и оттаскивая его в сторону от дерущихся. – Прекратите это!
– Катись ты ко всем чертям, пакистанец! – заорал парень и ударил его в плечо.
– Да, катись отсюда! – И они всей группой окружили его, не давая прохода.
– Я офицер полиции, – только и успел выкрикнуть Патель до того, как Рей бросился к нему. Сила прыжка была такой, что Патель упал, а лезвие ножа в руке Рея перерезало сонную артерию Пателя.
В одно мгновение все парни убежали. Только Патель остался лежать. Алисон беспомощно смотрела вниз. Кровь Пателя струилась по асфальту мостовой. В толпе, которая стала собираться вокруг, с испачканных колен поднялась Сара. Она отвернулась, удерживая в руках то, что не мог удержать желудок.
Резник все еще не мог говорить. Хотя он уже видел тело, в это трудно было поверить. Заголовки всех газет кричали крупными буквами: «КОНСТЕБЛЬ УБИТ УДАРОМ НОЖА». «ПОЛИЦЕЙСКОГО, РАЗНИМАВШЕГО УЛИЧНУЮ ДРАКУ, ЗАРЕЗАЛИ» Воскресные газеты лежали стопкой на заднем сиденье его машины. «Констебль-детектив Диптак Патель получил удар ножом и был смертельно ранен, когда пытался вмешаться в дикую драку между вооруженными молодыми людьми вчера поздним вечером. Констебль Патель, который не был в это время на дежурстве…» После ранних изданий первые полосы газет были изменены. Сообщения о том, что Стивен Шепперд был официально обвинен в убийстве, были перенесены на вторую страницу. Основные статьи, посвященные росту преступности, соперничали со статьями, в которых психологи пытались сформулировать основные черты мужчины, склонного, скорее всего, к патологическому пристрастию к детям.
– Почему? Почему? Почему? – вопрошала мать Пателя в больнице, снова и снова, без конца. – Почему ному-то понадобилось сделать это с моим сыном?
– Перестань! – прервал ее отец Пателя, успокаивая суровостью своего гнева. – Прекрати это сейчас же! Мы все знаем, почему так произошло.
«Нет, – думал Резник, – все это не так-то просто, как кажется. Ни то, что случилось с Пателем, ни то, что произошло с Глорией Саммерс, ни то, что сделало Шепперда таким человеком, каким он стал, ни то, почему этот юноша по своему невежеству и со страху махнул рукой, в которой был раскрытый нож» Он заметил, что пропустил свой поворот, доехал до конца улицы, сделал двойной разворот и поехал назад к дому с обсыпанными гравием стенами – один квартал направо.
Резник сидел с Эдит Саммерс на набережной и задумчиво смотрел на Северное море, серое и похожее на складки на шее старого человека. Они пили чай из термоса, кутались от холода.
– Это было любезно с вашей стороны, приехать самому, – сказала Эдит. – Очень любезно приехать и рассказать. Так бы сделал далеко не каждый.
Резник внезапно почувствовал необходимость отвернуть в сторону голову, боясь появления в глазах непрошенных слез.
– Когда он уже сделал то, что сделал, – проговорила Эдит срывающимся голосом, – он вам сказал, почему он должен был… взять также и ее жизнь?
«…Совершенно неожиданно раздался крик, и вначале я ничего не понял, я имею в виду, я не имел намерения делать это, меньше всего на свете я собирался причинить ей хоть какую-либо боль. Но она уставилась на меня и кричала, и, о Боже, я не хотел причинять ей боль, я клянусь, клянусь, я пытался сделать так, чтобы она успокоилась. Я боялся, что кто-нибудь услышит, но она кричала и кричала…»
– Я думаю, что до этого, когда он имел дело с девочками, он только смотрел, возможно, дотрагивался до них, но не было ничего, вы понимаете, ничего слишком серьезного. На этот раз, когда он понял, что случилось, я думаю, он был ошеломлен, ему стало стыдно. Он боялся того, что скажет и сделает Глория, ведь она обязательно кому-нибудь обо всем расскажет.
– Вы говорите все это, как если бы вы чувствовали жалость к нему, – заметила Эдит.
– Разве? – ответил Резник. – Вовсе нет.
«Хотя был такой случай, – подумал Резник, – с одним человеком, похожим на Шепперда, когда я мог бы, пожалуй, испытать нечто, похожее на жалость. О, конечно, не такую жалость, как к бедной Глории или неутешной Эдит, но совсем небольшую, какой-то отголосок симпатии. Но не сегодня: сегодня вся печаль, которая у меня есть, истрачена».
– Они его не повесят, не так ли? – спросила Эдит. – Сейчас они больше этого не делают. Вместо этого его поместят в какое-либо место, Бродмур, наверное. За ним будут наблюдать доктора, будут держать его под замком. Скажите, это действительно не его вина? Если так, пусть это поймут все.
Резник потянулся и взял ее за руку. Мимо прошла пожилая женщина с седыми волосами, прогуливавшая собачку. Она посмотрела на них сочувственно. «Как приятно увидеть, – подумала она, – пару вроде этой, которая так любовно относится друг к другу после стольких лет прожитой жизни»
– Вы не возражаете, если я отнесу ему чай? Сержант охраны поднял голову от своего стола и согласно кивнул головой.
Миллингтон прошел к камере, где находился Шепперд.
Шепперд сидел на краю кровати, зажав кисти коленями. Эта поза, очевидно, стала для него постоянной. Он бормотал про себя, но Миллингтон не смог разобрать, о чем именно. Когда дверь камеры закрылась, он замолчал.
– Моя жена… – начал Шепперд.
– Мы разговаривали с ней вчера. Она сказала, что не хочет видеться с вами. С тех пор не произошло никаких перемен в ее позиции.
– Попросите ее снова, пожалуйста.
– Посмотрим.
«Ты, слюнтявый ублюдок, – думал Миллингтон, – я с великим удовольствием растер бы твою рожу о стену».
– Хотите чаю? – спросил он, указав на кружку. Шепперд протянул руку.
– Два человека дожидаются вас с большим нетерпением. Это мать Эмили Моррисон и ее отец. Дожидаются, когда вы расскажете им, что сделали с их дочерью и где она находится.
– Я говорил вам, – застонал Шепперд. – Много раз. Я не имею никакого понятия.
Миллингтон выплеснул содержимое кружки высоко над головой Шепперда и быстро вышел из камеры, чувствуя, что своим поступком он мог нанести ущерб делу.
Лезвие перерезало горло молниеносно и как бы отвернуло кран. Кровь потекла ручьем вниз, заливая ботинки, и устремилась кругами в сточное отверстие. Рей повернулся и прижал простыню к своему лицу. Простыня стала влажной от его пота. Тело теленка продолжало дрожать. Разрез вдоль живота – кишки вывалились наружу. Он запер дверь и ударился в нее грудью. Ослепление. В течение, как ему казалось теперь, часов он смутно сознавал движение, голоса внизу. Второй удар ножа раскрыл труп животного от задних ног до грудной кости. Пот и моча, пот и испражнения. Груды скрученных спиралью розовых кишок, розовых и серых. Реймонд плакал, боясь того, что мать обнаружит все это и отругает его. Он не знал, как это случилось, он не делал этого нарочно, честное слово, он не собирался пачкать всю кровать. Он потрогал себя между ног Последний раз, когда он видел Сару, она стояла на коленях и плакала. Глупая сука! Она этого заслуживает, должна была слушать, делать то, что он говорил. Он чувствовал, что член начинает твердеть в его руке. Внутренности съезжали по желобу из нержавеющей стали, скатывались вниз. Вчера вечером передавали в новостях, что поймали того типа, который убил девочку, за которой он так любил наблюдать. Она бросала ему мяч, они догоняли друг друга. Она улыбалась ему через дорогу. «Рей-о! Рей-о! Рей-о! Рей-о!» Она быстро-быстро перебирала ногами под своей маленькой юбочкой. Когда он отпускал ее, что он делал? Реймонд натянул простыню поверх своей головы и закрыл глаза. Сладковатая вонь. Он плюнул на свою ладонь и снова поднес ее к своему члену.
