Он продолжал с новой энергией:
— Конечно, остались оборванные нити. Как Стоупсу удалось создать и поддерживать свои обличья таким образом, чтобы физически держать их порознь? Признаюсь, это все еще ставит меня в тупик.
— Стоупс объяснил нам, — сказал окружной прокурор. — Это оказалось не так трудно, как кажется. В качестве Вуда он работал с 14.30 до 22.30, а в качестве Томпсона — с полуночи до 1.40 на кратком железнодорожном рейсе. Как Вуд он жил в Уихокене, где было удобно переодеваться и гримироваться перед работой на поезде, а как Томпсон — в Уэст-Хэверстро, последней остановке на маршруте поезда, где проводил остаток ночи, а утренним поездом возвращался в свое уихокенское жилище уже как Вуд. Личиной Никсона Стоупс пользовался редко. Что касается ночи убийства на пароме, то Стоупс выбрал ее потому, что она была выходной у Томпсона. Как видите, все просто… Маскировка тоже не составляла особого труда. Как вам известно, Стоупс лысый. Как Вуд он носил рыжий парик, а как Томпсон оставался в «натуральном виде». Для преображения в Никсона у него было больше времени, и он мог делать что хочет. Как я говорил, это бывало редко.
— А Стоупс объяснил, — с любопытством спросил Лейн, — как он умудрился обзавестись сигарой, которую подложил в карман на теле Крокетта, чтобы обвинить де Витта?
— Этот тип объяснил все, — проворчал Тамм. — Кроме того, как вы раскрыли эти чертовы преступления, чему я до сих пор с трудом могу поверить. Он сказал, что незадолго до убийства Лонгстрита де Витт угостил его в качестве проводника Томпсона сигарой. Богачи часто так делают и напрочь об этом забывают — что значит для них сигара за один доллар? Стоупс сохранил ее.
— Конечно, — добавил Бруно, — Стоупс многое знать не мог. Например, причину постоянных ссор Лонгстрита с де Виттом.
— Думаю, объяснение достаточно простое, — сказал Лейн. — Де Витт был неплохим человеком, но в броне его морали было одно слабое место. В молодости он находился под влиянием Лонгстрита и, вероятно, сожалел о своем участии в заговоре против Стоупса. Мне кажется, де Витт упорно пытался порвать как деловые, так и личные отношения с Лонгстритом, но тот, по какой-то причуде садистской психологии и потому, что де Витт служил надежным источником дополнительного дохода, отказывался, держал давний заговор над головой де Витта, как дамоклов меч. Меня бы не удивило, если бы Лонгстрит угрожал рассказать обо всем Жанне де Витт, в которой отец души не чаял. В любом случае это объясняет их ссоры, готовность де Витта финансировать беспутства Лонгстрита и терпеливое отношение к неприкрытым оскорблениям со стороны партнера.
— Похоже на правду, — согласился Бруно.
— Что касается Крокетта, — продолжал Лейн, — нюансы плана Стоупса очевидны. Поскольку Крокетт убил жену Стоупса, тот припас для него самую ужасную из трех смертей. Хотя изуродовать лицо Крокетта было необходимо для Стоупса, чтобы выдать его труп за труп Вуда, то есть за свой собственный.
— Помните, — задумчиво промолвил Тамм, — когда фото прибыло в «Гамлет», мистер Лейн, я впервые услышал имя Мартина Стоупса и спросил у вас, кто это. Вы сказали, что Мартин Стоупс ответствен за смерть Лонгстрита, Вуда и де Витта. Не ввели ли вы меня в заблуждение, включив в перечень Вуда? Как мог Стоупс убить Вуда, когда он сам был им?
Лейн усмехнулся:
— Мой дорогой инспектор, я не говорил, что Стоупс убил Вуда. Я сказал, что он ответствен за исчезновение Вуда с лица земли, что было истинной правдой. Убив Крокетта и облачив его в одежду Вуда, он навсегда избавил себя и мир от личности Вуда.
Трое мужчин сидели молча, погруженные в раздумья. Огонь разгорался ярче, и Лейн закрыл глаза. Бруно вздрогнул, когда Тамм громко хлопнул ручищей по бедру. Склонившись вперед, инспектор коснулся плеча Лейна, который открыл глаза.
— Я знал, что вы что-то упустили, сэр! — воскликнул Тамм. — Есть одна вещь, которую я до сих пор не понимаю, и вы ее не объяснили. Этот фокус-покус с пальцами де Витта. Вы сказали, что никогда не верили, будто скрещенные пальцы связаны с суеверием. Так что же они означали?
— Небрежность с моей стороны, инспектор, — отозвался Лейн. — Рад, что вы напомнили мне о ней. Во многих отношениях это самый странный элемент всего дела. — Чеканный профиль актера стал значительнее, а голос громче. — Пока я не пришел к выводу, что де Витта убил Томпсон, я никак не мог объяснить причину странного положения пальцев. В одном я был уверен: что де Витт, вспомнив мою историю о последней минуте жизни, намеренно оставил этот знак в качестве ключа к личности его убийцы. Следовательно, знак должен был иметь какое-то отношение к Томпсону, иначе вся моя маленькая логическая структура обрушилась бы. И лишь поняв истинный смысл этого знака, я начал готовиться к аресту Томпсона.
Он быстро и без видимых усилий поднялся с кресла. Двое мужчин следовали за ним взглядом.
— Но прежде чем объяснить, я хотел бы знать, рассказал ли Стоупс, что произошло между ним и де Виттом, прежде чем он выстрелил в него.
— Ну, — отозвался Бруно, — в его признании этот момент обрисован достаточно ясно. С того момента, как компания де Витта вошла в вагон, Стоупс искал возможности остаться с де Виттом наедине. В случае надобности он целый год ждал бы ситуации, в которой мог бы незаметно прикончить де Витта. Но, увидев, что Коллинз и де Витт идут к темному вагону, а потом, через дверь вагона впереди, что Коллинз сходит с поезда, он понял, что возможность представилась. Пройдя через вагон, в котором находились вы, он разглядел де Витта, сидящего в темном вагоне там, где мы его обнаружили, и направился к нему. Де Витт поднял голову, увидел контролера и инстинктивно достал новую билетную книжку, но от возбуждения Томпсон не заметил, из какого кармана. Сознавая, что наступила долгожданная минута мести, он выхватил револьвер, назвал испуганному де Витту свое настоящее имя — Мартин Стоупс — и сообщил, что собирается с ним сделать… По словам Стоупса, де Витт уставился как завороженный на никелированный компостер, свисавший на кожаном шнурке с его запястья. Он сидел неподвижно, бледный как смерть и не говорил ни слова (должно быть, в этот момент де Витт придумал свой знак и скрестил пальцы). Охваченный яростью, Томпсон выстрелил, но приступ гнева быстро миновал, и он осознал, что де Витт все еще держит в правой руке непрокомпостированную билетную книжку. Томпсон сразу решил, что не может забрать ее, но не хотел оставлять книжку в руке де Витта, поэтому обыскал его карманы и положил новую книжку в нагрудный карман, где лежала старая. Стоупс утверждает, что не обратил внимания на скрещенные пальцы де Витта. Когда позже этот факт обнаружили, он был очень удивлен и до сих пор, как и мы, не может его объяснить. В Боготе Стоупс открыл дверь темного вагона, спрыгнул, закрыл ее снова, побежал вперед и сел в вагон впереди. Револьвер он собирался выбросить в реку, как вы объяснили и по тем же причинам.
— Благодарю вас, — серьезно сказал Лейн. Его высокая фигура вырисовалась черным силуэтом на фоне пламени. — Тогда вернемся к загадочной проблеме знака. Томпсон и пальцы, пальцы и Томпсон… Какая между ними связь, спрашивал я себя.
И, только вспомнив один весьма незначительный факт, я внезапно увидел ответ на эту мучительную загадку. Помимо версии с защитой от дурного глаза, которая не имеет смысла, что еще могли означать скрещенные пальцы? Причем в связи с Томпсоном?
Я решил взяться за дело с другого конца. Каково было физическое значение скрещенных пальцев — передавали ли они какой-то специфический геометрический символ? Минутное размышление привело к интересному открытию — наиболее близким геометрическим символом скрещенным пальцам, несомненно, является буква «x» — «икс».
Лейн сделал паузу. На лицах его гостей отразилось понимание. Тамм скрестил пальцы и кивнул.
— Но, — продолжал Лейн, — «икс» — универсальный символ неизвестной величины. Значит, я снова ошибся. Ибо де Витт, безусловно, не намеревался оставить после себя загадку… Тем не менее я чувствовал, что напал на горячий след. Я сопоставил «х» с Томпсоном. И, джентльмены, пелена упала с моих жалких смертных глаз — я вспомнил, что существовала одна характеристика железнодорожного контролера Томпсона, которую можно было обозначить скрещенными пальцами.
Бруно и Тамм в недоумении посмотрели друг на друга. Окружной прокурор сдвинул брови, а инспектор снова и снова скрещивал пальцы.
— Сдаюсь, — сказал наконец Тамм. — Очевидно, я слишком туп. Что это за характеристика, мистер Лейн?
Снова порывшись в бумажнике, актер извлек продолговатый кусочек бумаги с отпечатанными на нем словами и положил его на ладонь Бруно. Головы инспектора и прокурора стукнулись друг о дружку, когда они склонились над клочком.
