Выражение лица Марты на мгновение неописуемо изменилось. Казалось, она борется с какой-то внутренней мукой. Было видно, какие усилия ей требовались, чтобы контролировать себя. Невыносимая жалость охватила Шарлотту в эти мгновения.
— Я уверена, она сейчас покоится в лучшем мире. — Девушка обняла Марту, забыв о своем собственном горе и пытаясь успокоить другую женщину. — Если все, что нам говорили о небесах, правда, то мы не должны горевать о ней, а только о себе, потому что нам ее очень не хватает.
— Небеса? — повторила Марта. — Боже, будь милостив и прости все грехи ее, и помни только благодеяния ее, и очисти ее в крови Христовой.
— Аминь, — громко и высокопарно произнес викарий. — Теперь, моя дорогая мисс Эллисон, мы вынуждены оставить вас в раздумьях и уединенности, которая, несомненно, вам потребуется. Пожалуйста, передайте мужу вашей сестры, что я к его услугам — в любое время, когда ему будет удобно. Пойдем, Марта, дорогая моя, у нас есть другие обязанности. До свидания, мисс Эллисон.
— До свидания, викарий. — Шарлотта протянула руку Марте: — До свидания, миссис Преббл. Я уверена, мама будет очень тронута вашим соболезнованием.
Викарий и Марта ушли, а Шарлотта уселась поудобнее в мягком кресле, неожиданно почувствовав себя озябшей и до боли несчастной.
Когда мама и Эмили вернулись домой на ланч, Шарлотта рассказала им о визите викария. За исключением выражения вежливой благодарности никаких комментариев не последовало.
Мама пошла в свою комнату, чтобы написать необходимые письма, извещающие других членов семьи, крестных родителей, двоюродных братьев и сестер о смерти Сары. Эмили нашла какие-то занятия на кухне. Шарлотта занялась починкой одежды. Хотя это была работа Милли, но девушка хотела заняться чем-то, что спасло бы ее от безделья. А Милли вполне может повторно погладить постельное белье.
Было около трех часов, когда снова пришел Питт. В первый раз она легко призналась себе, что его приход ее обрадовал.
— Шарлотта… — Он нежно взял ее за руку.
Его прикосновение было приятным, и она не стала отстраняться. На самом деле, в мыслях, она желала большего.
— Добрый вечер, инспектор, — сказала она суховато; нужно удерживаться от фамильярности. — Что вы собираетесь делать на этот раз? Придумали ли вы какие-нибудь новые вопросы?
— Нет, — усмехнулся он с печалью в голосе. — Я ничего не могу придумать. Я просто зашел, чтобы увидеть вас. Надеюсь, мне не нужно повода для этого.
Шарлотта засмущалась и не смогла ему ответить. Это было глупо. Ни один мужчина не приводил ее в замешательство, кроме Доминика. Но с Домиником это было простое, ни к чему не обязывающее смущение. А на этот раз она с замиранием сердца ожидала, к чему же это может привести.
Шарлотта убрала руку.
— И все-таки мне хотелось бы знать, есть ли у вас какие-нибудь новые известия? Может быть, подозрения?
— Какие-то есть. — Инспектор посмотрел на кресло, молчаливо спрашивая, может ли он присесть. Шарлотта кивнула, и он опустился в кресло, расслабившись и продолжая наблюдать за ней. — Но все это не более чем смутное соображение. Я не могу разглядеть его ясно, и, может быть, оно окажется «пустышкой».
Шарлотта хотела рассказать ему о том сострадании, которое она испытывала к Марте Преббл, о чувстве сильнейшей боли, которое заполнило комнату, о ее беспомощности перед чем-то, что, как ей казалось, она видела, но не понимала.
— Шарлотта, что гнетет вас? Что произошло с тех пор, как я был здесь в прошлый раз?
Шарлотта повернулась, чтобы взглянуть на него. Сначала не могла найти слов, чтобы выразить свои чувства, чего раньше с ней никогда не случалось. Если бы она рассказала о чувстве подавленности после визита Пребблов, то могла бы показаться глупой или слишком впечатлительной. Тем не менее, ей хотелось рассказать ему об этом; она успокоилась бы, если бы Питт ее понял. Возможно даже, он помог бы ей выбросить это из головы, развеять ее фантазии.
Инспектор еще ждал, очевидно, понимая, что она подыскивает слова.
— Этим утром сюда приходили викарий и миссис Преббл, — начала Шарлотта.
— Вполне естественно. Викарий должен был прийти. Я знаю, вы не любите его. Должен вам сказать, я сам с большим трудом могу говорить с ним вежливо. — Он усмехнулся. — Думаю, для вас это еще труднее.
Шарлотта посмотрела на Питта; на миг ей показалось, что он смеется над ней. Инспектор все-таки слегка поддразнивал ее, но на его лице были написаны нежность и умиротворение. Под действием душевной теплоты, исходящей от Питта, образ Марты Преббл улетучился из головы Шарлотты.
— Почему это должно расстраивать вас? — Он вернул ее к действительности.
Она отвернулась, так чтобы его взгляд не беспокоил ее.
— У меня всегда были противоречивые чувства по отношению к Марте. — Теперь Шарлотта говорила серьезно, пытаясь высказать свои пока неясные мысли. — Ее высказывания о грехе настолько угнетают… Она, как викарий, видит дьявола там, где, мне кажется, есть только невинная глупость, которая пройдет со временем и воздействием чувства ответственности. Такие люди, как викарий, всегда портят состояние радости, как будто радость сама по себе противоречит Господу. Я могу понять, что она может быть греховной — например, когда люди радуются обману, но…
— Может быть, он рассматривает это как свой долг? — предположил Питт. — Ясно, что клеймить грехи легче, чем проповедовать благодетель, и, конечно, легче, чем воплощать ее в дела.
— Полагаю, что так. И если бы я долгое время жила с кем-то таким же, как он, я бы чувствовала то же самое, что и Марта Преббл. Может быть, ее отец тоже был викарием… Я никогда раньше об этом не думала.
— И какое же ваше другое чувство? — спросил Питт. — Вы сказали, что у вас противоречивые чувства по отношению к миссис Преббл.
— Конечно, жалость. И, я думаю, некоторое уважение тоже. Вы знаете, она действительно пытается жить так, как учит этот ужасный человек. И даже больше того. Она всегда всех навещает, заботится о больных и одиноких… Мне интересно, насколько сильно она сама верит в то, что говорит о грехе. Или она говорит все это только потому, что должна повторять вслед за мужем?
— Я могу добавить, что она не знает себя. Но это не все, Шарлотта. Почему они вдруг стали так беспокоить вас именно сегодня? Они всегда были такими? Или вы ожидали от них чего-то другого?
Что тревожило Шарлотту? Она хотела рассказать об этом Питту, ей нужно было поделиться с ним.
— Марта говорила о необходимости наказания, даже о том, что если твой глаз соблазняет тебя, вырви его, или отрежь ногу или другие конечности… Это звучало так… так страшно, как будто она была напугана этим. Я даже запаниковала. Она говорила об омовении кровью Христовой и обо всем подобном. И она говорила о Саре, как будто бы в ней сидел дьявол. Я имею в виду не обычную слабость, как у всех нас, но как будто бы она знала что-то. Думаю, именно это расстроило меня — Марта говорила так, будто знает что-то, чего не знаю я.
Питт нахмурился.
— Шарлотта, — медленно начал он, — пожалуйста, не сердитесь на меня, но не знаете ли вы, случайно, о чем-нибудь, что Сара скрывала от вас, о чем она не говорила с вами? Такое было возможно?
Эта мысль обидела Шарлотту, однако она вспомнила, что Сара хотела видеть Марту наедине, что она доверяла Марте. Иногда хочется поговорить с кем-то не из своей семьи…
— Может быть, — призналась она неохотно. — Я так не думаю. Не знаю, какие секреты могла иметь Сара… Но это возможно…
Инспектор встал и подошел вплотную к ней. Шарлотта чувствовала тепло его тела. Ей не хотелось отодвигаться. Если бы приличия позволяли дотронуться до него…
— Это могло быть что-то очень простое, — сказал он мягко. — Что-то, не имевшее особой важности… но, в глазах Марты Преббл и викария, грех нуждается в прощении. И ради бога, не путайте викария с Богом. Господь никоим образом не похож на этого самоуверенного…
Несмотря на свое мрачное состояние, Шарлотта улыбнулась:
— Не смешите меня. Бог — это любовь, а я уверена, что викарий не любил никого в своей жизни. Включая Марту. — Она глубоко вздохнула. — Бедная Марта всегда в состоянии отчаяния, отсюда и ее увлечение работой, и осуждение ею греха. Никем не любима, никого не любит…
Питт слегка дотронулся до ее руки:
— А вы, Шарлотта? Вы все еще любите Доминика?
Она почувствовала, как краска прилила к лицу, и устыдилась того, что это выглядит слишком очевидно.
— Почему вы думаете… что я…
— Я знал. — В его голосе прозвучали болезненные нотки. — Я ведь люблю вас. Как же я мог не знать, что вы любите кого-то еще?
— О!
— Вы не ответили мне. Вы все еще любите его?
— Разве вы не знаете, что я больше не люблю его? Или для вас теперь это не имеет значения? — Шарлотта точно знала, какой будет ответ, но ей было нужно, чтобы он прозвучал.
