Ознакомительная версия.
— Ваша дочь Медлин знает, кто я такой. Когда-то она видела мою фотографию, судя по всему, у нее хорошая память.
Он кивнул:
— Это есть. И что?
— Надеюсь, она будет держать это при себе, тогда ничего, но на всякий случай ставлю вас в известность. Будете говорить с ней об этом или нет — решайте сами.
— Думаю, этого не требуется. Подумаю, — он нахмурился, но это меня не касалось. — Как у вас с Рони?
— Познакомились, немного пообщались. Он все время занят. Я хотел с вами поговорить не о нем. У вас тут гостевые комнаты запираются на ключ — я это вполне одобряю, — но свой ключ я по рассеянности уронил в бассейн, а набора отмычек у меня с собой нет. Да и когда я лягу спать, хотел бы запереться изнутри, потому что я нервничаю, моя дверь открыта, так что, если у вас есть общий ключ, может, вы мне его дадите?
Реакция у этого человека была отменная. Я еще не закончил, а он уже улыбался. Потом покачал головой:
— Не стоит. Существуют определенные правила… хотя черт с ними, с правилами. Просто он здесь как гость моей дочери, с моего разрешения, и я не хотел бы открывать для вас его дверь. А по какой, собственно, причине…
— Я говорил не о чьей-то двери, а о моей. Ваш намек для меня оскорбителен, и я расскажу о нем моему отцу, а в вашей корпорации ему принадлежит немало акций, и от ваших слов он наверняка тоже будет не в восторге. Что я могу поделать, если у меня не в порядке нервы?
Он было заулыбался, потом решил, что улыбки тут явно недостаточно, откинул голову и залился громким смехом. Я терпеливо ждал. Воздав мне должное, он поднялся, подошел к дверке большого, встроенного в стену сейфа, поколдовал над замком, и дверка распахнулась; он вытянул ящичек, пошарил внутри и извлек оттуда ключ с биркой. Протянул его мне.
— Для пущей безопасности можете пододвинуть кровать прямо к двери, — посоветовал он.
Я взял ключ.
— Спасибо, сэр, наверное, я так и сделаю, — сказал я и вышел.
Вернувшись в гостиную, чуть уступавшую по размерам теннисному корту, я выяснил, что партия в бридж еще не началась. Гвен и Рони уже вернулись с прогулки. Играла музыка, и они танцевали у дверей, ведущих на террасу, а Джимми Сперлинг танцевал с Конни Эмерсон. Медлин сидела за фортепьяно, пытаясь подыгрывать радио, а возле нее, следя за ее летающими пальчиками, стоял Пол Эмерсон с кислейшей миной на лице. Под конец обеда он принял три разные таблетки и, видимо, ошибся в выборе. Я подошел к Медлин, пригласил ее потанцевать и уже через десять секунд понял, что танцует она отменно. Что ж, тем приятнее.
Вскоре появилась миссис Сперлинг, а за ней — сам Сперлинг и Уэбстер Кейн. Через некоторое время танцы прекратились, кто-то сказал, что пора на боковую, и было похоже, что распорядиться должным образом коричневой капсулой, которую я достал из моей аптечки, не удастся. Кое-кто из гостей решил оказать покровительство шикарно оснащенному бару на колесиках, что стоял между длинным столом и кушеткой, но Рони среди них не было; я слегка погрустнел от такого невезения, как вдруг Уэбстер Кейн решил, что перед отходом ко сну по стаканчику вина должны пропустить все, и развернул по этому поводу широкую рекламную кампанию. Я согласился на бурбон с водой, потому что именно это сочетание весь день предпочитал Рони, и акции мои резко возросли, когда я увидел, что Джимми Сперлинг протягивает Рони именно бурбон с водой. А дальше все произошло будто по написанному мной сценарию. Рони сделал глоток, а потом поставил стакан на стол — обе его руки потребовались Конни Эмерсон, чтобы показать ему румбу. Я немного отпил из своего стакана, чтобы уровень жидкости в обоих стал одинаковым, достал из кармана капсулку и, уронив ее в стакан, прогулочным шагом подошел к столу, поставив стакан рядом со стаканом Рони — мне потребовалось освободить руки, чтобы достать сигарету и закурить, — потом снова взял стакан, но уже не тот, а если точнее, как раз тот, который надо. Операция была проведена блестяще, никто не мог ничего заподозрить.
Но тут удача от меня все-таки отвернулась. Когда Конни отпустила Рони, он вернулся к столу, взял свой стакан, но пить, черт бы его подрал, не стал. Просто держал его в руках, и все. Я вскоре решил, что должен подвигнуть его на такое благое дело, неспешно подошел к месту, где он разговаривал с Гвен и Конни, и стал с причмокиванием потягивать из своего стакана и даже делать бурбону комплименты, но Рони не поддавался на провокацию. Ну что за верблюд! Я уже хотел попросить Конни прижать его коленом, чтобы влить бурбон ему в глотку. Гости начали понемногу расходиться, прощаться до утра, мне пришлось проявить вежливость и принять участие в ритуале. Я обернулся, когда Рони уже отошел к бару и поставил свой стакан… но все стаканы были пусты. Он что же, высадил стакан с бурбоном одним глотком? Едва ли. Я тоже подошел к бару, чтобы поставить стакан, потянулся за крендельком и нагнул голову — обнюхать содержимое ведерка со льдом. Так и есть. Виски он выплеснул туда.
Кажется, я пожелал всем спокойной ночи, так или иначе поднялся в свою комнату. Естественно, я был зол на себя — явно дал маху, только где? Раздеваясь, я тщательно обдумывал происшедшее. Я мог дать голову на отсечение, что он не видел, как я подменил стаканы, — он стоял ко мне спиной, а никакого зеркала поблизости не было. Ничего не могла видеть и Конни — Рони стоял прямо перед ней, и вообще она доставала ему только до подбородка. Я еще раз все обдумал и решил, что видеть меня не мог никто, — хорошо, что тут нет Ниро Вулфа и ему ничего не надо объяснять. Короче говоря, сладко позевывая, я сделал вывод: пользоваться ключом Сперлинга не буду. Не важно, по какой причине Рони выплеснул виски, но это факт, и, значит, он не только не будет спать крепким сном, он будет начеку… стало быть… стало быть, что-то… только вот что… стало быть… какая-то важная мысль безнадежно от меня ускользала…
Я потянулся к пижамной куртке, но меня вдруг обуяла зевота… я даже взъярился на себя, да что же это такое, какое право я имею зевать, когда я только что не смог даже усыпить клиента, грош мне цена… однако никакой ярости я не чувствовал… просто жутко хотелось спать…
Помню только, что пробормотал сквозь стиснутые зубы: «Тебя усыпили, дебил ты несчастный, иди живо запри дверь», но как я ее запирал, не помню. Надо полагать, все-таки запер, потому что утром она была заперта.
Воскресенье оказалось чистым кошмаром. Дождь лил почти не переставая. Я выколупнулся из кровати в десять утра, голова была размером с бочку, набитую мокрыми перьями, но и пять часов спустя она все еще тянула на бочонок, а внутри была сплошная топь. Ничего не подозревавшая Гвен стала приставать ко мне — давайте снимать интерьеры со вспышкой, — и мне пришлось соответствовать. Крепкий черный кофе не сильно облегчил мою участь, а пища оказалась моим злейшим врагом. Сперлинг решил, что я просто здорово перебрал, во всяком случае, он и не думал улыбаться, когда я отдал ему ключ и отказался дать какой-либо отчет о последних событиях. Медлин нашла все это занятным, но слово «занятный» в зависимости от контекста имеет разные значения. Когда меня все-таки усадили за бридж, я вдруг обнаружил способности ясновидца, прорицал и прорицал без удержу. Джимми явно заподозрил меня в шулерстве, хотя и старался не подавать виду. Мне пришлось совсем худо, когда Уэбстер Кейн решил, что я вполне созрел для того, чтобы прослушать курс экономики, и посвятил первому уроку целый час.
Увы, моя форма не позволяла мне разобраться даже с простыми дробями, что уж говорить об успехах в экономике или во взаимоотношениях с такой девушкой, как Гвен. Или Медлин. Где-то днем Медлин подкараулила меня и принялась выпытывать, каковы мои намерения и планы — вернее, планы и намерения Вулфа — насчет ее сестры, и к моей чести я сдержался и не прорычал в ответ что-то невразумительное. Она была сама любезность и готовность помочь, и я, совершенно того не желая, услышал массу всякой ерунды по поводу семейства и гостей. Оказывается, лишь один человек категорически отказывался признавать Рони — сам Сперлинг. Миссис Сперлинг и брат Джимми поначалу прониклись к нему любовью, потом более или менее переключились на точку зрения Сперлинга, а примерно месяц назад поменяли пластинку в третий раз, заняв такую позицию: Гвен девочка взрослая, пусть сама и решает. Именно в это время Рони было позволено снова появляться в их доме. Что до гостей, Конни Эмерсон, видимо, собиралась решить эту проблему по-своему, а именно, переключить внимание Рони с Гвен на кого-то еще, желательно, на себя; Эмерсон был и оставался кислятиной независимо от того, имел он дело с Рони или другими человекообразными; а Уэбстер Кейн проявлял рассудительность и благоразумие. Его позиция, весьма существенная, поскольку он был другом семьи, сводилась к следующему: Рони как таковой ему абсолютно безразличен, но, чтобы пригвоздить его к позорному столбу, одного подозрения недостаточно. Он со Сперлингом из-за этого даже крепко повздорил.
Ознакомительная версия.
