Смертельно бледная, она раскачивалась в кресле. Мне показалось, что она близка к обмороку.
Вот, стало быть, в чем дело. Этот жирный негодяй не только вынудил ее совершить убийство, но еще и подставил свидетелей, которые могут ее опознать, а этому адвокатишке велел как бы невзначай дать ей знать об этом — пусть, мол, поймет, что она на крючке. Кем бы ни была эта девушка с родинкой на руке, ей следовало бы быть осторожней. Я подивился смелости этого адвоката, позволившего себе впутаться в столь серьезное дело, — ведь многие из участвующих в нем знают его в лицо. Впрочем, я, кажется, начал понимать. Я мошенник, и мое слово не будет иметь ценности в суде. Они же в любое время могут выдвинуть против девушки обвинение в убийстве. Разумеется, Колби — не настоящее имя. В телефонном справочнике, который я предусмотрительно пролистал, не числилось никакого Колби. Только как бы он ни называл себя, опознать его не составило бы труда. Такие глаза и нос не спутаешь ни с какими другими. И все же ему нечего было бояться.
— Ну что ж, мистер Дженкинс, давайте приступим к делу.
Он подошел ко мне с повязкой, и я позволил ему закрепить ее. Я решил подыграть им — пусть думают, что я всего лишь заурядный мошенник со средними умственными способностями.
Мы спустились к машине, адвокат сел за руль, а девушка помогла мне забраться на сиденье. Меня с самого начала удивило, зачем он взял с собой девушку, но теперь я понял. У этого Колби не было возможности следить, не подглядываю ли я, так как он сидел за рулем.
Зато девушка не отпускала рук с моей головы, и я чувствовал легкий аромат, исходивший от нее, когда она совсем близко наклонялась ко мне. А еще я чувствовал, как она дрожит.
Заранее зная, куда мы едем, я мог приблизительно определить, с какой стороны мы подъедем к зданию. Сначала я почувствовал через повязку яркое освещение главной магистрали города, потом пара резких поворотов и полный мрак — вот, пожалуй, и все. Похоже, мы приближались к зданию с тыла.
Мне помогли выйти из машины и подвели к грузовому лифту. Потом был долгий подъем, звук открываемой двери лифта, и девушка с родинкой на руке повела меня по выложенному плиткой коридору. Колби шел впереди, вскоре я услышал, как щелкнул ключ в замке. На меня дохнуло затхлым спертым воздухом — я находился в помещении конторы.
В течение одной-двух минут Колби убирал с моего пути все лишнее, потом я услышал, как он опустил шторы, чтобы свет уличных фонарей не проник в комнату.
Да, он оказался предусмотрительным, этот Колби.
Наконец он подошел ко мне и сдернул повязку. Я стоял перед сейфом, освещенным небольшим карманным фонариком. Все остальное было погружено во мрак.
Я видел только сейф и никелированный кодовый диск.
— Ну, Дженкинс, приступайте, — прошептал Колби, придвинувшись ко мне так близко, что в нос мне ударил слащавый тошнотворный запах, исходивший от его масляных волос.
Я взялся за диск.
— А я заодно поучусь открывать сейфы, — продолжал адвокат все так же шепотом. — Я наслышан, Дженкинс, о ваших уникальных способностях. Мы все удивлялись, как вам это удается. Вот теперь я и посмотрю.
Ну что ж, посмотри, подумал я про себя и принялся крутить диск взад и вперед, затем приложил нос к дверце сейфа, словно бы хотел понюхать металл. Потом взял нож и легонько постучал по металлу, прислушиваясь. В этот момент я походил на доктора, слушающего дыхание больного. Сочтя, что розыгрыш удался на славу, я убрал нож в карман.
— Все. Я знаю комбинацию, — шепотом объявил я и принялся набирать номер кода с уверенностью человека, открывающего свой собственный сейф.
Когда раздался щелчок, я повернул ручку, и тяжелая металлическая дверь распахнулась.
— Черт возьми, вот здорово! — воскликнул адвокат в порыве неподдельного восхищения.
— Не забывайте, что здесь дама, — напомнил я ему не без сарказма.
Тут он показал свою истинную сущность.
— К черту даму! — проговорил он и сунул голову внутрь сейфа.
Он вынул конверт с номером 543290, положил на его место тот, что получил от меня, собственноручно захлопнул сейф и повернул диск.
— Я не успокоюсь, пока не уничтожу этот конверт. — Он пододвинул к себе медную пепельницу и чиркнул спичкой. Пламя, потрескивая, охватило конверт. Сургучная печать начала плавиться и шипеть, растекаясь по пепельнице, полетели хлопья пепла, и наконец последний краешек конверта сгорел дотла. Адвокат взял авторучку и принялся размельчать черные обугленные остатки бумаги.
Завещание было уничтожено. От конверта под номером 543290 осталась лишь кучка пепла да несколько красных капель сургуча, застывших на дне пепельницы.
— Ну вот мы и закончили, — торжественно проговорил адвокат. — Дженкинс, вы просто гений. Благодаря вам я сорву хороший куш! Вы все делали так, будто знакомы с этим сейфом по меньшей мере лет двадцать, а ведь это один из лучших сейфов в стране. Нет, вы просто чудо!
Девушка ничего не сказала. Когда мое плечо случайно коснулось ее плеча, я почувствовал, что она дрожит, — ничего удивительного, если знаешь, что полностью находишься во власти этих негодяев.
На глаза мне вновь надели повязку, и машина долго колесила по городу, объезжая квартал за кварталом, чтобы сбить меня с толку. Наконец меня высадили возле моего дома. Адвокат был настолько осторожен, что не захотел показывать мне свою машину, — как бы я не опознал ее впоследствии, — и прежде чем снять повязку, проводил меня до квартиры.
Как только они ушли, я занялся делом. Разыскиваемый в десятке штатов, где газеты пестрели моими фотографиями, где с плакатов смотрели мои изображения, я достиг довольно высокого уровня в искусстве перевоплощения.
Знание китайских обычаев, манер, языка и психологии служило мне хорошим подспорьем, в особенности на Западе.
Местный китайский диалект — ужасно забавная штука. Дело в том, что этот язык тонический, то есть в нем существует два основных тона, или октавы, а в каждой октаве по четыре изменяющихся интонации. Таким образом каждый звук имеет по восемь различных значений, зависящих от того, в какой октаве он произносится. Например, «нгау» означает «корова», если произносится одним тоном, «собака» — если другим, а если произнести его чуточку подругому, получится «сумасшедший». Такой язык нелегко выучить, и китайцы пользуются этим. Им ужасно не нравится, когда белые люди вмешиваются в их дела. Насколько мне известно, я единственный из мошенников, кто умеет разговаривать на этой тарабарщине, так что кем бы ни был этот амбал с ледяными глазами, в китайском квартале я дам ему сто очков вперед.
Свое знание китайского языка я держу от всех в секрете. Я не хочу, чтобы преступный мир, полиция или сами китайцы знали, что я владею им. Ведь тогда полиция станет искать меня в первую очередь в китайском квартале.
В своем китайском обличье я выступал седовласым старцем со свисающими на грудь длинными бакенбардами и бородой. Китайцы уважают почтенный возраст, и пожилой человек может позволить себе больше эксцентричности, нежели молодой.
Через полчаса после ухода Колби я шаркающей походкой плелся по китайскому кварталу — ни дать ни взять убеленный сединами мудрец во время ночной прогулки.
Магазины давно закрылись, китайские торговцы мирно спали в своих постелях, но ночные лавки были еще открыты. Некоторые из заведений работали круглосуточно. Я знал, что эти лавки служат лишь прикрытием. Войди в одну такую, и ты попадешь в настоящий лабиринт пересекающихся коридоров, так или иначе сходящихся между собой и напоминающих ходы кроличьей норы.
И я начал свое расследование. В голове у меня хорошо сохранился план той лавки, но мне нужно было уточнить кое-какие детали. Я уже и раньше появлялся здесь в таком виде, так что многие обитатели запомнили седовласого старца, время от времени шаркающей походкой блуждающего по местным улицам. Комната, в которой я получил инструкции от босса с ледяными глазами, смахивала на бывшую контору лотерейной компании «Фа Ки». Компания недавно разделилась, и никто не мог сказать, что стало с помещением.
Я вошел в одну из дверей и поплелся по лабиринту кроличьей норы.
— Хо шай ма, — неуверенно пропел охранник.
Я всегда получаю истинное удовольствие, когда слышу китайское приветствие. «Хо» означает «хорошо», «шай кай» — это по-китайски «вся вселенная», а «ма» — обозначение вопроса. Поэтому когда китаец произносит традиционное приветствие, он на самом деле спрашивает, все ли хорошо в этом мире. И мне всегда бывает ужасно смешно, когда какой-нибудь китаец, хитрющий как лиса и скользкий, как мокрое стекло, кланяется тебе и вопрошает, все ли в порядке в подлунном мире.
— Хо шай кай, — проговорил я с утвердительной интонацией.
— Куда идет отец? — поинтересовался китаец.
Я окинул его суровым взглядом:
— В компанию «Фа Ки».
Он улыбнулся:
