Со стороны Трех вдов не было никаких огней. У страхового агента слабо светились два окна. Темные занавески пропускали лишь узкую полоску света, которая то расширялась, то сходила на нет; следовательно, у окна кто-то стоял и смотрел наружу, то и дело раздвигая занавески на уровне человеческого роста.
Со стороны заправки выделялись белые рекламные диски на бензоколонках, а немного поодаль, перед открытыми воротами авторемонтной мастерской, откуда слышались удары молота, на асфальте лежал резкий в своей яркости световой прямоугольник.
Оба остановились, и Люкас — один из самых давних сотрудников Мегрэ — пояснил:
— Значит, прежде всего: Гольдберг так или иначе должен был добраться до этого места. Вы не видели его труп в этампском морге? Не видели? Мужчина примерно сорока пяти лет с отчетливо выраженной еврейской внешностью. Невысокий, коренастый, с тяжелой нижней челюстью и упрямым лбом, над которым, как у барашка, курчавятся волосы. Роскошный костюм. Дорогое белье с монограммами. Человек, привыкший жить на широкую ногу, приказывать, тратить, не считая. На лакированных туфлях никаких следов грязи или пыли. Так что если даже он приехал в Арпажон на поезде, то расстояние в три километра, отделяющее нас от города, он не прошел пешком. Думается, он приехал сюда из Парижа или, быть может, из Антверпена на машине. Врач утверждает, что к моменту смерти — а она была мгновенной — он уже успел переварить обед. С другой стороны, в его желудке обнаружено довольно много шампанского и жареного миндаля. В Арпажоне в ночь с субботы на воскресенье ни один из владельцев гостиниц и ресторанов не продавал шампанское, а уж что до жареного миндаля, то, уверен, хоть весь город обойди — его не найдешь.
По шоссе со скоростью не более пятидесяти километров в час с оглушительным лязгом проехал грузовик с металлоломом.
— Теперь, комиссар, взгляните на гараж Мишонне. Этот страховой агент обзавелся автомобилем всего год назад. Сначала купил какую-то старую развалину и, не имея гаража, держал ее в дощатом сарае. Сарай стоит прямо у шоссе и запирается на висячий замок. С тех пор Мишонне так и не удосужился построить гараж, и, значит, завладеть его новой «шестеркой» можно было только в этом сарае. Затем надо было перегнать ее к дому Трех вдов, открыть ворота, открыть гараж, выгнать оттуда старую таратайку Андерсена и поставить на ее место вполне приличный автомобиль Мишонне. Вдобавок ко всему ему пришлось усадить Гольдберга за руль и убить его выстрелом в упор. Но никто ничего не видел, ничего не слышал! Ни у кого нет алиби! Не знаю, каковы ваши впечатления, совпадают ли они с моими, но вот я только что, то есть уже поздно вечером, вернулся из Авренвиля и чувствую себя начисто выбитыми из колеи, понимаете? И я подумал — дело дрянь, все тут ненормально и, так сказать, пронизано коварством. Наконец, добрался до ворот дома Трех вдов, зная, что вы здесь. Стал присматриваться. Фасад по-прежнему темный, но в саду мне почудилось какое-то желтоватое свечение. И пусть это звучит совсем по-идиотски, не спорю, однако — честно говорю — мне стало страшно. За вас! Не оборачивайтесь слишком быстро! Г-жа Мишонне, прямо как в засаде, притаилась за своими занавесками. Может, я и ошибаюсь, но готов поклясться — половина водителей проезжающих здесь машин наблюдает за нами по специальному заданию.
Мегрэ обвел взглядом весь треугольник. Поля исчезли из виду, их окутала мгла. Впереди бензозаправки от автострады ответвлялась дорога на Авренвиль. В отличие от главной магистрали, она не была обсажена деревьями, но вдоль одной ее обочины вереницей тянулись телеграфные столбы.
Примерно в восьмистах метрах светилось несколько огней — первые дома деревни.
— Шампанское и жареный миндаль, — пробормотал Мегрэ.
Он Медленно двинулся вперед, остановился, словно праздный гуляка, перед мастерской у бензозаправки, где, озаренный слепящим светом дуговой лампы, слесарь-механик в рабочем комбинезоне менял колесо у какого-то автомобиля.
Это была скорее мастерская технического обслуживания, чем гараж. Здесь размещалось около десятка машин, сплошь подержанных и устаревших. Одна из них — без колес и без двигателя, только шасси и каркас кузова — свисала на цепях, прикрепленных к талям.
— Пойдем, Люкас, поужинаем. Во сколько должна приехать госпожа Гольдберг?
— Не знаю. Вроде бы вечером.
Авренвильский трактир был пуст. Оцинкованная стойка, несколько бутылок, большая печка, бильярд уменьшенного образца с бортами, твердыми, как камень, и продырявленным сукном. Около печки рядышком — собака и кот.
Хозяин прислуживал лично, а в кухне, видной из зала, его жена жарила эскалопы.
— Как зовут владельца гаража и ремонтной мастерской у перекрестка? — спросил Мегрэ хозяина и отправил в рот сардинку: другой закуски в трактире не было.
— Господин Оскар. Еще его называют «гаражист».
— И давно он обосновался в этих краях?
— Лет восемь тому назад или, может, десять. У меня, видите ли, двуколка и лошадь. Машины нет. Так что…
И хозяин продолжал выполнять свои обязанности, впрочем, без особого усердия. Разговорчивостью он не отличался, и даже в его взгляде чувствовались скрытность и настороженность.
— А господин Мишонне?
— А, это страховой агент…
Больше он ничего не добавил и спросил:
— Пить будете белое или красное?
Затем долго извлекал кусочек пробки, упавший в бутылку, и, не добившись успеха, перелил скверное винцо из виноградных выжимок в другой сосуд.
— А что скажете про людей из дома Трех вдов?
— Их я, кажется, вообще никогда не видел. Во всяком случае, даму, а там вроде бы живет какая-то дама. И, кроме того, автострада — это ведь уже не Авренвиль.
— Хорошо прожарились? — крикнула его жена из кухни.
Наконец Мегрэ и Люкас умолкли и каждый предался собственным раздумьям. К девяти часам после двух-трех рюмок поддельного кальвадоса они вновь выбрались на автостраду. Немного походили туда и обратно и зашагали к перекрестку.
— Что-то госпожа Гольдберг не едет, — заметил Люкас.
— Хотел бы я знать, чего это ради ее покойный супруг притащился сюда. Шампанское и жареный миндаль!.. Скажи, в его карманах нашли брильянты?
— Нет. В них ничего не было. А в бумажнике нашли две купюры по тысяче франков и несколько франков отдельно.
Гараж был все еще освещен. От внимания Мегрэ не ускользнуло, что жилой дом г-на Оскара стоял не у обочины, а позади мастерской, которая загораживала его со стороны шоссе, откуда окна дома не были видны.
Механик в комбинезоне закусывал, примостившись на подножке одной из машин. И вдруг из придорожного мрака, в считанных шагах от Мегрэ и Люкаса, вынырнул сам «гаражист» — г-н Оскар.
— Добрый вечер, господа!
— Добрый вечер, — нехотя процедил Мегрэ.
— Какая чудесная ночь! Если и дальше так пойдет, то на Пасху у нас будет преотличная погода.
— Скажите-ка, — грубо прервал его лирику комиссар, — ваша лавочка открыта всю ночь?
— Не то чтобы открыта, но просто на ночь всегда остается сторож. Он спит на раскладушке. Ворота заперты. А постоянные клиенты, если им что понадобится, приходят и звонят.
— Много машин проходит в ночное время?
— Не сказать, что много, но все-таки… Идут грузовики с продовольствием для парижского рынка. Наш край славится ранними овощами, особенно кресс-салатом. Его выращивают в проточной воде… А иной раз кому-то нужно дозаправиться. Или требуется мелкий ремонт… Не зайдете ли выпить чего-нибудь?
— Благодарю, нет.
— Напрасно отказываетесь. Но не буду настаивать. Скажите, а вы уже разобрались в этой истории с автомобилями? А то ведь г-н Мишонне этого так не оставит. Он заболел этим делом. Не успокоится. Особенно если ему сразу не дадут другую «шестерку».
Вдали возникли и, приближаясь, стали увеличиваться слепящие фары. Гудение мотора на высокой ноте… Машина пронеслась.
— Это врач из Этампа. Ездил на консилиум в Арпажон. А тамошний доктор, видать, задержал его на ужин.
— Вы что же, узнаете любую проезжающую машину?
— Во всяком случае, многие. Вот смотрите. Видите фары? Это везут кресс-салат в Париж. На рынок. Этот шофер всегда включает дальний свет и обязательно едет по середине проезжей части. В общем, занимает всю ширину дороги. Эй, Жюль! Здорово!
Из высокой кабины проезжающего грузовика послышалось ответное приветствие, и тут же перед глазами появился удаляющийся красный огонек, быстро растворившийся в ночи.
Где-то далеко прополз пассажирский поезд — светящаяся гусеница в хаосе темноты.
— Это экспресс. Значит, сейчас двадцать один тридцать две… Так вы действительно не хотите выпить?.. Эй, Жожо! Кончишь ужинать — проверь третью бензоколонку, она чего-то барахлит.
И еще одна пара фар. И вновь промчалась машина. Опять не госпожа Гольдберг.
