За несколько недель до этого моя сестра сказала мне, что я могу отобрать себе в виде рождественского подарка любого из ее гусей, и я знал, что слово ее нерушимо. Я решил тут же на месте отобрать себе гуся и унести в нем камень. На дворе был маленький сарай, и за этот сарай я загнал славную большую птицу, белую с полосатым хвостом. Я поймал гуся, открыл ему клюв и засунул камень как можно глубже в горло. Гусь глотнул, и я ощутил пальцами, как камень скользнул по его горлу в зоб. Но тут гусь стал биться, хлопать крыльями, и на шум вышла моя сестра. Я обернулся к ней, и гусь вырвался из моих рук и вернулся к своим собратьям.
— Что ты делал с птицей, Джем? — спросила сестра.
— Ты, — говорю я, — обещала подарить мне гуся к рождеству, и я пробовал, который из них пожирнее.
— О, — говорит она, — мы тебе уже отобрали гуся. «Гусь Джема» — так мы его и зовем. Вон тот, большой, белый. Их всего двадцать шесть штук; один тебе, один нам, а двадцать четыре на продажу.
— Спасибо, Мэгги, — говорю я, — но если тебе все равно, я хотел бы иметь того, которого я только что держал в руках.
— Твой на три фунта тяжелее, — говорит она.
— Это ничего не значит. Я хочу именно того и сейчас же возьму его с собой, — говорю я.
— Как тебе угодно, — говорит она, чуть надувшись. — Которого ты хочешь?
— Вон того, белого, с полосатым хвостом, в самой середине стада.
— Пожалуйста! Зарежь его и бери с собой.
Так я и поступил, мистер Холмс, и понес птицу в Килбурн. Я рассказал моему приятелю о том, что я сделал, — он был из тех, кому такие вещи нетрудно рассказывать. Он хохотал до упаду, а потом мы взяли нож и вскрыли гуся. У меня остановилось сердце: камня не было. Я понял, что произошла какая-то страшная ошибка. Я бросил гуся, помчался обратно к сестре и шмыгнул на задний двор. На дворе не было ни одной птицы.
— Где гуси, Мэгги? — крикнул я.
— Отправлены торговцу.
— Какому торговцу?
— Брекинриджу, на Ковентгарденский рынок.
— А был у тебя другой гусь с полосатым хвостом? — спросил я. — Такой же, как тот, которого я выбрал.
— Да, Джем, их было два с полосатыми хвостами. Я никак не могла отличить их друг от друга.
Тут я, конечно, понял все и побежал со всех ног к этому самому Брекинриджу, но он уже продал всю партию и ни за что не хотел мне сказать, кому именно. Вы сами слышали наш разговор. Так он мне отвечал все время. Моя сестра решила, что я сошел с ума. Порой мне это самому кажется. И вот… и вот я презренный вор, хоть я и не прикоснулся к тому богатству, ради которого погубил себя. Что мне делать? Что мне делать?..
Он судорожно зарыдал, закрыв лицо руками. Наступило долгое молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами Райдера.
Вдруг мой приятель встал и широко распахнул дверь.
— Вон отсюда! — сказал он.
— Как, сэр?.. О, да благословит вас небо!
— Ни слова больше. Вон отсюда!
Больше слов и не было сказано. Внизу хлопнула дверь, с улицы донесся топот.
— В конце концов, Ватсон, — сказал Холмс, протягивая руку за глиняной трубкой, — я не обязан исправлять ошибки полиции. Если бы Хорнеру угрожала опасность, тогда другое дело, но этот тип не будет выступать свидетелем против него, и все обвинение рухнет. Возможно, я совершаю преступление, но скорее, все-таки, — спасаю душу. Этот парень больше не свихнется. Слишком уж он напуган. А посадите его теперь в тюрьму, — он превратится в отпетого преступника. Случай столкнул нас с очень забавной задачей. Разрешение ее — само по себе награда. Если вы будете любезны протянуть руку к звонку, доктор, то мы сейчас займемся другим исследованием, в котором главную роль будет играть тоже птица.
