Я протянула служащему горсть монет разных стран, чтобы он сам выбрал из них бельгийские. Расплатившись, я бросилась обратно к Ирен. Она встретила меня натянутой улыбкой:
– Интересно, что подумает Годфри Нортон, когда получит телеграмму.
– Интересно, сможем ли мы благополучно добраться до Лондона, чтобы позволить себе роскошь поинтересоваться об этом у Годфри! – парировала я.
– В яблочко, Нелл. В данный момент нам надо убить время и как можно профессиональнее предаться безделью. В данный момент мы статисты, чья профессия – создавать фон, оставаясь при этом незаметными. С одной стороны, нам нельзя пристально смотреть по сторонам, а с другой стороны, недопустимо терять бдительность. Перед нами очень сложная задача – мы должны вести себя естественно, причем как можно более правдоподобно, не хуже, чем это проделывает на сцене Эллен Терри.
– О боже!
– Другими словами, будь сама собой.
– А вот ты не можешь последовать собственному совету!
– Пожалуй, я уже достаточно долго не была сама собой, – с грустью промолвила Ирен.
Мы неторопливо подошли к воротам, выводившим к платформам – у одной из них под парами стоял наш поезд, до отправления которого оставалось десять минут. Ирен несла оба саквояжа и трость, а под мышкой у нее был зажат номер «Дейли телеграф». Каким образом ей удавалось передвигаться со всеми этими вещами, не роняя их по дороге, оставалось за гранью моего понимания. Я часто касалась пальцами часов на лацкане, но не позволяла себе смотреть на циферблат. Я буквально чувствовала, как часы тикают в такт биению моего сердца.
Вдруг кто-то налетел на Ирен, оттолкнув ее в сторону и чуть не сбив с ног.
– Аккуратнее, сэр! – оскорбленным тоном, как и полагается мужчине, воскликнула она.
Тут на нее налетел еще один человек. Я почувствовала, как в меня вцепились мертвой хваткой.
Неожиданно нас окружили незнакомцы и прижали к стене.
У Ирен не было возможности бросить багаж и выхватить револьвер. Ее обступили двое мужчин и крепко взяли за руки. Третий мужчина держал меня за локоть, а четвертый с довольным выражением лица подошел к Ирен и что-то отрывисто спросил по-немецки.
Я лихорадочно попыталась понять, о чем ее спрашивают, но из знакомых слов рассылашала только «Mein Herr» – «господин». Так в Германии принято обращаться к мужчинам. Наконец до меня начал доходить смысл одного и того же повторяющегося вопроса. Преследователи узнали меня, но маскарад подруги обманул их, и вот теперь они спрашивали Ирен о том, где находится Ирен!
Она что-то быстро ответила на немецком, покачав при этом головой. Судя по тому, как помрачнели лица наших врагов и покраснел от ярости задававший вопрос громила, похоже, она пыталась убедить преследователей, что ничего не знает. Я почувствовала, как пальцы мучителя сильнее сжимаются на моей руке, но даже виду не подала, настолько меня сковал ужас. Ситуация, в которой мы оказались, была безвыходной.
Мужчины, окружавшие нас, были крепко сбиты и небриты. От них воняло мокрой шерстяной тканью и пивом. Они были словно лес, в котором мы с Ирен безнадежно заплутали, не имея ни малейшего шанса на спасение.
Четвертый громила продолжал расспросы, а Ирен все отрицала. Вдруг без всякого предупреждения его рука рванулась назад для замаха. Кулак врезался подруге в живот. Я бы закричала, но соленая, пропахшая рыбой ладонь зажала мне рот. Я вцепилась зубами в палец, и подонок убрал руку.
Ирен чуть согнулась от боли. Постепенно, тяжело дыша, она выпрямилась. Громила, нанесший удар, отвел руку в сторону, помахал ею, словно она ныла, и с уважением окинул взглядом хрупкую фигуру моей подруги. После этого, снова стиснув кулак, он поднес его к лицу Адлер.
Я не могла на это смотреть. Мерзавец собирался ее ударить, причем не открытой ладонью, как обычно в мелодрамах злодей бьет женщину, а кулаком, как мужчина мужчину. И я, прекрасно зная свою подругу, понимала, что она снесет этот удар мужественно, как и полагается представителю сильного пола.
Снова поток вопросов на немецком. Гадкое, грубое, безобразное наречие. Несмотря на то что я не знала язык, до меня начал доходить смысл одного и того же постоянно повторяющегося вопроса: «Куда она уехала?»
Я увидела, как громила занес кулак, а Ирен вся сжалась.
– В Париж, идиот! – заорала я на английском. – Она уехала в Париж, набив чемоданы своими лучшими нарядами. Неужели ты думаешь, что она оставила бы их в Праге?
Громила опустил руку, решив, что я, в силу душевной слабости, не выдержала и в отчаянии сболтнула правду. Мне вспомнился ироничный совет Ирен быть самой собой. Я ничуть не притворялась: ужас от творившегося на моих глазах зверства был совершенно искренним, равно как и желание немедленно, любым доступным способом прекратить кошмар.
Негодяй что-то гавкнул на немецком Ирен. Подруга поникла в руках преследователей, всем своим видом демонстрируя отчаяние, вызванное моим предательством. Она заговорила по-немецки, по всей видимости переводя сказанное мной. В потоке чужих слов я узнала лишь одно – «Париж».
Наконец мужчина кивнул, и мой локоть отпустили. Громилы, державшие Ирен, тоже разжали руки и, наклонившись, подобрали наши саквояжи, после чего преследователи растворились в равнодушной толпе так же быстро и незаметно, как и появились.
– Время, Пенелопа!
Теперь я могла спокойно позволить себе глянуть на циферблат:
– До отправления две минуты!
– Бежим!
Мы что есть мочи помчались к воротам. Ирен сжимала в руках билеты и на бегу поглядывала на номера вагонов.
– Вон он!
Окутанная дымом и паром стальная змея поезда пришла в движение. Он уезжал без нас.
– Живее! – подхватила меня под руку Ирен.
Мы рванули вперед. Боже, как мы неслись. Подруга бежала быстрее, оно и понятно: каблуки на мужских ботинках были куда меньше моих. Впрочем, я тоже старалась не отставать. Лишившись багажа, мы бежали налегке. Мы мчались, мчались и мчались вслед за уходящим поездом.
Сквозь клубы пара я видела окна, безразличные лица, ступеньки и подругу, вцепившуюся в поручень… Сердце было готово вырваться из груди, я неслась со всех ног, а горло и нос щипало от дыма и пара…
– Нелл! Давай! Прыгай!
Из клубов пара навстречу мне высунулась янтарная голова дракона. Выпростав вперед руки, словно утопающий за соломинку, я схватилась за протянутую мне трость. Меня дернуло вперед, увлекая в непроглядное облако. Ногой я нащупала ступеньку, потом еще одну и, забравшись внутрь, без сил повалилась на содрогающийся пол тамбура.
* * *
– К сожалению, нюхательная соль осталась в том саквояже со страшненькой расцветкой, который у нас отобрали громилы короля Богемии, – сообщила мне Ирен.
– Не нужна мне никакая нюхательная соль, – возмущенно ответила я и села прямо. На мягком диванчике было уютно, словно дома, а поезд, покачивающийся как колыбель и несущийся со скоростью тридцати миль в час, создавал ощущение безопасности. Я не знала, да и не хотела знать, как очутилась в купе.
– Мы?.. – начала я.
– Едем в нашем поезде, который мчится в сторону побережья Ла-Манша, – с довольным видом ответила Ирен.
– Но наши саквояжи! Деньги! Фотография! Она же была твоей единственной защитой?!
Ирен улыбнулась и потерла живот.
– Была, – соглашаясь, промолвила она.
– Ирен! Я просто не понимаю, как ты смогла выдержать тот зверский удар. Я не знала, что и думать. Ты что, тайно занималась боксом? Громила, похоже, удивился, что ты оказалась крепче, чем он думал.
– Так оно и было. «Да пребудет справедливость броней твоей в стане врага твоего».
– Ирен, меня всегда настораживает, когда ты начинаешь приводить слова из Священного Писания, а точнее, выдумывать из него цитаты.
– Ах вы, маловеры… – Она снова похлопала себя по животу. – У меня действительно была броня. Очаровательная рамка, закрывавшая мое солнечное сплетение.
– Фотография! Ты ее вынула из саквояжа и спрятала на себе?
– Именно так, – самодовольно ухмыльнулась она.
Я откинулась на спинку кресла и задумалась:
– Но мы потеряли все деньги, что ты заработала в Варшаве и Праге. Деньги, которые по праву принадлежали тебе.
– Они по-прежнему со мной. – Ирен сняла шляпу, но не из вежливости, а для того, чтобы продемонстрировать пухлый мешочек, закрепленный в волосах. – Если бы мерзавец ударил меня по лицу, ему бы под ноги обрушился дождь из купюр и монет.
– И ты боялась только этого? Ирен, он же обращался с тобой как с мужчиной! Он не стал бы миндальничать.
– Главное, что ты вела себя как женщина! Нелл, даже я бы не смогла сыграть лучше. У меня аж сердце заныло при виде того, как ты сдалась и выложила им все, что знаешь. Признаюсь, я была удивлена, когда услышала от тебя ложь. Ладно, главное – нам поверили, и мы скоро будем в Дувре, в безопасности, и не жалея о грехе лжи. Я так понимаю, ты ведь не раскаиваешься в том, что соврала?
