— Мы уже его знаем, — прервал инспектор Квин. — Все проверено, Эллери, — не только по времени регистрации и выписки, но и по фотографиям Энниса и миссис Импортуна, которые мы предъявили ночному портье мотеля и по которым они сразу же были опознаны. В сегодняшней суете я не успел сообщить тебе это, сынок.
— Но ты должен был знать, что у меня на уме, когда я организовывал все это, папа, — резко сказал Эллери, стискивая руками края кровати Импортуны, словно это были края бездны.
— Вовсе нет, сынок. Ты держался чертовски таинственно. Я думал, ты, как обычно, вытащишь кролика из шляпы, поставив все дело с ног на голову. Если ты не можешь опровергнуть алиби этих людей, Эллери, они вне подозрений. А ты явно не можешь этого сделать. По-твоему, почему не передали дело в суд? Потому что, согласно неопровержимым доказательствам, ни миссис Импортуна, ни Эннис физически не могли находиться здесь в то время, когда был убит Импортуна.
— Я очень сожалею, мистер Квин, — снова сказала Вирджиния, как будто ей хотелось признаться в преступлении, чтобы избавить Эллери от дальнейшего конфуза. — Уверена, что в один из ближайших дней вы найдете правильный ответ.
К счастью, Эллери не слышал ее. Он бормотал себе под нос:
— Эти чертовы девятки. Они должны быть ключом ко всему кошмару. Но каким именно?
* * *
— Твоя ошибка в том, сынок, — говорил вечером инспектор, поедая излюбленные Эллери сандвичи с пастромой и запивая их тоником из сельдерея, приобретенными в лавке кошерных блюд за углом, — что ты не заметил большой прорехи в твоих аргументах.
— Прорехи? — Эллери жевал румынский деликатес только из уважения к традиции. — Какой прорехи?
— Если Питер Эннис был убийцей, значит, он отправил последнее, десятое анонимное письмо. Но будь он виновен, то никогда бы этого не сделал. Послание предписывало нам найти того, кто ходил на ленч с Вирджинией в определенный день — в тот день, когда, по твоим словам, начался девятимесячный период ожидания превращения Вирджинии в наследницу состояния Импортуны. Но ведь именно это и пытался скрыть убийца, забрасывая нас всевозможными девятками! Ты не продумал это как следует, Эллери. Как я сказал, единственный человек в мире, который никогда бы не прислал это десятое сообщение, был Питер Эннис — если бы он был виновен.
— Ты прав, — пробормотал Эллери. — Как я мог допустить такую оплошность? Это просто нелепо… Но, папа, одна фраза, которую Питер сказал Вирджинии в тот день, сажая ее в такси после ленча, застряла у меня в голове с тех пор, как она позволила мне прочитать ее дневник.
— Какая фраза?
— Вирджиния записала ее так: «Мне остается сделать только одно, и, клянусь богом, когда придет время, я это сделаю». Разумеется, по мнению Вирджинии, она поняла, что имел в виду Питер. Я интерпретировал это таким же образом — что, когда истекут девять месяцев и Вирджиния станет наследницей, он намерен убрать с пути Импортуну.
— Вероятно, сынок, парень подразумевал только то, что когда-нибудь наберется смелости, поговорит с мужем женщины, которую он любит, признается в том, что между ними происходит, и попытается убедить его дать Вирджинии свободу. Она позволила своему воображению увлечь ее, и ты тоже.
Эллери скорчил гримасу, как будто обнаружил на своей тарелке таракана. Такое бывало и в лучших нью-йоркских квартирах, но в данном случае это не соответствовало действительности.
Он положил на тарелку недоеденный сандвич с пастромой.
— Я не голоден, папа. Лучше уберу со стола.
И сандвич вместе с его теорией отправился в мусорное ведро.
* * *
9 декабря 1967 годаБыло ли то, что предсказанный Вирджинией «один из ближайших дней» пришелся на девятое число следующего месяца, игрой случая или подсознательным выбором Эллери, является тайной, которую он так и не раскрыл и не испытывал желания это сделать. Так или иначе, эта суббота оказалась 9 декабря, хотя Эллери изо всех сил старался позабыть дату.
Месяц, прошедший после сокрушительного разгрома в спальне Нино Импортуны, стал суровым испытанием для его характера. Среди счастливых воспоминаний о прошлом Эллери мог припомнить и другие неудачи — причем одна-две из них были весьма болезненными, — но теперешняя представляла собой причудливую эмоциональную смесь стыда, отвращения к самому себе и страха перед исчезновением своих способностей, вызванного отчасти тем, как глупо он выглядел в глазах очаровательной женщины.
Но Эллери справился с этим, работая по восемнадцать часов в день над долго пренебрегаемым романом и, к своему изумлению (а также к изумлению его издателя и литературного агента), закончив его. Попутно, с помощью таинственного процесса, который казался ему алхимическим, он раскрыл дело Импортуны-Импортунато.
Сначала, что вполне естественно при сложившихся обстоятельствах, Эллери, как подозрительный кот, обнюхивал новое решение по краям — горький вкус первого все еще оставался во рту. Ощутив наконец удовлетворение, он позвонил по телефону, назвал себя и договорился с убийцей о встрече во второй половине дня.
Убийца встретил его вполне спокойно, как Эллери и ожидал.
— Хотите выпить, мистер Квин?
— Едва ли, — ответил Эллери. — Насколько я вас знаю, вы заранее приготовили бутылку с отравленным напитком, предвидя подобный случай.
— Садитесь, мистер Квин, мои стулья абсолютно безопасны, — с улыбкой отозвался убийца. — А если вы припрятали на себе магнитофон, то могу заявить, что за всю жизнь не отравил ни одного человека.
Эллери не улыбнулся в ответ.
— С такими, как вы, все когда-нибудь происходит в первый раз. Вы уверены, что этот стул не электрифицирован? Впрочем, это было бы чересчур даже для вас.
Он сел, и, к его облегчению, ничего не произошло.
— Что такого я, по-вашему, натворил, мистер Квин? Не то чтобы меня тревожило ваше мнение — это может быть только теория без каких-либо доказательств. Но я признаюсь… нет-нет, Квин, не в том, о чем вы подумали… что любопытен.
— Думаю, если полиция знает, кого и что искать, — заметил Эллери, — то добыть доказательства будет легче, чем вы предполагаете. Сэм Джонсон[136] говорил, что догадки о полезных вещах полезны в свою очередь, а что может быть полезнее для этого мира, чем избавить его от вас?
— Простите, но я позволю себе категорически с вами не согласиться. Вы не сочтете грубостью, если я выпью один, не так ли? — Убийца налил щедрую порцию скотча в стакан с кубиками льда. — Ну, Квин, выкладывайте. Развлеките меня.
— Не могу обещать, что вы умрете со смеху, — сказал Эллери, — но надеюсь пару раз вас припугнуть. — Он изложил свою прежнюю теорию и рассказал о том, как алиби в нью-милфордском отеле очистило от подозрений Питера Энниса и Вирджинию Импортуна, разбив эту теорию вдребезги. — В то же время я не собирался бросать это дело. В моих генах заложено неистребимое ирландское упрямство. Я продолжал поиски и в конце концов нашел это.
— Нашли что?
— Улику, которой мне недоставало.
— Чепуха, — заявил убийца. — Не было никакой улики.
— Была, и притом настолько очевидная, что я сперва упустил ее. Она находилась в дневнике Вирджинии — в отчете о ее ленче с Питером 9 декабря прошлого года — кстати, ровно год тому назад. Это доказывает, что на свете существует справедливость. Вы ведь знали, что Вирджиния ведет дневник?
— Конечно.
— Но она никогда не позволяла вам читать его, а если бы вы попытались сделать это без ее разрешения, то не смогли бы его найти — она заверила меня, что надежно спрятала все тома. Поэтому вы не могли знать, что именно написала Вирджиния о том дне. Я имею в виду детали, среди которых была упомянутая мной улика. В этом отношении вы не допустили никакой оплошности — я не могу упрекнуть вас за то, о чем вы не были осведомлены и чего не могли предвидеть. Вы умный противник — один из самых умных среди тех, с кем мне приходилось сталкиваться.
— Лесть ни к чему вас не приведет, Квин, — сказал убийца. — Продолжайте вашу сказку.
— Если это сказка, то она куда мрачнее сказок братьев Гримм.[137] Все, что я приписывал Питеру, в действительности совершили вы. Вы, а не Питер были вынуждены ждать девять месяцев, пока Вирджиния не станет наследницей своего мужа. Вы, а не Питер поняли, что, если убрать с дороги двух младших братьев Нино, наследство Вирджинии утроится. Вы, а не Питер убили Джулио и подтасовали улики против Марко.
Я не могу доказать, что вы подложили золотую пуговицу от морского кителя Марко на пол кабинета Джулио — она могла случайно выпасть через дыру в его кармане, — но я не верю в счастливые случаи, которые совпадают с интересами убийцы, и убежден, что вы подбросили в кабинет пуговицу, оставили там отпечаток ботинка, тщательно воспроизвели признаки борьбы и передвинули стол Джулио по причинам, которые я изложил во время первоначального расследования и которые не стану повторять.
