Бертран двинулся было вдоль ограды, как вдруг оцепенел от страха — две незаметно подкравшиеся с той стороны собаки свирепо залаяли, чуть ли не бросаясь на решетку.
— Молчать! — вполголоса приказал он.
Но от его обращения псы — немецкие овчарки — только еще больше рассвирепели. Бертран услышал, как ставни стукнули о стену, но тем не менее ни одно окно на фасаде не открылось. Может быть, сзади? Однако рассмотреть что-либо было невозможно — стена уходила в глубь двора и тянулась до самого леса, служившего естественным пределом поместья.
Собаки продолжали надрываться, и Бертран решил отступить. Все его попытки не имели никакого смысла. Было совершенно очевидно, что девушка не ждет его у окошка…
Через несколько минут он бросился на свою кровать прямо в одежде. Вопреки ожиданиям он с первыми лучами солнца заснул детским, безмятежным сном.
Весь следующий день солнце жарило что есть силы и стройка напоминала настоящее пекло. У Бертрана не нашлось времени поговорить с Венсаном о чемлибо другом, кроме работы. Как только позволили дела, он вернулся домой, принял душ, оделся как накануне и умчался на «меари».
Весь день перед глазами у него маячило лицо незнакомки. Реалист, противник всяких сантиментов, Бертран перестал вдруг замечать все вокруг, кроме этой преграды, возникшей на его пути. Самым важным для него стало найти неуловимую девушку, которой, как уверял тип с карусели, на самом деле не было! Ему хотелось освободить свою душу от необычного груза. Мысль о каком-либо признании в любви вызывала у Бертрана улыбку. Просто ему хотелось во что бы то ни стало найти девушку именно потому, что она исчезла. Прежде чем обнять ее, прижать к себе ее такое нежное тело, он желал узнать, почему она не пришла на свидание, которое сама назначила, и почему какой-то контролер с карусели поломал все его логические построения. Ведь не грезил же он!
Ничего путного ему не приходило в голову, кроме как снова отправиться в поместье Гренуйер, к той аллее, где он накануне высадил девушку.
Залитый золотом вечернего солнца ярко-красный дом с полуприкрытыми ставнями показался Бертрану более приветливым, чем в ту ночь, хотя и вызывал какое-то смутное беспокойство. Возникшее тогда впечатление заброшенности, пустоты этого дома не подтвердилось — сад был ухожен, дорожки посыпаны гравием, пруд почти весь покрыт кувшинками. Железная калитка была распахнута, а собаки, так нашумевшие тогда, не проявляли никаких признаков жизни. Бертран оставил машину на краю дороги и, оглядевшись, с удивлением заметил, что вокруг, ни на виноградниках, ни во дворе, не было ни души.
Дверь дома, широкая, богатая, из темного дуба, вся в заклепках, была приотворена, и Бертран, остановившись на пороге, тщетно поискал звонок. В глубь дома вел длинный темный коридор, пахнувший старым деревом и воском.
Одна стена коридора была занята полками с книгами в строгих переплетах, а другая имела три двери, разделенные резными столиками, служившими подставками для мраморных статуэток.
Секунду поколебавшись, Бертран постучал и откашлялся, но никто не отозвался. Тогда он, повысив голос, позвал:
— Есть кто-нибудь в доме?
Наверху хлопнула дверь, и несколько секунд он прождал на пороге. Затем неизвестно откуда на нижних ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, возник силуэт. Человек был высокого роста, с матовой, натянутой на выдающихся скулах кожей, по всей видимости, араб. Он глядел на пришельца без всякого удивления и любопытства, словно его появление в Гренуйер было совершенно естественным, даже ожидаемым, что сильно смутило Бертрана. Густая шевелюра, спадавшая на лоб и затылок, придавала молодому арабу вид красавца-дикаря, и в то же время что-то детское, угловатое проглядывало в его жестах и певучем голосе.
— Если вы хотите видеть господина Делакура, — сказал он, — то его нет дома, и мадам Делакур тоже…
— То есть никого?
— Нет. Дома мадам Дансель, мамаша хозяина. Но я не знаю, сможет ли она…
Держа в одной руке корзинку с фруктами, а в другой — батон белого хлеба, он нерешительно смотрел на Бертрана. Сверху донесся надтреснутый, глуховатый и раздраженный голос:
— Лакдар, что там такое?
— Господина хотят видеть.
Бертран поднял голову. С тросточкой в одной руке, держась другой за перила, по лестнице спускалась пожилая дама, смеривая Бертрана весьма нелюбезным взглядом. На ней было мышиного цвета платье с воротником, отделанным белым кружевом. Светло-рыжие, явно крашеные, слишком хорошо уложенные волосы оттеняли морщинистое темноватое лицо с опущенными уголками рта. Хотя Бертран был не способен определить возраст старухи, она показалась ему гораздо старше, чем хотела выглядеть. Семьдесят? Восемьдесят? Косметика, хотя и умело нанесенная, старила женщину.
— Добрый день, мадам, — произнес Бертран, — я позволил себе позвать потому, что не нашел звонка.
— Он спрятан от чужих глаз, — с усмешкой ответила женщина. — Если вы желаете видеть моего сына, то он где-то на своих угодьях и вернется поздно вечером. Вы, наверное, уславливались о встрече по телефону? А моя невестка отправилась в Йер за покупками. Что вам угодно?
Бертран заметил, что она придерживает рукой дверь и не намерена его впускать, но любопытство взяло верх.
— Я разыскиваю девушку, которая здесь живет, и…
Внезапно выпрямившись, надменно вскинув голову и чуть презрительно поджав губы, женщина растерянно-выжидающе, с нарастающей враждебностью смотрела на него. Под тяжелыми веками в глубине ее темных глаз внезапно вспыхнул злой огонек. Жестом попросив прислугу удалиться, она произнесла севшим голосом:
— Вы, должно быть, ошиблись адресом. Здесь нет никакой девушки. У меня есть только двадцатипятилетний внук, но он сейчас на каникулах в Шотландии.
Сознавая всю неловкость и нелепость своего предположения, Бертран, окончательно смущенный, тем не менее спросил:
— Может быть, среди вашей прислуги…
— У нас только одна горничная, и ей далеко за шестьдесят. Она была бы польщена, услышав, что ее приняли за девушку!
— Тем не менее позавчера вечером я высадил здесь девушку. Как раз, где начинается аллея. И к тому же отдал ей свой плащ, потому что лил дождь.
— Повторяю вам, никакой девушки в Гренуйер нет. Даже среди сезонных работниц. Наш управляющий — вдовец, и никто из прислуги на территории имения не живет.
Понимая, что выглядит все более смешным, Бертран с усилием сдерживал нервозность, а пожилая дама продолжала:
— В грозу немудрено было перепутать дом. В долине есть еще пять-шесть похожих на наш, и ко всем ведут аллеи, платановые или пальмовые.
Но Бертран стоял на своем:
— Да нет же, девушка пошла именно по этой аллее. Ночь была не такой уж темной. И гроза ни при чем!
— А я говорю вам, что здесь нет девушки…
Не желая признавать свое поражение, Бертран решил все выложить женщине. Он подробно описал девушку, рассказал, как она поразила его на карусели и как потом он доставил ее под дождем к дому в долине Верно.
В тот момент, когда, совершенно обессилев, он собрался уходить, его поразила и почти испугала внезапная перемена в поведении женщины. Она выпустила дверь и, закрыв лицо руками, плакала, всхлипывая по-детски, отчего ее плечи дергались. Бертран ожидал всего — что его обругают, захлопнут перед носом дверь, но это необъяснимое отчаяние обезоружило его. Не решаясь распрощаться и вообще что-то сказать, он стоял, неподвижный и недоумевающий. Через некоторое время, показавшееся ему вечностью, женщина перестала плакать, вытерла слезы, и взгляд ее испугал Бертрана — жесткий, безжалостный, словно она испытала внезапный прилив острой ненависти.
— Я вас не знаю, — произнесла она наконец отрывисто, глухим голосом, — но с вашей стороны очень дурно являться в дом, чтобы воскрешать самые ужасные воспоминания в моей жизни. Так, значит, вы были знакомы в Алжире с моей внучкой Анжелиной? Вы ведь описали именно ее, не правда ли?
Ничего не понимая, он переспросил:
— Девушка, которую я встретил на празднике в Кро, — ваша внучка?
Женщина перешла почти на крик:
— Да нет же! Вы не могли ее повстречать на днях по той простой причине, что она умерла пятнадцать лет назад! Погибла, вы слышите! Упала с обрыва и разбилась, в Алжире!
— Мадам, а я вам говорю, что это невероятно — она каталась на карусели, и я танцевал с нею…
— Замолчите! Не знаю, в какую игру вы играете, но должна сказать вам, что это слишком жестоко. Помимо того, что я вообще не в силах представить свою внучку на карусели, я повторяю еще раз: Анжелина погибла в Алжире пятнадцать лет тому назад! Когда мы покинули Алжир и приехали во Францию после так называемой независимости, то перевезли и ее тело!
Сильный порыв ветра с треском захлопнул дверь где-то в доме. Из глаз женщины вновь полились слезы, растекаясь блестящими струйками по глубоким морщинам. Повернув заплаканное лицо к Бертрану, женщина с жаром произнесла:
