— Все, что происходит за стенами дома — пусть там и остается, — сказал Дрынов. — А здесь присутствуют иные силы и явления, которые нам невозможно разгадать никогда. Настроимся же на благоговейное отношение к духам и станем внимать им в тишине и внутреннем созерцании. Приступим, друзья мои?
— Согласны, — отозвался за всех пекарь. Я вспомнил, что в прошлый раз дух Бориса предсказал ему скорую смерть в этом году. Если Раструбов всерьез отнесся к его заявлению, то в его психике несомненно должны были произойти какие-то сдвиги. Он мог в последние дни своей жизни сыграть ва-банк, по-крупному. Но что было ставкой в его игре? Марков сказал, что каждый из них, возможно, причастен к какому-то преступлению. Может быть, сейчас это удастся выяснить…
— Присутствует ли здесь кто-нибудь, кроме нас? — произнес Дрынов, оглядывая помещение. Глаза его сделались пустыми, словно из них вытекла жизнь. Блюдце на столе звякнуло один раз. Это означало: «Да». Я подумал: как ему удается сей фокус? И зачем ему вообще морочить людям голову? В сущности, он мало чем отличался от Монка, такого же шарлатана, только у того были масштабы покрупнее. А Дрынову, очевидно, доставляло наслаждение камерность, закрытость его секты. Блюдце продолжало позвякивать, а Викентий Львович расшифровывал на листке бумаги буквы.
— Его зовут Аспарий, — объявил он наконец. — Он жил во втором веке до нашей эры. Родина его — Персия. Над Полыньей он оказался случайно. Он готов ответить на ваши вопросы.
— Спроси его, сколько я еще проживу… месяцев? — зашептал пекарь Раструбов, навалившись на стол.
— Состоится ли в скором времени Страшный Суд для землян? — проговорил Монк; видно, в своем «монкианстве» он не мог найти четкого ответа на этот вопрос и решил прибегнуть к услугам древнего перса.
— Когда Минздрав вызволит меня отсюда на кафедру? — Этот голос принадлежал доктору Мендлеву.
Посыпались и другие вопросы…
— Спокойнее, господа, по порядку! — урезонил их Дрынов. — Вы же не на базаре. Аспарий может покинуть нас.
Я подумал, что, наверное, Марков и Григорий уже подошли к дому и наш бравый капитан возится с замком. Что ж, ему не привыкать открывать чужие двери. Справа от меня сидел Горемыжный, слева — Мендлев, и я толкнул доктора ногой, напоминая о нашем уговоре. Тот опомнился, виновато взглянул на меня, оставив свое выяснение отношений с Минздравом до более подходящего случая.
— Викентий Львович, пусть Аспарий свяжется с духом одного умершего человека, — попросил он.
— Какого человека? — насторожился Дрынов.
— Он жил здесь, в Полынье.
— Не надо, — ответил за главного спирита пекарь.
— Надо, — произнес я. — И давайте потушим свечи, как в прошлый раз.
— Как угодно, — вяло согласился Дрынов, взглянув на Жанну.
Та быстро встала и, обойдя комнату, потушила все свечи. Комната погрузилась в полную тьму, а Жанна на ощупь добралась до своего кресла. Я достал из кармана прибор ночного видения и посмотрел через глазок на собравшихся. В красно-синем изображении они сами выглядели как духи, слетевшиеся на тайную мессу. Лица у всех были напряжены, пугливы и тревожны. Монк теребил свою длинную бороду, словно черпая в ней силу, Дрынов и Раструбов навалились грудью на стол, Кох сидел с брезгливой гримасой, а Жанна положила руку на колено Горемыжного. «Ай да ведьмочка!» — подумал я. Мне вдруг страшно захотелось немного похулиганить. Я осторожно поднялся, зашел сзади к поселковому старосте, наклонился к его уху и чуть слышно прошептал:
— Пошто прелюбодействуешь, старый козлище?
— Я… я… — отшатнулся от меня Горемыжный. Коснувшись пальцем его темени, я прошептал в другое ухо: — Как у тебя очутилась трость убиенного Арсения Прохоровича, сознавайся…
— Украл… бесхозная… вещь… — забормотал староста, крутя головой. Чувствуя, что старик сейчас впадет в обморочное состояние, я тихо вернулся на свое место.
— Илья Ильич, чего вы там булькаете? — спросил пекарь.
— Да, не мешайте сосредоточиться, — добавил Дрынов.
— Аспарий… он… говорил со мной, — чуть дыша, отозвался Горемыжный.
— Дух Аспария может говорить только со мной, — назидательно произнес Дрынов. — И то посредством мистического блюдца. Успокойтесь. Итак, доктор, мы слушаем вас.
— Вопрос тот же: пусть он свяжется с духом убитого здесь человека, известного нам под именем Мишки-Стрельца.
Блюдце торопливо звякнуло два раза. Я посмотрел через свой прибор на Дрынова. На висках у него взбухли вены, а рот слегка приоткрылся. Раструбов откинулся на спинку кресла, словно ему как-то полегчало. Остальные сидели в тех же позах.
— Это означает — нет, — произнес Дрынов. — Дух Стрельца сейчас находится в низшем астрале, где нет связи.
— Неправда, — сказал я. — Связь есть. Я даже слышал, как дух Стрельца поднимается сейчас по лестнице.
— Чушь! — громче обычного отозвался Дрынов. — Как вы можете это слышать, молодой человек?
— Я обладаю высшими экстрасенсорными возможностями, как и мой дед, — заявил я. — Я, например, вижу даже, как вы сунули руку в карман. Не надо ничего доставать, Викентий Львович.
Дрынов медленно вытащил руку из кармана — в ней ничего не было. Но взгляд его стал блуждать по комнате, словно он искан в кромешной темноте пути к отступлению. Я почувствовал, что моя догадка обретает плоть.
— Дух Стрельца стоит сейчас за дверью, — продолжил я, рассчитывая на то, что Марков слышит мои слова. — Сейчас он откроет ее и войдет к нам.
— Включите свет! — резко выкрикнул Дрынов. От этого возгласа очнувшийся Горемыжный подскочил с кресла, ударился головой о лампочку, и ее осколки посыпались на пол. Теперь даже при всем желании мы не смогли бы зажечь электричество. Дверь скрипнула и отворилась. На пороге зыбко покачивалась небольшая фигура в белом, с таким же мертвенно-бледным, будто фосфоресцирующим лицом. Сидящие за столом издали сдавленный, испуганный вздох. Но больше всего меня интересовал Дрынов, который стал медленно подниматься с кресла. Глаза его расширились от ужаса.
— Опуститесь на место, — произнес я, и главный спирит послушно выполнил мое указание. Фигура в белом плавно выдвинулась на середину комнаты.
— Спрашивайте… — тихим, загробным голосом проговорил Марков. «Из него получился бы неплохой артист!» — подумал я. Мне было хорошо видно через прибор его густо набеленное лицо, куда Милена добавила немного фосфора, но перед другими маячило лишь бледное облако. Горемыжный снова стал впадать в полубессознательный транс, Монк бормотал какие-то свои заклинания, и только учитель Кох с каменной решимостью всматривался в явившийся дух. Я увидел, как рука пекаря тянется к лежащему на блюдце черепу. Доктор не был посвящен в эту часть моего плана и потому также взирал на Маркова с немалым удивлением. А Жанна попросту закрыла лицо ладонями.
— Спасибо, Аспарий, что ты привел к нам дух Стрельца, — произнес я. — Теперь ты можешь удалиться по своим делам. Мы же хотим спросить убитого: кто повинен в твоей смерти?
— Он здесь, — печально откликнулся Марков.
— А убийца несчастной девочки?
— Он также присутствует тут. Пусть тот, кто повинен в убийствах, отзовется…
— Да… — хрипло выдавил из себя кто-то. Я обругал себя за то, что смотрел в этот момент на Маркова, а не на собравшихся. Теперь было поздно. Кто из них произнес это слово? Четыре человека поднялись со своих кресел: Дрынов, Монк, Раструбов и Мендлев. Не шевелились Кох, Горемыжный и Жанна.
— Сидеть, — произнес я. — Дух Стрельца, можешь ли ты сам назвать нам злосчастное имя? Или имена убийц?
В это время пущенный пекарем череп пролетел мимо головы Маркова. Тот даже не шевельнулся. Я подскочил с кресла и стукнул Раструбова по затылку. Потом вернулся обратно.
— Имя? — повторил я. — Мы требуем!
— Его назовет вам ангел смерти, поднимающийся из ада! — гробовым голосом отчеканил Марков. — Он идет сюда, чтобы наказать убийц!
Все присутствующие были парализованы страхом. Мы стали различать какие-то тяжелые шаги, доносящиеся из коридора. Они приближались, медленно и неумолимо, словно к нам двигалось существо из железа.
— Он покарает убийц! — повторил Марков. — Он уже рядом. Он здесь.
Шаги, которые, казалось, сводили с ума, замерли за дверью.
— Не-ет! — заорал вдруг Дрынов нечеловеческим голосом. — Я убийца! Я!.. — Он метнулся к окну, выбив всем телом стекло, и вывалился наружу. Звон разбитого стекла смешался и с другими криками: Жанны, Монка, Горемыжного… Пекарь подскочил к двери, распахнул ее и без чувств рухнул на пол. Лунный свет уже просочился в комнату, и надобность в моем приборе отпала. Я увидел, как Марков повторил за Дрыновым его прыжок, точно так же вывалившись из окна.
— Доктор, — сказал я, похлопав сидевшего без движения Мендлева по плечу, — приведите здесь всех в чувство. «Впрочем, — подумал я, — ему самому нужен нашатырь…» Но у меня не было времени деликатничать. Я залепил Мендлеву здоровенную пощечину, а сам побежал к двери. В коридоре стоял Григорий, отвязывая от ботинок листы кровельного железа, которые напоминали ласты.
