Директор вышел. Но перед тем, как последовать за ним, господин Ленорман нагнулся и поднял крохотный бумажный кружок, к которому был давно прикован его взор.
Это была этикетка с синей каймой. На ней стояла цифра — 813. На всякий случай он положил ее в свой бумажник и догнал остальных.
Чуть заметная ранка в спине, между лопатками… Врач тут же объявил:
— Точно такая же, как у господина Кессельбаха.
— Да, — согласился господин Ленорман. — Удар нанесен той же рукой, и послужило ей то же самое оружие.
Судя по положению тела, слугу застигли в ту минуту, когда он, стоя на коленях перед своей постелью, искал под матрацем футляр, который там спрятал. Рука оставалась еще между матрацем и пружинами, но футляра не нашли.
— Не иначе, этот предмет мог выдать кого-то с головой, — предположил господин Формери, не осмеливаясь высказать более определенное мнение.
— Еще бы! — отозвался шеф Сюрте.
— Но нам известны инициалы «Л» и «М» и с тем, что, видимо, известно Чемпэну, мы сможем много узнать.
Господин Ленорман вздрогнул:
— Чемпэн! Где же он?
Заглянули в коридор, где толпились зеваки. Чемпэна там не было.
— Но господин Чемпэн пришел сюда со мной, сказал директор.
— Да, да, знаем, но с вами он не вернулся.
— Нет, я оставил его около трупа.
— Вы оставили его!.. Одного?
— Я сказал ему: оставайтесь и не отходите ни на шаг.
— И никого здесь больше не было? Вы никого не видели?
— В кулуарах — нет.
— Но в соседних каморках… Либо тут, за этим углом никто не мог спрятаться?
Господин Ленорман выглядел чрезвычайно взволнованным. Он отходил, возвращался, открывал двери комнат. И вдруг куда-то побежал со скоростью, на которую мало кто счел бы его способным. Он буквально скатился по лестнице с высоты шести этажей, намного опережая следователя и директора отеля. Внизу, у парадной двери, он нашел Гуреля.
— Никто отсюда не выходил?
— Никто.
— А из другой двери, на улицу Орвието?
— Я поставил там посторожить Дьези.
— Передав ему мой строгий приказ?
— Да, шеф.
В просторном холле гостиницы толпа постояльцев волновалась, с тревогой обсуждая поступавшие сюда более или менее верные сведения о странной цепи преступлений. Слуги, созванные по телефону, подходили один за другим. Господин Ленорман сразу же их допрашивал.
Никто не смог сообщить ни малейших полезных сведений. Одна только горничная что-то заметила. Десять минут тому назад она встретилась с двумя мужчинами, которые спускались по служебной лестнице вниз, между пятым и четвертым этажами.
— Они спускались очень быстро. Первый держал другого за руку. Я была удивлена, увидев двух таких господ на служебной лестнице.
— Вы могли бы их узнать?
— Первого — нет. Он отвернул голову. Молодой, стройный. На нем была мягкая черная шляпа… И черный костюм.
— А другой?
— Ах, другой был англичанин с бритым, полным лицом и в клетчатой одежде. Он был без шляпы.
Приметы полностью подходили к Чемпэну. Горничная продолжала: — И вид у него притом был довольно странный… Будто он сошел с ума…
Не удовлетворившись сообщением Гуреля, господин Ленорман по очереди допросил посыльных, стоявших возле двух других дверей.
— Вы знаете господина Чемпэна?
— Да, мсье, он всегда беседовал с нами.
— И не видели, чтобы он выходил?
— Нет, в то утро он не выходил.
Господин Ленорман повернулся к полицейскому комиссару:
— Сколько с вами ваших людей, господин комиссар?
— Четверо.
— Этого недостаточно. Позвоните вашему помощнику, пусть он пришлет всех, кого сумеет собрать. И будьте любезны лично обеспечить самую строгую охрану всех выходов. Осадное положение, господин комиссар!
— Но как быть, — запротестовал директор, — с моими клиентами?
— Ваши клиенты меня мало волнуют, господин директор. Прежде всего для меня существует мой долг, и долг велит мне, чего бы это ни стоило, задержать…
— Вы думаете, стало быть… — решился следователь.
— Я не думаю, сударь… Я уверен, что человек, совершивший двойное убийство, еще находится в отеле.
— Но тогда Чемпэн…
— В эти минуты я не могу уже утверждать, что Чемпэн жив. Во всяком случае, все решается теперь не минутами, а секундами… Гурель, возьми двух человек и обыщи как следует все комнаты четвертого этажа… Господин директор, ваш служащий будет их сопровождать. Остальные этажи осмотрим, когда получим подкрепление. Давай, Гурель, за дело и гляди в оба. Это крупная дичь.
Гурель и его люди поспешили прочь. Господин Ленорман остался в холле, около конторы гостиницы. На этот раз он и не думал садиться, как было в его привычке. Он шагал до парадного входа на улице Орвието и возвращался обратно.
Время от времени шеф Сюрте распоряжался:
— Господин директор, установите надзор над кухнями, можно улизнуть также через них… Господин директор, прикажите барышне на коммутаторе не соединять никого с городской сетью… И если кому-нибудь позвонят из города, пусть она запишет имя этого человека… Господин директор, пусть ваши служащие составят список всех постояльцев, имена которых начинаются буквами «Л» или «М».
Он говорил громко, как армейский генерал, отдающий своим офицерам приказания, от которых зависит исход сражения.
И это действительно было сражение — беспощадное и страшное, хотя и разыгрывалось в изысканных рамках первоклассной парижской гостиницы, между могущественным лицом, каким был шеф Сюрте, и таинственным субъектом, преследуемым, обложенным и почти уже пойманным, но еще крайне опасным своей жестокостью и изворотливостью.
Тревога царила среди присутствующих, собравшихся в середине большого холла, молчаливых и трепещущих, охватываемых паникой при малейшем шуме, преследуемых дьявольским образом убийцы. Где он теперь прятался? Появится или нет? Не было ли его среди них? Вот этот? Или, может быть, вот тот?..
Нервы у всех были так напряжены, что в порыве возмущения или паники люди могли прорваться к выходу и выбежать на улицу, не будь там хозяина, не будь его присутствия и чего-то, присущего только ему, что успокаивало и внушало уверенность. Люди чувствовали себя в безопасности, как на корабле, ведомом опытным капитаном.
И все взоры раз за разом обращались к пожилому, седовласому господину в очках, в оливковом рединготе и коричневом шарфе, который прогуливался среди них, сгорбившись, на заметно нетвердых ногах.
Время от времени прибегал один из тех ребят, которые помогали Гурелю.
— Есть новости? — спрашивал господин Ленорман.
— Нет, мсье, ничего еще не нашли.
Директор дважды пытался смягчить приказ. Положение становилось невыносимым. Многие постояльцы, понуждаемые неотложными делами или собравшиеся уезжать, бурно протестовали.
— Меня они не волнуют, — отвечал шеф Сюрте.
— Но я всех их знаю.
— Тем лучше для вас.
— Вы превышаете свою власть.
— Это мне известно.
— Ваше начальство вряд ли вас одобрит.
— Я в этом уверен.
— Сам господин следователь…
— Пусть господин Формери оставит меня в покое. Пускай получше допрашивает слуг, что он и делает сейчас. В остальном — идет не следствие. Идет розыск. А это уже мое дело.
В ту же самую минуту целый отряд полицейских ворвался в отель. Шеф Сюрте разбил их на несколько групп и послал на четвертый этаж. Затем обратился к комиссару:
— Дорогой комиссар, поручаю вам дальнейший надзор. Никаких послаблений, заклинаю вас. Беру на себя ответственность за все, что бы ни случилось.
После этого Ленорман лифтом поднялся на третий этаж.
Работа оказалась нелегкой. И долгой; пришлось открыть двери шестидесяти номеров, проверить все ванные комнаты, все альковы, все шкафы, каждый уголок. Час спустя, ровно в полдень, господин Ленорман завершил осмотр третьего этажа. Ничего найти не удалось. Остальные полицейские еще не окончили поиски на верхних этажах.
Господин Ленорман засомневался: может быть, убийца поднялся к мансардам?
Он все-таки решил спуститься вниз, когда ему сообщили, что госпожа Кессельбах только что прибыла с барышней, служившей у нее в качестве компаньонки. Эдвардс, доверенный старый слуга, взял на себя обязанность сообщить ей о смерти мужа.
Господин Ленорман нашел ее в одной из гостиных, сраженную известием, без слез, с искаженным страданием лицом; неутихающая дрожь била ее, словно в лихорадке.
Это была довольно высокая женщина, черноволосая, чьи большие черные, прекрасные глаза казались наполненными маленькими золотистыми точками, подобными блесткам, сияющим во мраке. Господин Кессельбах познакомился с нею в Голландии, где Долорес родилась в старинной испанской семье Амонти. Он в нее сразу же влюбился и вот уже четыре года их союз, скрепленный преданностью и любовью, оставался безоблачно счастливым.
Господин Ленорман представился. Она без слов посмотрела на него, и он умолк, не зная, дошли ли до нее его слова. Затем, совсем внезапно, она зарыдала и попросила, чтобы ее провели к мужу.
