Эллери снял пенсне и начал прочищать стекла.
— Вижу, вы не только врач, но и психолог.
— Все это не имеет отношения к делу, — резко сказал Торн.
— Напротив, имеет, и весьма существенное, — печально откликнулся толстяк. — Коль скоро держать вас в неведении и далее, мистер Квин, было бы просто постыдным, я должен объяснить, какова причина беспокойства вашего друга. Мой сводный брат Силвестер, упокой Господи его больную душу, был скрягой. Если бы он мог забрать свое золото с собой в могилу и быть уверенным, что оно там останется, то я уверен, что он так бы и поступил.
— Золото? — спросил Эллери, подняв брови.
— Вы, наверное, будете смеяться, мистер Квин, но в Силвестере было нечто средневековое — глядя на него, можно было ожидать, что он начнет расхаживать в черной бархатной мантии и бормотать по-латыни заклинания. Как бы то ни было, будучи не в силах забрать золото с собой в могилу, он просто спрятал его.
— О Господи! — воскликнул Эллери. — Сейчас вы начнете выпускать из шляпы призраков, бряцающих цепями.
— Он спрятал, — улыбаясь, продолжал доктор Райнах, — свое проклятое богатство в Черном Доме.
— А как же мисс Элис Мейхью?
— Бедное дитя — жертва обстоятельств. Силвестер не вспоминал о ней до того, пока она недавно не написала из Лондона о смерти последнего родственника со стороны матери. Написала она дружище Торну, которого какой-то приятель рекомендовал ей в качестве надежного адвоката, что, разумеется, соответствует действительности. Элис ведь даже не знала, жив ли ее отец. Торн — добрый самаритянин[7] — разыскал нас, передал Силвестеру подробности, письма и фотографии Элис и с тех пор играл роль офицера связи, к тому же чертовски осмотрительного!
— В этом объяснении нет необходимости, — сухо промолвил адвокат. — Мистер Квин знает…
— Судя по вниманию, с которым он слушает мою маленькую историю, — улыбнулся толстяк, — он не знает ничего. Будем же разумными людьми, Торн. — Он снова обернулся к Эллери. — Итак, мистер Квин, Силвестер ухватился за мысль о вновь обретенной дочери, как тонущий хватается за соломинку. Я не выдам тайны, если скажу, что мой сводный братец, пребывая в параноидальном слабоумии, подозревал собственную семью в дурных намерениях относительно его состояния!
— Что, разумеется, чудовищная клевета.
— Вот именно! Силвестер говорил Торну в моем присутствии, что он уже давно обратил свое состояние в золото, спрятал его где-то у себя в доме и не сообщит о тайнике никому, кроме своей дочери Элис, которая станет его единственной наследницей! Понимаете?
— Понимаю, — ответил Эллери.
— К несчастью, он умер до приезда Элис. Можно ли удивляться, мистер Квин, что Торн подозревает нас бог знает в чем?
— Это просто бред, — покраснев, фыркнул Торн. — Естественно, в интересах моей клиентки я не мог оставить без охраны дом, в котором где-то спрятана куча золота…
— Разумеется, — кивнул доктор.
— Если мне будет позволено возвысить мой тихий голос, — заговорил Эллери, — то не является ли все это битвой великанов из-за мыши? Владение золотом уже несколько лет считается в этой стране нарушением закона. Даже если вы его найдете, неужели государство его не конфискует?
— С юридической точки зрения ситуация очень сложная, Квин, — сказал Торн. — Однако она может возникнуть, лишь когда золото будет найдено. Отсюда все мои усилия…
— И весьма успешные усилия, — усмехнулся доктор Райнах. — Знаете, мистер Квин, ваш друг спал, запершись на замки и засовы, со старой абордажной саблей в руке — одним из драгоценных воспоминаний Силвестера о дедушке, служившем в военно-морском флоте. Разве это не забавно?
— Я так не считаю, — коротко произнес Торн. — Если вам так хочется разыгрывать из себя шута…
— И все же — возвращаясь к вашим подозрениям, Торн, — проанализировали ли вы факты? Кого вы подозреваете, старина? Вашего покорного слугу? Уверяю вас, что я религиозный аскет…
— И притом весьма толстый! — буркнул Торн.
— …и что деньги, per se,[8] ничего для меня не значат, — невозмутимо продолжал доктор. — Мою сводную сестру Сару? Бедняжка живет в мире иллюзий — она так же стара и слабоумна, как Силвестер (они были близнецами), и ей уже не долго пребывать в этом мире. Остаются моя достойная Милли и наш мрачный юный друг Ник. Милли? Абсурд! У нее уже лет двадцать в голове нет никаких мыслей — ни хороших, ни дурных. Ник? Ах да, он посторонний — возможно, в этом что-то есть. Вы подозреваете Ника, Торн? — усмехнулся Райнах.
Кит вскочил на ноги и сердито уставился на улыбающуюся, потную физиономию толстяка. Он казался вдребезги пьяным.
— Жирная свинья! — четко произнес он. Доктор Райнах продолжал улыбаться, но взгляд его маленьких заплывших глаз стал настороженным.
— Ну-ну, Ник, — успокаивающе пробасил он.
Все произошло очень быстро. Кит рванулся вперед, схватил тяжелый хрустальный графин с бренди и взмахнул им над головой доктора. Торн инстинктивно шагнул к нему, но это усилие оказалось лишним. Доктор Райнах, словно толстая змея, отдернул голову назад, и удар не достиг цели. Тело Кита резко повернулось, графин выскользнул у него из пальцев и упал в камин, разбившись на мелкие кусочки. Осколки рассыпались по очагу, остатки бренди шипели, окрашивая пламя в голубой цвет.
— Этому графину было почти полтораста лет! — сердито сказал доктор Райнах.
Кит стоял спиной к остальным; плечи его тяжело опустились.
Эллери вздохнул со странным чувством. Вся комната мерцала, как это бывает во сне, а инцидент выглядел нереальным, походя на эпизод в пьесе. Неужели они играли роль? Была ли сцена спланирована заранее? Если так, то зачем? Какую цель они могли преследовать, разыгрывая ссору, едва не перешедшую в драку? Единственным результатом явилось уничтожение красивого старинного графина. Это не имело смысла.
— Думаю, — вставая, заговорил Эллери, — я пойду спать, покуда дьявол не вылез из трубы. Спасибо за необычный вечер, джентльмены. Вы идете, Торн?
Он с трудом поднялся по лестнице; адвокат, казавшийся таким же усталым, плелся за ним. Они молча расстались в холодном коридоре, разойдясь по своим спальням. Внизу царило тяжелое молчание.
Только повесив брюки на спинку кровати, Эллери вспомнил о высказанном Торном несколькими часами ранее намерении прийти к нему ночью и объяснить всю эту фантастическую историю. Надев халат и шлепанцы, он направился по коридору к комнате Торна. Но адвокат, лежа в постели, уже громко храпел.
Эллери дотащился до своей спальни и довершил процедуру раздевания. Он знал, что не умеет пить и что на следующее утро у него разболится голова. Мысли его путались, поэтому он быстро накрылся одеялом и почти тотчас же уснул.
* * *
Эллери открыл глаза после беспокойного сна с ощущением, что произошло нечто скверное. Несколько секунд он чувствовал только головную боль и сухость во рту, не понимая, где находится. Затем, при взгляде на поблекшие обои, полоски солнечного света на потертом голубом ковре и висящие в ногах кровати брюки, память вернулась к нему. Поежившись, Эллери посмотрел на наручные часы, которые забыл снять, ложась в постель. Было без пяти семь. Чувствуя, что почти отморозил нос в холодном воздухе спальни, Эллери оторвал голову от подушки, но не заметил никаких тревожных признаков. В окно светило солнце, в комнате все было как вчера вечером, дверь была закрыта. Он снова залез под одеяло. Внезапно послышался голос Торна — слабый крик, почти стон, доносящийся откуда-то снаружи.
Эллери соскочил с кровати и босиком подбежал к окну. Однако оттуда были видны только голые деревья, подступавшие прямо к дому. Надев шлепанцы и халат поверх пижамы, Эллери вытащил револьвер из кармана висящих на спинке кровати брюк и, держа его в руке, бросился через коридор к лестнице.
— В чем дело? — пробасил кто-то, и Эллери, обернувшись, увидел массивную голову доктора Райнаха, высовывающуюся из соседней с его спальней комнаты.
— Не знаю. Я слышал крик Торна. — Эллери сбежал с лестницы, открыл парадную дверь и застыл на пороге с открытым ртом.
Торн, полностью одетый, стоял перед домом на расстоянии десяти ярдов, глядя на что-то, находящееся вне поля зрения Эллери, с выражением неприкрытого ужаса, какое Эллери едва ли видел когда-нибудь на человеческом лице. Рядом с ним стоял полуодетый Николас Кит с отвисшей челюстью и нелепо вытаращенными глазами.
Доктор Райнах грубо отодвинул Эллери в сторону и проворчал:
— В чем дело? Что происходит? — На босых ногах толстяка были мягкие шлепанцы; поверх ночной рубашки он накинул енотовую шубу, отчего стал похож на неуклюжего медведя.
Кадык Торна нервно подпрыгивал. Земля, деревья, весь мир был покрыт казавшейся нереальной снежной пеленой; в воздухе кружились мягкие белые хлопья. Между стволами деревьев громоздились снежные сугробы.
