Коваленко молчала. Ждала. Мне показалось, что я ослышался, и не утерпел, что бы не вмешаться снова: — Извините, товарищ майор, что я снова влезаю в ваш разговор. Но мне показалось, что вы предлагаете освободить Савушкина. А разве это допустимо, чтобы убийца гулял на свободе?
Вероятно, на моем лице был написан такой испуг, что Гончаров подошел ко мне и улыбнулся.
— Вы правы, освободить преступника — это все равно, что самому совершить преступление. По ведь еще ужаснее держать в тюрьме невинного человека. Не правда ли,?
— Это Савушкин-то невинный человек?
— Не спорю, поведение его странное, не внушает симпатии, и все же я убежден, что он не грабитель и тем более не убийца.
— Позвольте! По факты говорят обратное. Совершено убийство. На месте преступления находят кепку, принадлежащую преступнику, находят деньги.
— Знаю, все знаю, — прервал меня Гончаров, — и кепка, и пулевая пробоина в машине, и кожаная куртка. И я вам очень благодарен за горячее и искреннее участие в наших делах и переживаниях, но не спешите делать заключение. Не следует горячиться…
— Действительно, меня и раньше смущало одно обстоятельство, — заговорила Вера Анатольевна. — Все складывается так, что убил бухгалтера Савушкин. И улики и показания против него. Но я не могу понять, откуда он мог знать, что бухгалтер сам понесет деньги в банк. И потом, какой преступник поедет на такое «дело», как убийство, в своей машине, да еще не сменив номера? Это же безрассудно. А вместе с тем если Савушкин не убивал, тогда зачем он врет? К чему он придумал свою тетку, какого-то мальчика с камнем? И, наконец, показания Кедровой. Она твердо заявила, что видела, как кепка слетела с головы — слетела, а не подброшена.
— Вот, вот! В этом-то все дело, — словно обрадовался Гончаров. — Кедрова — хороший, честный человек, и я уверен, что все происходило именно так, как она здесь рассказывала. Но Кедрова заблуждается: не видела она, как кепка упала с головы.
— Позвольте, — вмешался я, — но ведь она не слепая. Как вы можете оспаривать показание свидетеля, очевидца?
— Не только могу, но в данном случае обязан, — возразил майор. — Ничего Кедрова не видела и не могла видеть.
— Откуда это вам известно? Ведь нас с вами там не было, а она была.
Гончаров усмехнулся.
— Скажите, видели ли вы, когда ни будь, как слетает с головы кепка?
— Конечно, видел. От ветра слетает.
— Кепка от ветра? Не путайте со шляпой. Чтобы кепка слетела от ветра, надо, чтобы она почти не держалась па голове. Нет, кепка так просто от порыва ветра, да еще из закрытой машины, не улетит. Вы представьте себе автомашину «Волга». Вспомните, как малы боковые окошечки в кабине у шофера. Чтобы у него ветром сорвало с головы кепку, ему надо на полном ходу высунуть голову в окно. И это на крутом повороте из Гороховского переулка в Малый Демидовский. Я вас спрашиваю, как Кедрова могла видеть это, когда сама говорит, что стояла с правой стороны машины?
— Да, — подхватил Дроздов, — свидетельница даже рукой показывала, как машина проехала мимо нее.
Гончаров закурил и разгоняя клубы табачного дыма, прошел и сел в кресло.
— А место шофера, к вашему сведению, находится с левой стороны. Что же выходит? Шофер бросил педали управления, на ходу передвинулся на правое сиденье и высунул голову в окно. Не мог же он головой дотянуться со своего места до правого окна. Абсурд! Просто Кедрова услыхала выстрел, испугалась. Мимо нее на большой скорости промчалась машина, и на мостовой свидетельница увидела кепку. Воображение подсказало ей, что кепка упала с головы шофера. Что поделаешь! Иногда самые правдивые и добросовестные свидетели могут ошибаться.
— Однако, — начал я, но Гончаров перебил меня:
— Кепка не упала. Ее подбросили. Подбросили умышленно, недалеко от места преступления, рассчитывая, и правильно рассчитывая, что кто-нибудь ее поднимет и отнесет в милицию. Этого намерения у преступника раньше, возможно, и не было, но когда он увидел бегущего милиционера, услышал выстрелы, то он понял, что машина замечена, и решил, что номер ее установлен. А коли так, он сделал все, чтобы усилить подозрение, падающее на шофера. Хитрый, хладнокровный мерзавец! Убийца был одет в черную кожаную куртку, потому что маскировался под шофера, и своей цели достиг. Все свидетели прекрасно запомнили черную кожаную куртку. Преступник хотел этим направить следствие по ложному следу, полагая, что мы начнем искать хозяина машины и, конечно, найдем Савушкина. Действительно, куда деться Савушкину? Машина его. Кепка его. Кожаная куртка тоже его. А след пули на кузове его машины только увеличил число улик. Все против! Ловко! Преступнику важно выиграть время. В этом кроется его хитрый расчет. Таковы мои доводы, — обратился Гончаров к Коваленко.
— С ними трудно не согласиться. Вы очень четко сформулировали и мои сомнения, и все же надо тщательно проверить. Одно бесспорно, — продолжала Вера Анатольевна, мы не вправе придерживаться формального метода в оценке фактов. Против Савушкина действительно много улик. И если мы не задумаемся над тем, как они возникли, станем их рассматривать изолированно друг от друга, получается какая-то бессмыслица.
— Верно! — воскликнул Гончаром. — Вот вам, товарищ писатель, и теоретическое обоснование моего вывода. Именно потому, что против Савушкина так много улик, именно потому, что Савушкин с первого взгляда кажется изобличенным, эти улики приобретают новое качество и обнаруживают нарочитость и подтасованность. Однако, — продолжал он, — работы впереди у нас действительно много. Только бы выйти из тупика.
— Попрошу вас, товарищ капитан, — обратилась Коваленко к Дроздову, — распорядитесь, чтобы сюда доставили Савушкина, и выясните, пожалуйста, почему так долго нет заведующего столовой Никитина.
— Ему уже три раза звонили, — ответил Дроздов, — отвечают, ушел с работы утром и никто не знает, где он сейчас.
— Ему известно, что мы его ждем?
— Конечно. Я сам с ним говорил, он обещал быть у нас к двенадцати часам.
— Безобразие! — недовольно заметил Гончаров.
Дроздов вышел из комнаты, тут же вернулся в неожиданно предложил:
— Товарищи, давайте сделаем маленький перерыв. Подкрепимся немного.
С помощью Зайцевой Дроздов припое тарелки с бутербродами, большой алюминиевый чайник, стаканы с блюдцами, сахар и печенье.
— Угощайтесь, — гостеприимно пригласил он. — Когда еще домой попадете!
За полчаса все было съедено, посуда убрана, и в кабинет ввели Савушкина. Он вошел угрюмый, насупленный.
— Идите сюда, Савушкнн, — добродушно, как старого знакомого, подозвала его Коваленко, — садитесь здесь, поближе к нам. Вот так. Ну, а теперь расскажите, что все-таки у вас стряслось?
— Ничего не стряслось, — тоскливо ответил Савушкин. Искоса поглядел на Коваленко и опустил голову.
— Где же вы потеряли кепку? — спросил Гончаров.
— Не знаю. Ничего не знаю. Только никого я не убивал, и в мыслях у меня такого не было.
— Вы говорите, что не убивали. Допустим. Но человек убит, и убийца был одет в кожаную черную куртку.
— Я своей куртки никому не давал.
— Возможно, но стрелял человек, одетый, как вы, в черную кожаную куртку.
— Не знаю такого.
— Вы утверждаете, что ни в кого не стреляли, но ведь кто-то стрелял. И этот кто-то был на вашей машине. Может быть, вы ее кому-нибудь давали, одолжили на время? А, Савушкин?
Савушкин широко раскрытыми глазами смотрел на следователя. Видимо, какие-то неожиданные мысли возникли у него. Еще не вполне осознанное подозрение, смутная тревога овладели всем его существом.
— Я никому машину не давал, — едва внятно произнес он.
В этом чуть слышном ответе» можно было уловить что-то новое не столько в смысле произнесенных слов, сколько в интонации.
— Значит, кто-то мог пользоваться машиной без вашего позволения, — И внезапно: — Кто эта рыжая бабенка, в завитушках, которую вы возили вчера?
Савушкин в изумлении уставился на майора.
— Ну, говорите, кто она такая?
— Не знаю.
— Вы ее раньше когда-нибудь видели?
— Нет.
— Откуда же она взялась? Ну, что вы молчите?
— Так это же совсем другое дело.
— Вы рассказывайте, а мы уже сами разберемся, другое это дело или то же самое.
И тут Савушкин, заикаясь, отрывисто, несвязно стал рассказывать:
— Дело такое… Выехал я из гаража. Заправил машину у бензоколонки. Поехал. Думал к тетке в Клин съездить. Свободного времени много… У Кировских ворот на перекрестке у светофора машина задержалась. Подбегает ко мне мужчина и говорит: «Двадцатка в зубы, вези за город, быстро». Смотрю, рядом с ним эта самая, в завитушках. И я, товарищ начальник, согласился их везти. Что виноват, то виноват, государственная машина. Не имел никакого такого права.
