Мэг искоса взглянула на него.
— Ты до сих пор веришь, что Амос очень талантлив?
— Тебе лучше знать, — ответил Гас. — Ты его открыла.
— Но это была первая его книга, и она здорово выделялась на фоне других рукописей. Последние его романы…
— Мэг, ты не можешь по-настоящему понять то, что написано после тысяча девятьсот десятого года. Амос — продукт своего времени, а тебе оно ненавистно. Он много пишет и ни разу не опустился ниже уровня первого романа, а это признак настоящего таланта. Успех пришел к нему сразу, после первой же книги, и все критики приветствовали его как восходящую звезду. Понимаешь, это не может быть случайно. В нем что-то есть, хотя я не могу сказать, что именно.
— Индивидуальность Коттла, — вздохнула Мэг. — Критику из сегодняшней «Трибюн» она не импонирует.
— Ты хочешь сказать, что эта статейка произвела на тебя впечатление? — Слово «статейка» Гас произнес, вложив в него все свое презрение. — Эммет Эйвери — соперник Мориса Лептона, вот он и хочет сбить с Лептона спесь, потому что тот из кожи вон лезет ради Амоса.
— Какая низость!
— Стоит ли из-за этого волноваться! Амоса критикуют в первый раз, и это пойдет ему на пользу. Писатель обретает прочное положение, только когда какой-нибудь известный критик напишет, что все созданное им гроша ломаного не стоит. Тогда поклонники бросаются на защиту обиженного любимца, и начинается ажиотаж.
— Ты говоришь так, как будто Тони сам отправил рецензию Эйвери в «Трибюн».
— С «Трибюн» это исключено, — сказал Гас. — Но будь у него такая возможность, он бы ею воспользовался.
Минут двадцать в машине царило молчание. Потом Мэг решилась и заговорила опять.
— Гас, — сказала она шепотом.
Гас, не отрываясь, глядел на габаритные огни идущей впереди машины.
— Что? — нетерпеливо спросил он.
— Почему ты так тревожишься за Амоса? У нас ведь есть и другие клиенты.
— Да, но Амос только один. — Гас улучил момент и обогнал машину. Мэг сидела затаив дыхание. — Мне кажется, ты не понимаешь, какую роль в нашем бюджете играет Амос, — продолжил он, когда вырулил снова в правый ряд. — В наше время что агентство, что издательство, как у Тони, находятся в одинаковом положении. Один удачливый автор, из года в год поставляющий бестселлеры, может нас обеспечить, и одна-единственная неудача — погубить. Амос исключительно плодовит. Четыре романа за четыре года. Иной раз я просто дрожу от страха, что он провалится, но пока он поставляет нам не только хлеб с маслом, но и пирог с вареньем. Его фильмы тоже приносят доход. Можешь считать, что это Амос оплачивает нашу квартиру, машину, шмотки, развлечения — все! Без него я смогу заработать не больше двадцати тысяч в год. Теперь вычти налоги и деловые расходы. Что останется? Мэг, мы все поставили на одну карту, и эта карта — Амос Коттл.
— Двадцать тысяч. — Мэг попыталась улыбнуться. — В тысяча девятьсот тридцать третьем году я считала бы, что это очень неплохо.
— Да, но теперешние цены не сравнить с тогдашними, к тому же у нас двое детей. Мы тратим куда больше, а привычка тратить — та же наркомания. Мы уже давно наркоманы. — Гас нахмурился. — Ума не приложу, куда бы нам спровадить Веру.
— Гас…
— Что?
— Мне надо тебе кое-что сказать.
Но Гас не слушал ее. Его мысли сосредоточились на Вере.
— Стоит только попросить ее оставить Амоса в покое, как она сделает все наоборот. Помнишь, Полли было два года. Мы тогда запретили ей прикасаться к еде, и она стала хорошо есть. Вера упряма, как двухлетний ребенок. Может быть, сказать ей, будто мы все очень хотим, чтобы она вернулась к Амосу, что она ему нужна, это ее долг, ее тяжкий крест? Может быть, тогда она его бросит?
— А она нам поверит?
— Поверит. В нашей ситуации только одно хорошо. Без этого мы погибнем.
— Без чего?
— Вера не имеет ни малейшего представления о том, как мы к ней относимся.
У Мэг перехватило дыхание.
— Что с тобой?
Она с трудом проглотила комок в горле.
— Ничего, все в порядке.
— Ты что-то хотела сказать, дорогая?
— Я? — Мэг колебалась. — Нет, я забыла.
— Тогда это неважно.
Наконец они увидели указатель поворота. Гас сбавил скорость, и Мэг с облегчением вздохнула. Стоит только свернуть с шоссе, а там уж можно ехать спокойнее.
Через десять минут они въехали в аллею, что вела к дому на холме, освещенному золотым светом. Старый фермерский дом, построенный из камня, — редкость в Новой Англии. Тони, который всегда жил и работал в Манхэттене, купив ферму, стал фанатиком сельской жизни. Он завел себе верховых лошадей, джерсейских коров, кур, свиней и даже голубей. Когда Тони заполнял деловые бумаги, то обычно подписывал их «фермер и издатель», хотя прекрасно понимал, что вряд ли стал бы фермером, не будь он в первую очередь издателем. Служащие получали от Тони на Рождество домашние кексы и выращенных на ферме уток, а на Пасху — свежие яйца.
У подножия холма протекал ручей. Газон, за ним луг, потом роща, за которой прятались ближайшие дома. Этот зимний пейзаж с ярко освещенным домом был похож на гигантскую рождественскую открытку.
На выложенной гравием подъездной аллее стоял пока только маленький «остин» Филиппы. Гас запер машину и позвонил в дверь. Мэг дрожала в своей теплой шубке.
Дверь открыл негр в белой куртке. Мэг поднялась по знакомой лестнице в комнату для гостей, а Гас снял пальто и остался в холле. Когда Мэг вернулась, они вместе вошли в огромную гостиную, по сравнению с которой даже их большая квартира показалась бы тесной.
Филиппа была в сером бархатном платье. Ее уши, шею и руки украшали великолепные изумруды. Она стояла спиной к пылавшему камину рядом с источавшим галантность Морисом Лептоном. До чего уродливый и в то же время обаятельный человек, подумала Мэг, удивительное сочетание любезности и злобы.
Тони не было.
— Он опять звонит Амосу. — Голос Филиппы прозвучал неестественно напряженно. — Им уже пора приехать.
— На дороге туман, — сказал Гас. — Они могут задержаться.
Филиппа вздохнула и облокотилась на каминную доску.
— Амос — это такая ответственность. Страшно подумать, как он едет сейчас в тумане. Только теперь я понимаю, что переживает владелец лошади, выигрывающей на скачках.
Морис кивнул.
— Прекрасное сравнение. Что такое книга? Это очередной забег, который можно не выиграть. А от скачки до скачки какая-нибудь болезнь, несчастный случай или… — Его глаза сверкнули. — Кто-нибудь из соперников пробирается ночью в конюшню с гипосульфитом…
— А что сказать о чувствах матери… — Мысли Мэг вернулись к дочери. — Чем больше любишь людей, тем труднее жить.
— Амос прекрасно разрешил эту проблему, — произнесла Филиппа излишне резко. — Он не любит никого, кроме Амоса.
— Что вы, Фил, — сказала Мэг, — как вы можете так говорить? — А про себя добавила: «Особенно в присутствии Мориса Лептона, мнение которого так важно для Амоса».
— А кого он любит? — продолжала Филиппа. — Во всяком случае, не Веру.
Увидав входящего в комнату Тони, она замолчала. Тони был явно встревожен.
— Никого нет. Мы рассчитывали, что они приедут прямо к нам, но…
— Но Вере захотелось выпить, — пробормотала Филиппа.
— Даже Вера не сделает этого в первый же день, — чересчур громко возразил Тони.
— Кто еще придет? — спросила Мэг.
Филиппа опять вздохнула.
— Разве за такой срок кого-нибудь соберешь. Будет одна вдова с сыном. Ей шестьдесят семь лет, она пишет роман, а ее сын приехал домой на каникулы. Они живут неподалеку от нас. Их фамилия Пуси. Еще будут Виллинги из Вестпойнта. Он один из авторов Тони.
— Виллинги? — переспросил Морис. — Это не Бэзил ли Виллинг?
— Вы его знаете?
— Да, он работает судебным психиатром, но мне кажется, он больше криминалист. Он служит в Нью-Йорке в прокуратуре и распутал несколько довольно странных дел.
— Значит, он детектив? — перебила его Филиппа. — Если бы я знала раньше, ни за что бы его не пригласила. Еще неизвестно, что он разыщет в нашем доме.
Все рассмеялись, а Тони сказал:
— Говорил я тебе, чтоб не закапывала труп в клумбе! В следующий раз, когда кого-нибудь убьешь, пользуйся мусоросжигателем.
Раздался звонок.
— Это, наверное, Амос, — сказал Гас таким тоном, каким произносят заклинания.
— И Вера, — добавила Мэг, почувствовав, как у нее похолодели руки и быстро забилось сердце. Она повернулась к двери и увидела отблески электрического света в медных волосах Веры.
Едва переступив порог комнаты, Амос споткнулся. Гас и Тони подозрительно рассматривали его покрасневшее лицо и мутные глаза.
— Боже милостивый, этот ублюдок пьян, — прошептал Тони.
— Погружен в свое искусство, — сказала Филиппа. — Ему не до нас.
