— Вы действительно так думаете? — вырвалось у застенчивого юноши, явно обрадованного. — Как вы добры! Знаете, если, по-вашему, мне следует остаться в Англии, то я уже почти решил… Я сегодня же отправлю телеграмму и откажусь от назначения.
Дафне раскраснелась еще больше.
— О, что вы, зачем же так! — воскликнула она чуть ли не с испугом. — Я очень огорчусь, если какое-то мое случайно оброненное слово заставит вас отказаться от такой выгодной должности!
— Нет-нет, — живо отозвался молодой человек, — малейшее ваше желание… — Тут он осекся и поспешно добавил совсем другим тоном: — Весьма весомо для всех, кто с вами знаком.
Дафне неожиданно вскочила.
— Послушай, Хильда, — сказала она, не без дрожи в голосе, покусывая нижнюю губу, — мне нужно сходить на Вестборн Гров[18], купить перчатки к сегодняшнему вечеру и букетик для прически. Ты не рассердишься, если я исчезну на полчасика?
Холсуорси немедленно поднялся тоже.
— Могу ли я сопровождать вас? — спросил он с надеждой.
— О, если хотите, пожалуйста. Как это мило с вашей стороны! — ответила Дафне, зардевшись как роза. — Хьюберт, а ты пойдешь? А ты, Хильда?
Это было одно из тех приглашений, которые рассчитаны на отказ. И без предостерегающего взгляда Хильды я понял, что наше общество будет излишним. Эту парочку, несомненно, следовало оставить наедине.
— Все равно толку не будет, доктор Камберледж! — прокомментировала Хильда, когда они ушли. — Он не сделает предложения, хотя его и поощряют всеми возможными способами. Не знаю, в чем причина; наблюдаю за ними уже несколько месяцев, но почему-то дело с места не сдвигается.
— Думаете, он в нее влюблен?
— Влюблен! И вы еще спрашиваете? Куда смотрели ваши глаза? Он влюблен без памяти — и это очень хорошая любовь, поверьте. Он искреннейше восхищается, и уважает, и ценит все прекрасные и очаровательные качества Дафне.
— Почему же тогда, по-вашему, он медлит?
— У меня есть лишь одно смутное предположение: Сесила удерживает какая-то прежняя привязанность.
— Если так, зачем же он увивается вокруг Дафне?
— Затем, что не в силах удержаться. Славный, благородный духом человек. Он боготворит вашу кузину; но, вероятнее всего, еще до знакомства с нею он ухитрился по глупости завязать какие-то отношения, а теперь чрезмерная щепетильность мешает ему их разорвать. При этом совершенства Дафне так его пленили, что держаться от нее в стороне он уже не может. Вполне обычный конфликт между долгом и любовью!
— Хорошо ли он обеспечен? Может ли он себе позволить жениться на Дафне?
— О, его отец весьма богат, денег у него полно. Говорят, в Канаде его считают миллионером. Тем более вероятно, что какая-нибудь недостойная молодая особа пожелала привязать его к себе. Именно романтичные, впечатлительные и застенчивые подростки часто попадаются на крючок таких женщин.
Обдумывая услышанное, я забарабанил пальцами по столу. Хильда добавила:
— Почему бы вам не познакомиться с ним поближе и узнать, в чем же причина на самом деле?
— Да я и так уже знаю, вашего пояснения достаточно. Это ясно как день. А ведь и Дафне им сильно увлечена… Как жаль ее! Пожалуй, я последую вашему совету и попробую поговорить с ним.
— Сделайте это, пожалуйста! Я уверена, что угадала. Он неосмотрительно дал обещание какой-то девушке, к которой не питает никаких глубоких чувств, а теперь, как истинный джентльмен, не позволяет себе нарушить слово, хотя любит Дафне, и на этот раз уже по-настоящему.
В этот момент открылась дверь, в комнату вплыла моя тетушка. Поправив на плечах черную кружевную накидку, она осмотрелась и поинтересовалась:
— А где, собственно, Дафне?
— Она только что ушла, чтобы купить на Вестборн Гров перчатки и цветок к сегодняшнему балу, — ответила Хильда и прибавила многозначительно: — С нею пошел мистер Холсуорси.
— Что? Этот юноша снова побывал здесь?
— Да, леди Теппинг. Он пришел с визитом к Дафне.
Тетушка повернулась ко мне с самым скорбным видом. Ей свойственна такая черта (впрочем, по моим наблюдениям, не ей одной): если она сердита, скажем, на Джонса, а Джонс в данный момент отсутствует, она заговаривает о нем тоном оскорбленной жертвы с Брауном или Смитом, в общем, с любым ни в чем не повинным человеком, кто окажется под рукой. Вот и теперь она обрушилась на меня, словно я и был виновником ее негодования:
— Но это же никуда не годится, Хьюберт! Мерзко и непристойно! Честное слово, я никак не возьму в толк, что замыслил этот молодчик! День за днем он является сюда, волочится за Дафне, просиживает допоздна и никак не дает понять, есть у него серьезные намерения или нет. Когда я была молода, такое поведение сочли бы непорядочным!
Я только кивал, подтверждая, что слушаю внимательно, и широко улыбался. Тетушка разгорячилась:
— Ну, что ты молчишь? Я требую ответа! Неужели ты думаешь, что подобные выходки относительно такой девушки, как Дафне, можно как-то оправдать?
— Дорогая тетушка, — ответил я, — вы меня с кем-то путаете. Я не мистер Холсуорси и не отвечаю за его поступки. Я увидел его только что в вашем доме впервые.
— Вот и видно, Хьюберт, как часто ты наведываешься к родным! — вознегодовала тетушка, переключив внимание на меня. — Этот субъект не оставлял нас в покое ни одного дня за последние полтора месяца, да-да, я подсчитала точно!
— Виноват, тетушка Фанни, увы. Но вы не должны забывать, что моя профессия…
— О да. Прекрасная отговорка! На профессию все можно списать, не так ли, Хьюберт?! А я вот знаю, что ты был у Торнтонов в прошлую субботу — прочла в газете, в «Морнинг Пост», представь себе! «Среди гостей были сэр Эдвард и леди Берне, профессор Себастьян, доктор Хьюберт Камберледж» и так далее, и тому подобное. Думаешь, такое можно скрыть? Ошибаешься! Я всегда все узнаю!
— Да я ничего и не скрываю! Дражайшая тетушка, вы забываете, что я за этот период дважды танцевал с Дафне!
— Дафне! Да, Дафне. Вы все увиваетесь вокруг нее, — воскликнула тетушка, снова меняя предмет разговора. — Но где же уважение к старшим? Мне никто не уделит и капли внимания. Впрочем, я хотела сказать о другом. Главное то, что ты — единственный мужчина в нашей семье. По отношению к Дафне ты должен вести себя как брат. Так почему бы тебе не прижать этого субъекта, Холсуорси, и заставить его определиться со своими намерениями?
— Боже милостивый! — не утерпел я. — О лучшая из тетушек, как ни прискорбно, добродетельная королева Анна[19] давно уже почила в бозе, и ее времена прошли. Современных молодых людей бесполезно выспрашивать об их намерениях. Они лишь посоветуют вам почитать пьесы скандинавских драматургов.
Тетушка на минуту потеряла дар речи, но все-таки сумела выдавить:
— Ну, знаешь ли, это чудовищно… И ты сам… — Тут запас подходящих к случаю слов исчерпался, и леди Теппинг замолчала уже надолго.
Тем не менее, когда Дафне и молодой Холсуорси возвратились, я постарался уделить ему как можно больше внимания и распрощался с кузиной одновременно с ним.
Выйдя на улицу, я спросил:
— Куда вы теперь направитесь?
— Домой. Я снимаю квартиру в квартале Темпль.
— О! А я должен вернуться в клинику Св. Натаниэля. Нам отчасти по пути. Если не возражаете, пойдем вместе?
— Буду рад!
Некоторое время мы молча шагали бок о бок. Затем, судя по мрачному выражению молодого человека, его поразила некая важная мысль.
— Знаете, а ваша кузина — очаровательная девушка! — вдруг заявил он.
— Похоже, вы сами пришли к этому выводу, — ответил я, улыбнувшись.
Он слегка порозовел, и его лицо стало еще более лошадиным, чем обычно.
— Конечно, я восхищаюсь ею. А кто мог бы не восхищаться? Она чрезвычайно красива!
— Я бы красивой ее не назвал, — возразил я с дозволенной родственнику критичностью. — Хорошенькая, вот, на мой взгляд, верное слово. И несомненно, приятна в общении и привлекательна.
Холсуорси смерил меня коротким и явно неодобрительным взглядом, выражавшим крайне низкое мнение о моем вкусе и проницательности. Потом произнес сочувственно:
— Да что уж там, ведь вы ей приходитесь кузеном… Это большая разница.
— Поверьте, я отлично сознаю все сильные стороны Дафне, — ответил я, снова улыбнувшись, поскольку понял, что его болезнь зашла уже далеко. — Она и хороша собою, и умна.
— Умна! — откликнулся он. — Ее ум чрезвычайно глубок! Удивительный, несравненный интеллект. Ей нет равных!
— Как и шелковым платьям ее матери, — пробормотал я еле слышно.
Он пропустил мимо ушей мое легкомысленное замечание, продолжая петь дифирамбы моей кузине:
— Такая глубина! Такое проникновение в суть вещей! И притом сколько сочувствия к людям! Даже к случайному знакомому, вроде меня, она так добра, так внимательна!
