Барри Рэкхем не только озадачил меня, но ещё ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вульф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких как он хоть пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого и увидите там шестерых, а то и восьмерых барри рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности (если не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда; впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованья у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.
Однако, когда покончив с десертом, мы встали из-за стола, чтобы перейти в гостиную пить кофе, я так и не справился с этой головоломкой. Сперва я подумал, что он просто не может быть таким умным, что он везучий недотепа, который по счастливому стечению обстоятельств попался на глаза миссис Рэкхем и сумел подобрать к ней ключик, но при дальнейшем наблюдении я пересмотрел эту точку зрения. С женой он держался вполне достойно, без малейших признаков заискивания и раболепства. А за ужином затеял спор с Пирсом по поводу налогообложения доходов с недвижимости и без малейших усилий загнал сего достойного политика в угол и посадил в лужу. Потом весело посмеялся, встал на позицию поверженного противника и торжествовал новую победу, выставив на посмешище Дейну Хэммонда.
Я решил, что правильнее будет начать все сначала.
По дороге в гостиную ко мне пришвартовалась Лина Дарроу.
— Почему вы так на меня напустились? — без обиняков выпалила она.
Я заметил, что ничего подобного.
— Нет, нет, ещё как напустились! Вы очень старались доказать, что собаку отравила я. С другими вы держали себя более пристойно. — При этих словах она легонько коснулась пальцами тыльной стороны моей руки.
— Ещё бы, — признался я. — Но ведь для вас подобное не в новинку? Когда мужчины держат себя с вами менее пристойно, чем с другими?
— Благодарю вас. Но я вполне серьезно. Вы же знаете, что я скромная служащая девушка.
— О да. Потому я решил на вас отыграться. Ещё, впрочем, потому, что вы явно строили из себя простушку.
Мы пересекли порог гостиной, и тут же подлетел законодатель Пирс, который умыкнул Лину Дарроу; первым моим побуждением было вызвать его на дуэль, но потом я решил не связываться. Мы все сгрудились у камина, попивали кофе и толкли воду в ступе, пока кто-то не предложил включить телевизор, что Барри Рэкхем и сделал. Потом они с Аннабель повыключали свет. Когда все удобно устроились вокруг экрана, миссис Рэкхем куда-то вышла. Немного позже, когда я, сидя в полумраке, уныло пялился на рекламу какой-то косметики, неясное чувство поведало, мне, что приближается опасность, и я резко обернулся. И точно: у самого моего локтя восседал здоровеннейший (в темноте у страха глаза велики) доберман-пинчер и таращился на экран.
Сидевшая чуть позади чудовища миссис Рэкхем, по-видимому, неверно истолковала мой жест и поспешно затараторила, пытаясь перекричать голос диктора:
— Не надо его гладить!
— Не буду, — заверил я с выражением.
— Не беспокойтесь, он умеет себя вести, — добавила она. — Он обожает смотреть телевизор.
Она продвинулась вперёд, увлекая за собой четвероногого телелюбителя. Когда они миновали Кэлвина Лидса, преданное создание приостановилось, чтобы обнюхать его и удостоилось поглаживания по голове. Никто другой проявить подобную фамильярность не рискнул.
Так мы сидели и бессмысленно глазели на экран добрых девяносто минут, до половины одиннадцатого. Я так и не сумел составить определенного мнения о Барри Рэкхеме. К сожалению, телевидение подрубает сыскной бизнес на корню. Раньше, бывало, собравшись в подобном обществе в чьем-нибудь доме или на квартире, вы получали превосходную возможность раздобыть ценные сведения, толкаясь среди гостей, наблюдая, разговаривая и держа ушки на макушке; теперь же, когда включают телевизор, вы можете с таким же успехом остаться дома в постели. Лиц в темноте не разглядеть, брошенных кем-то реплик не расслышать, если это не истошный визг, и даже глубоко личное расследование (например, чтобы выяснить, насколько изменилось скептическое отношение к вам молоденькой вдовушки) предпринять вам не удастся. В кинотеатре можно, по крайней мере, держаться за руки.
Тем не менее, в конце концов, рыбка вроде бы клюнула. Когда, наконец, выключили телевизор и мы поднялись поразмять затекшие конечности, Аннабель предложила подбросить нас с Лидсом до его дома, но Лидс сказал, что мы лучше пройдемся пешком, и тогда Барри Рэкхем, который словно ненароком приблизился ко мне, осведомился, не слишком ли утомила меня телетрансляция. Я ответил, что нет, могло быть и хуже.
— Думаете, вам удастся изобличить отравителя? — поинтересовался он, потряхивая стаканом, так что льдинки тихонько звякали.
Я передернул плечами.
— Не знаю. Как-никак прошел целый месяц.
Он кивнул.
— Вот именно потому так трудно в это поверить.
— Да? Во что же?
— Что он ждал целый месяц, а потом вдруг решил раскошелиться на Ниро Вульфа. О гонорарах Вульфа все наслышаны. Лидсу он не по карману. — Рэкхем растянул губы в улыбку. — Возвращаетесь в город сегодня?
— Нет, я остаюсь переночевать здесь.
— Разумно. Ночью ехать небезопасно. А в воскресенье в это время года движение здесь не слишком оживленное, если вы, конечно, выедете рано. — Он ткнул меня в грудь указательным пальцем. — Вот, вот, если вы выедете рано.
И отчалил.
Аннабель зевала, а Дейна Хэммонд смотрел на неё во все глаза, словно приехал в Берчвейл только для того, чтобы понаслаждаться её зевками. Лина Дарроу посматривала то на меня, то на Барри Рэкхема, делая вид, что на самом деле её лучезарные взгляды предназначаются вовсе не мне. Доберман-пинчер стоял настороже, а Пирс футах в десяти от него — на целый фут больше, чем длина прыжка, — почитая себя в безопасности, разглядывал пса с таким выражением на лице, что я невольно ему посочувствовал, хотя прежде особого сочувствия к политическим деятелям не питал.
Кэлвин Лидс и миссис Рэкхем тоже рассматривали пса, но выражения их лиц были совсем другие.
— Как минимум, на два фунта тяжелее, чем надо, — проронил Лидс. — Ты перекармливаешь его.
Миссис Рэкхем запротестовала.
— Значит, мало выгуливаешь.
— Да, — вздохнула она. — Ничего, теперь я буду здесь почаще и займусь им как следует. Сегодня я была занята. Пожалуй, я его сейчас выведу. Замечательная ночь для прогулки… Барри, ты не составишь мне компанию?
Тот отказался. Очень мило, впрочем. Миссис Рэкхем обратилась с тем же предложением к остальным, но желающих не нашлось. Тогда она предложила проводить н
ас с Лидсом до дома, но Лидс сказал, что она ходит слишком медленно, а ему уже давно надо лежать в постели, поскольку он встает в шесть. И двинулся к выходу, велев мне следовать за ним, если я и вправду иду с ним.
Мы пожелали всем доброй ночи и откланялись.
Ночь стояла довольно студеная. По небу рассыпалось несколько звезд, но луны не было, так что в одиночку, да ещё без фонаря, я наверняка сбился бы с лесной дорожки и блуждал до утра. Лидсу же фонарик был бы только помехой. Он уверенно вышагивал с той же скоростью, что и днём, а я, чертыхаясь, поспешал за ним, то и дело спотыкаясь о корни и поскальзываясь на камешках, а однажды даже потерял равновесие и плюхнулся оземь. Представляете, какой охотник на оленей получился бы из меня? Когда мы приблизились к псарне, Лидс подал голос и до моих ушей донесся шорох множества лап, но ни одна из этих тварей даже не тявкнула. Ну, скажите сами, кому нужна собака, не говоря уж о тридцати и сорока, у которой не хватает сердечности даже для того, чтобы залиться радостным лаем по поводу возвращения хозяина?
Лидс сказал, что после покушения на собаку он теперь всегда обходит свои владения, прежде чем отправиться на боковую, а я вошёл в дом и поднялся в крохотную комнатенку, где оставил свою сумку. Когда Лидс вернулся, поднялся наверх и зашёл спросить, все ли у меня в порядке, я сидел на кровати в пижаме, почесывая шею и ломая голову над прощальными репликами Барри Рэкхема. Я рассеянно ответил, что все замечательно, Лидс пожелал мне спокойной ночи и ушёл спать в свою комнату, расположенную напротив моей через маленький коридор.
Я открыл окно, выключил свет и забрался в постель; однако три минуты спустя понял, что не тут-то было. Обычно я изгоняю любые мысли в тот миг, когда опускаю голову на подушку. Если какая-то мысль все же застревает в лабиринте моих извилин, я даю себе три минуты и ни секунды больше, чтобы извлечь её оттуда. Потом я отключаюсь. На сей раз, ясное дело, в моем мозгу угнездился Барри Рэкхем. Я должен был со всей определенностью решить, знал он или нет истинную причину моего появления; либо как альтернативный вариант я должен был принять твёрдое решение, что отложу эти мысли до утра. Так размышляя, я вылез из постели и уселся на стул.
