— Этого и следовало ожидать, — отозвался Эллери.
— Между прочим, он передал вам сообщение.
— Полагаю, просил его поблагодарить? — с горечью осведомился инспектор Квин.
— Да, — подтвердил начальник. — Кэрролл просил передать вашему сыну свою благодарность. Интересно, что он имел в виду.
— Его не спрашивайте, — сказал инспектор. — Мой сын считает себя подкомиссией Господа Всемогущего в одном лице. Где ты будешь ждать меня, Эллери? — спросил старик, когда они вышли из кабинета. — Я имею в виду, пока я закончу грязную работу?
— Сначала отвези в город Хелену Кэрролл и Талли Уэста, — ответил Эллери.
— Скажи только одно. За что Кэрролл благодарил тебя? Кого ты помог ему прикрыть?
Но Эллери покачал головой.
— Увидимся дома.
* * *
— Ну? — сказал старик. Он облачился в старый халат и шлепанцы и держал в руках чашку кофе.
Эллери не переодевался — даже не снял пальто. Он сидел в комнате после долгой поездки, ожидая отца и уставясь на стену.
— Это была обмолвка, которую я внезапно вспомнил. Впрочем, если бы я о ней забыл или если бы ее не было вовсе, это ничего бы не изменило. Я имею в виду, для Кэрролла. Он был обречен с самого начала. Я не мог спасти его, папа. Его ничто не могло спасти.
— Какая обмолвка? — спросил инспектор. — Чья? Или я был не только слеп, но и глух?
— Я был единственным, кто ее слышал. Это касалось Фелисии Хант. Ее муж умирает, и она облачается, как положено испанской женщине, в траур без всяких украшений. Но, отправившись одна в коттедж, Фелисия снова надевает яркое платье и любимые драгоценности. Повторяю, будучи одна, вдали от глаз даже своей горничной.
Когда мы вернулись в город, найдя ее тело, я сразу отправился в тюрьму сообщить Кэрроллу об убийстве единственного человеческого существа, способного подтвердить его алиби. Кэрролл был в ярости. Он думал только о заявлении, которое Фелисия подписала и украла из его портфеля. Если она не уничтожила, а только спрятала бумагу, его еще можно было спасти. Кэрролл бомбардировал меня вопросами, проверили ли мы ее багаж, автомобиль, не было ли потайного ящика в ее столе. Он называл все новые и новые возможные тайники — в том числе медальон с рубинами и изумрудами, который она так любила. «Вы заглядывали туда, когда обыскивали ее тело?» — спросил он меня.
Эллери отшвырнул сигарету, которую так и не зажег.
— Этот вопрос я наконец вспомнил.
— Он знал, что на ней был медальон…
— Вот именно, хотя этого не мог знать никто, кроме нас и того, кто убил ее пять дней назад.
Эллери закутался в пальто.
— Это был страшный удар, но все становилось ясно. Фелисию Хант убил Джон Кэрролл. Разумеется, у него имелась возможность. Ты и Вели согласились, что ее убили самое позднее в прошлое воскресенье. Тогда Кэрролл был еще на свободе под залог. Только в понедельник утром он вернулся под стражу перед началом процесса.
— Но какой в этом смысл? — возразил инспектор Квин. — Показания миссис Хант могли оправдать его. Зачем Кэрроллу было убивать единственного свидетеля, который мог подтвердить его алиби?
— Об этом я спросил и себя. И нашел единственно возможный ответ: у Кэрролла была причина считать, что Фелисия, придя в суд, скажет правду.
— Правду? О чем?
— О том, что алиби Кэрролла ложное.
— Ложное?
— Да. И это должно было вынудить Кэрролла заставить Фелисию умолкнуть навсегда.
— Но без нее у него не было никакого алиби — ни подлинного, ни ложного!
— Правильно, — кивнул Эллери. — Но когда Кэрролл поехал в Уэстчестер, он не знал этого, так как думал, что подписанное ею заявление заперто в сейфе его офиса. Только спустя несколько дней после убийства Фелисии — когда Уэст и я открыли сейф и обнаружили там пустой конверт — он понял, что у него больше нет заявления, подтверждающего алиби, и не было уже месяцы — как я указал ему, Фелисия украла бумагу из его портфеля, когда он спустился проводить нотариуса. Неудивительно, что Кэрролл потерял самообладание.
— Будь я проклят! — пробормотал инспектор.
Эллери пожал плечами:
— Если алиби Кэрролла на время убийства Мередита Ханта было ложным, значит, все улики против него были неопровержимыми. Только алиби придавало ему видимость невиновности. При отсутствии алиби все указывало на то, что он убил Ханта, как справедливо решило жюри.
Кэрролл сообщил мне все подробности сегодня вечером в камере смертников. — Взгляд Эллери вновь устремился на стену. — Когда он вышел из дому в ту дождливую ночь, чтобы остыть после ультиматума Ханта, туман подал ему слабую надежду. Возможно, самолет еще не взлетел и Хант пока что в пределах досягаемости. Кэрролл позвонил в Ла Гуардиа и узнал, что все вылеты задерживаются на несколько часов. Рассчитывая, что Хант ждет в аэропорту, он зашел к себе в офис и взял пистолет. По его словам, у него была мысль, что угрозой он заставит Ханта изменить решение.
Кэрролл приехал на такси в Ла Гуардиа, застал Ханта ожидающим, пока рассеется туман, и убедил его забрать машину со стоянки, чтобы они могли поговорить наедине. Хант вернулся на Манхэттен и остановился на Восточной Пятьдесят восьмой улице. Разговор в автомобиле перешел в бешеную ссору. Кэрролл вышел из себя и застрелил Ханта. Он оставил тело в «тандерберде» и под дождем поплелся домой.
На следующее утро, когда мы пришли к миссис Хант сообщить, что ее муж убит, и застали там Кэрролла и Уэста, ты упомянул, что убийца оставил оружие в машине. Помнишь, Кэрролла стошнило и он побежал в ванную. В тот раз он не притворялся. Впервые Кэрролл осознал, что в гневе и панике напрочь забыл об оружии.
Как юрист, — продолжал Эллери, — он понимал, что против него существуют веские косвенные улики и его может спасти только такое же надежное алиби. Кэрролл видел лишь единственную возможность обзавестись им. Он никогда не уничтожал любовные письма Фелисии Хант и знал о ее страхе перед скандалом. Поэтому Кэрролл сфабриковал заявление о том, что во время убийства находился в спальне Фелисии, умоляя ее повлиять на мужа, и отнес заявление ей. Ему было незачем озвучивать свою угрозу. Фелисия достаточно ясно поняла смысл его предложения — если она не обеспечит ему ложное алиби, он предаст огласке ее письма, после чего от нее отвернутся ее чопорное латиноамериканское семейство и соотечественники. Фелисия подчинилась.
— Но почему Кэрролл сразу не заявил о своем алиби, Эллери? Какой был смысл его утаивать?
— Снова подействовал юридический ум. Если бы он заявил об этом во время расследования, дело формально не было бы закрыто, и он мог в любой момент снова погрязнуть в нем по уши. Но если бы Кэрролл предстал перед судом за убийство Ханта, предъявил там свое алиби и был оправдан, то оказался бы в полной безопасности по закону, запрещающему двойную подсудность. Его не могли бы снова сулить по тому же обвинению, даже если бы в будущем выяснилось, что алиби ложно.
Кэрролл знал с самого начала, что Фелисия Хант — самое слабое место в его плане. Она была невротичной особой и могла сломаться под давлением в самый критический момент. По его словам, с приближением суда он все сильнее тревожился из-за нее, поэтому за день до начала процесса решил поговорить с ней еще раз. Узнав, что она скрылась в Уэстчестере, Кэрролл нашел предлог, чтобы отлучиться из дому, и поехал в коттедж. Его худшие опасения оправдались. Фелисия сказала ему, что передумала. Скандал или нет, она не собирается давать ложные показания под присягой и подвергать себя риску быть судимой за лжесвидетельство. Но Фелисия не сообщила ему — а если бы она так поступила, это могло бы ее спасти, — что она украла и уничтожила заявление об алиби, которое он вынудил ее подписать.
Кэрролл схватил ближайший тяжелый предмет и ударил ее по голове. Теперь, утешал он себя, она не сможет отказаться от подписанного ею заявления, которое, как он считал, лежит в сейфе его офиса.
— И ты держал все это при себе, — пробормотал старик. — Почему, Эллери? Ведь ты не был ничем обязан Кэрроллу.
Эллери отвернулся от стены. Он выглядел смертельно усталым.
— Нет, я не был ничем обязан Кэрроллу — человеку с абсолютно извращенными принципами; слишком гордому, чтобы жить на деньги жены, но способному украсть двадцать тысяч долларов; преданному мужу, тем не менее хранившему любовные письма презираемой им женщины в надежде, что они пригодятся в будущем; честному по натуре, но разыгрывающему сцены, как актер; любящему отцу, убившему двух человек…
Но в этом деле был замешан не только Кэрролл. И никто не знал это лучше, чем он. В тот день, когда я увидел истину, ожидая возвращения жюри, я сказал миссис Кэрролл, что не могу спасти ее мужа, так как уже слишком поздно. Кэрролл, единственный из присутствовавших, знал, что я имею в виду. Он знал, что я не могу спасти его, поскольку мне известно, что он виновен. И когда я изложил ему все это, он попросил не выдавать его. Не ради него самого — Кэрролл понимал, какой вердикт вынесет жюри и что он практически уже мертвец.
