Кейт сказала:
— Он, разумеется, прав. Если бы он хотел убить Оливера, зачем было ждать более двадцати лет? Зачем выбирать самый неподходящий конец недели и почему именно такой способ? Он же не знает всей истории про маяк, верно? Либо не знает, либо не говорит. Он ведь даже не упомянул о том, что это сам мальчик мог поджечь солому и устроить пожар.
— Но разве это могло хоть как-то обеспокоить Джаго, мэм? — возразил Бентон. — Разве кто-нибудь станет мстить пожилому человеку из-за того, что он совершил четырехлетним ребенком? Если он ненавидел Оливера — а я думаю, что ненавидел, — то за что-то совсем недавнее, что не оставляло ему иного выбора, как сделать это сейчас.
В этот момент запищал радиотелефон Кейт. Она выслушала сообщение, потом пристально посмотрела на Бентона. Должно быть, он все прочел в ее взгляде. Она смотрела на его лицо: оно менялось на глазах — шок, неверие и ужас словно в зеркале отражали ее собственные чувства. Она сказала:
— Звонил А.Д. У нас еще один труп.
Прошлой ночью, после ухода Кейт и Бентона, Дэлглиш запер дверь, не столько потому, что думал о возможной опасности, сколько по привычке избегать любого вторжения в свою личную жизнь. Огонь в камине угасал, но он все равно поставил перед ним защитный экран. Вымыл два бокала, убрал их в кухонный шкафчик и проверил пробку на бутылке с вином. Оставалось еще полбутылки — они допьют вино завтра. Все эти незначительные действия потребовали непомерного количества времени. Он вдруг обнаружил, что стоит посреди кухни, пытаясь вспомнить, зачем он там находится. Ну конечно же — горячее молоко! Однако он решил, что не станет его пить, так как понял, что запах разогретого молока вызовет у него тошноту.
Лестница показалась ему необычайно крутой: пришлось ухватиться за перила и буквально втаскивать себя наверх. Горячий душ потребовал таких усилий, что не доставил никакого удовольствия, но тем не менее прекрасно было наконец избавиться от кислого запаха пота. Наконец он достал из аптечки две таблетки аспирина, раздвинул занавеси на полуоткрытом окне и улегся в постель. Прохладные простыни и наволочки на подушках были успокаивающе приятны. Лежа на правом боку, он глядел во тьму, видя лишь прямоугольник окна, бледно отпечатавшийся на темной стене.
Дэлглиш проснулся с первым светом, его волосы и подушка были влажными от пота. Аспирин хотя бы сбил температуру. Надо надеяться, все обойдется. Однако боль в конечностях усилилась, к тому же им владела невероятная усталость, делавшая непереносимой самую мысль о необходимости встать с постели. Он закрыл глаза. Приснившийся ему сон не уходил, заполоняя мозг обрывками воспоминаний, проплывающими в сознании, словно грязные тряпки, почти уже скрывшиеся под водой, но все еще достаточно ясно видимые, чтобы оставить после себя чувство тревоги.
Он венчался с Эммой, не в церкви ее колледжа, а в том норфолкском храме, где служил его отец. Был разгар лета, день стоял знойный, палило солнце, но Эмма была в черном платье с высоким воротником и длинными рукавами, позади тяжелыми складками тянулся шлейф. Адам не видел ее лица — оно было скрыто густой узорной вуалью. Здесь же была его мать, жалобно твердившая, что Эмме следовало бы надеть ее подвенечное платье, ведь она специально бережно хранила его для невесты сына. Но Эмма отказывалась переодеться. Комиссар и Харкнесс тоже были там, в полной служебной форме, галуны сверкали на их плечах и фуражках. Но сам он не был одет. Он стоял на лужайке перед домом священника в одних трусах и майке. Тем не менее никто не видел в этом ничего необычного. Адам никак не мог отыскать свою одежду, а церковный колокол уже звонил, и отец, облаченный — совершенно фантастически — в зеленую ризу и митру, говорил ему, что собравшиеся его ждут. Они группами шли по лужайке к церкви: прихожане, которых он знал с детства, люди, которых отпевал его отец, убийцы, которых он сам помогал отправить в тюрьму, Кейт в розовом наряде подружки невесты. Ему необходимо найти свою одежду, он должен явиться в церковь. Надо как-то ухитриться и заставить колокол замолчать.
Но звон не умолкал. Вдруг, совершенно проснувшись, Дэлглиш понял, что звонит телефон. Он с трудом спустился по лестнице и снял трубку. Голос в трубке произнес:
— Это Мэйкрофт. Адриан не у вас? Я пытался ему дозвониться, но у него в коттедже никто не отвечает. Он не мог еще уйти на работу.
Голос звучал настойчиво, громче, чем обычно. Дэлглиш не узнал бы его, если бы Мэйкрофт не назвал себя. И тут он распознал в этом голосе кое-что еще — в нем, вне всякого сомнения, звучал непреодолимый страх.
Он ответил:
— Нет, его у меня нет. Я видел его вчера. Он шел домой примерно в десять вечера. Может быть, он вышел на утреннюю прогулку.
— У него нет такой привычки. Он иногда выходит из дома еще до половины девятого и приходит в кабинет не сразу, но сейчас еще слишком рано. У меня для вас обоих довольно огорчительные новости. Мне необходимо с ним поговорить.
— Не вешайте трубку, — сказал Дэлглиш. — Я посмотрю.
Он прошел к двери и посмотрел вокруг и в сторону коттеджа «У часовни». Нигде ни признака жизни. Придется пойти к коттеджу, а может быть, даже заглянуть в часовню. И то и другое здание, на его взгляд, как-то загадочно отдалились. Казалось, что ноги, причинявшие ему такую боль, больше ему не принадлежат. Поход к коттеджу займет довольно много времени. Дэлглиш вернулся к телефону.
— Пойду посмотрю, нет ли его в часовне или в коттедже, — сказал он и добавил: — Это может занять какое-то время. Я позвоню вам.
Его непромокаемая куртка висела на крыльце. Он натянул ее поверх халата и сунул босые ноги в уличные башмаки. Легкий утренний туман поднимался с дальней оконечности мыса, обещая еще один ясный день, воздух был душистым и влажным. Утренняя свежесть придала Дэлглишу бодрости, и ноги его ступали более твёрдо, чем он ожидал. Дверь коттеджа «У часовни» была не заперта. Он открыл ее и крикнул. Крик вызвал сильную боль в горле, но ответа не последовало. Пройдя через гостиную, Дэлглиш с трудом поднялся по деревянной лестнице — посмотреть в спальне. На кровати лежало покрывало. Отвернув его, он понял, что постель застелена.
Он не помнил, как прошел пятьдесят ярдов до часовни по усыпанной камнями траве. Не доходившая до притолоки дверь была закрыта на щеколду, и он на миг прислонился к ней, радуясь возможности отдохнуть.
А потом он поднял глаза и увидел лежащее на полу тело. Еще только открывая запор, Дэлглиш понял, что Бойд мертв. Он лежал на каменных плитах пола примерно в футе от импровизированного алтаря, левая рука высунулась из-под края ризы, бледные пальцы были согнуты, словно манили Дэлглиша подойти поближе. Ризу набросили, а возможно, и специально положили так, чтобы укрыть ею все тело, и сквозь зеленый шелк проглядывали темные пятна крови. Складной стул был раскрыт, на нем стояла длинная картонная коробка, из которой со всех сторон высовывалась папиросная бумага.
Теперь Дэлглиш стал действовать инстинктивно. Он не должен ничего касаться, пока не наденет следовательские перчатки. Шок придал ему силы, и он обнаружил, что, не замечая боли в ногах, почти бегом, хотя и спотыкаясь, возвращается к себе в коттедж. Там он подождал несколько секунд, чтобы успокоилось дыхание, и поднял трубку.
— Мэйкрофт, боюсь, у меня ужасная новость. Еще одна смерть. Убили Бойда. Я обнаружил его труп в часовне.
В ответ Дэлглиш услышал молчание, такое полное, что почти поверил в обрыв на линии. Он ждал. Потом раздался голос Мэйкрофта:
— Вы уверены? Это не несчастный случай? Не самоубийство?
— Я уверен. Это убийство. Мне нужно, чтобы все, кто есть на острове, были собраны вместе, и как можно скорее.
— Не вешайте трубку, пожалуйста, — сказал Мэйкрофт. — У меня тут Гай.
Послышался голос Стейвли:
— Руперт звонил вам, потому что у него было сообщение для вас обоих, — сказал он. — Боюсь, это сильно осложнит вашу работу. Выяснилось, что у доктора Шпайделя САРС, в просторечье — атипичная пневмония. Я предполагал такую возможность, когда отправлял его в Плимут, и диагноз подтвердился. Я не уверен, что вам удастся теперь получить подкрепление. Самое разумное — объявить на острове карантин. Я уже связался с властями по этому поводу. Мы с Рупертом сейчас звоним по всем телефонам, чтобы сообщить о случившемся, и соберем всех вместе, чтобы я мог объяснить с медицинской точки зрения характер заболевания и что следует делать. Для паники нет оснований. А ваша новость делает эту затруднительную ситуацию по-настоящему трагической. К тому же станет еще труднее справляться с медицинскими проблемами.
Слова Стейвли звучали как обвинение, а может быть, они и были обвинением. И кроме того, голос у Стейвли изменился. Дэлглиш никогда еще не слышал, чтобы в нем звучала такая спокойная и авторитетная уверенность. Он замолчал, но Дэлглишу были слышны их голоса. Мэйкрофт и Стейвли что-то обсуждали. Затем Гай снова взял трубку.
