— Малышки?
— Ну да. На прошлой неделе… Я каждую неделю являюсь сюда прибирать могилку мужа и сыночка. Скажу вам, что кладбище это знаю вдоль и поперек, как говорится. Так вот, верьте — не верьте, а всякий раз, проходя мимо покойных Данселей, я любовалась малышкой — красива ангельски, царство ей небесное.
— Ангельски красива?
— Да уж! Если верить фотокарточке, что была здесь вделана в мраморной раскрытой книге. С одного боку надпись — «моей любимой внучке», а с другого — ее портрет эмалевый. До того мила, до того живая, что, сдавалось мне, будто хочет со мной заговорить. Короче, привыкла я видеть ее в каждый свой приход.
— И теперь, вы говорите, эта книга исчезла?
— А разве не вы ее сняли?
— Да нет же!
— Погодите, я в толк не возьму. Выходит, кто-то повадился могилы разорять! Проклятье падет на наши головы и небеса разверзнутся, вот что я скажу! Покуситься… на кладбище… Видно, мальчишки приходят и балуют среди могил! Ничего не чтит нынешняя молодежь, креста на ней нет! Но, скажите на милость, кому же по силам такое дело — поди, тяжел кусок мрамора? И заметьте, сколько хожу сюда, никогда не видела, чтобы кто-то ухаживал за могилой. Никогда.
— А цветы? Откуда?
— Это цветочник. Ему поручено освежать цветы каждую неделю, так люди говорят. И плачено ему за это изрядно. Ладно, господа, заболталась я с вами, солнце уж припекать стало вовсю.
— Вам помочь с тележкой? — спросил Венсан.
— Нет, не надобно, вы слишком любезны, моя могилка неподалеку.
Но он все же взял у нее тележку под горячие слова благодарности.
Тем временем Жардэ в последний раз осмотрел могилу. Взгляд его остановился на правом углу, но он не стал делиться своими догадками с Венсаном, вернувшимся со словами:
— Вы идете спрашивать у сторожа про цветочника, который ухаживает за могилой Данселей?
— Нет еще. Сначала я хочу узнать, что нарыли два моих инспектора — не был ли ктолибо из владельцев здешних усадеб женат на барышне из рода Данселей. В этом случае члены ее семьи могли быть похоронены здесь. И племянница тоже. Единственная очевидная вещь — это то, что склеп слишком новенький, чтобы пять Данселей были здесь похоронены непосредственно. Должно быть, их эксгумировали в другом месте и перевезли сюда.
— Это верно, посмотрите, каменщик поставил внизу дату окончания работ.
На узкой бронзовой табличке значилось: Франсуа Шамбон — 1966.
Только вот что, — сказал Венсан, — мы ведь не знаем, почему в кармане у Бертрана оказался этот клочок бумаги с указанием расположения могилы. Эх, если бы он мне это рассказал!
— И почему эмаль с фотографией девушки была сорвана с могилы? Как если бы она могла выдать когото?
Неожиданно Жардэ хлопнул себя по лбу:
— Я сейчас!
И устремился к аллее, где скрылась старушка с тележкой. Он нашел ее в нескольких метрах поодаль, деятельно половшую редкую траву на площадке, посыпанной гравием.
— Мадам, — сказал он, стараясь удержать голос и неотразимую улыбку из серии Жардэ в ударе, — вы могли бы опознать фотографию девушки, о которой сейчас говорили?
— А то как же! Я же сказала, сколько лет ею любовалась!
— Тогда дайте мне ваш адрес.
Фамилию он уже запомнил по надписи на могильном камне, но старушка без колебаний сообщила:
— Меня зовут Марта Манье. Проживаю в Кро, улица Адриен, 8. Не ошибетесь, первая улица после площади у церкви. Второй этаж.
— Благодарю, мадам. Если позволите, наведаюсь к вам на днях. Когда предпочтительнее — утром или вечером?
— Часов около пяти пополудни было бы хорошо. Потому как сразу после обеда я частенько отдыхаю. А после пяти, случается, иду за покупками или навестить больную подружку.
За все время обратного пути комиссар не проронил ни слова. Как нередко бывало в ходе расследования, ему казалось, что все составные ответов на вопросы присутствуют, но сами ответы ведут в тупик. Главный вопрос застрял где-то внутри этого клубка, который он силился размотать уже несколько дней: убиты два человека одним и тем же способом, может быть, одним и тем же лицом и по тем же причинам, эти люди не были знакомы, и потом эта странная девушка, играющая в привидения, то появится, то исчезнет. Но где же главный вопрос? И в чем причины всей этой неразберихи? Несвязанные друг с другом события влекут за собой каскад несчастий, словно рушится карточный домик.
— Всего один звонок в ваше отсутствие, — доложил Бакконье. — кто-то срочно хочет поговорить с вами по поводу смерти Жюльена Комбрэ.
— Фамилия? Номер телефона?
— Женщина — а это была женщина — не захотела оставить ни то, ни другое. Сказала, что перезвонит.
Если у Жардэ и оставались небольшие сомнения, то гжа Марта Манье доказательно подтвердила, что смерть Бертрана Абади и смерть Жюльена Комбрэ взаимосвязаны. Разложив перед собой фотографии двух девочек, найденные в книжке Рембо, она не колебалась ни минуты:
— Конечно же, это она! Однако снимок на эмали, видно, был сделан гораздо позже. Здесь она совсем еще девочка. А вот вторая карточка мне ничего не говорит.
— Это неважно. — сказал Жардэ. — Первая нас интересует больше всего.
Он вдвойне оценил любезность разговорчивой старушки, не выказавшей ни недоверия, ни любопытства и, казалось, ничуть не смутившейся его присутствием и вопросами. Похоже, ей было все равно, кто он. Просто собеседник. А при ее одиночестве хочется с кемто поговорить, и все тут. Чтобы окончательно заручиться его доверием, она вспомнила о своем девичестве, о совместной жизни с мужем — виноделом из Кро, где тот производил славное доброе винцо, о своем сыне, двадцати лет от роду разбившемся на мотоцикле.
— И, видите, в семьдесят два года живу однаодинешенька, не калека и дом еще могу содержать в исправности.
Действительно, занавески в красную и белую клетку, чистая скатерть на столе, простая, навощенная мебель. Гжа Манье была похожа на свой дом — умиротворенная, простая, приветливая. Словно только что сойдя со страниц романа «бель эпок»,[30] она протянула ему стакан ореховой настойки собственного изготовления:
— Отведайте, уверяю, понравится!
Вино оказалось нежным, немного горьковатым на вкус. У Жардэ вдруг вырвалось:
— Вы ведь каждую неделю ходите на кладбище… не замечали чего-нибудь необычного в последнее время?
— Разве что мальчишек, которые шалят среди могил… А вообще-то, погодите, теперь, поразмыслив, припоминаю — однажды утром, ни свет ни заря, автомобиль стоял у аллеи В, как раз против могилы Данселей. Не легковой, как в былые времена, а современный, с пластиковым верхом, вроде как у американцев, когда они высадились в день освобождения.
— Марки «меари»?
— Дьявол его разбери какой марки!
— И эта машина, повашему, что делала на кладбище?
— Я и сама себя спрашиваю. какой-то мужчина сел за руль, когда меня увидел с тележкой. И так быстро поехал, что, не посторонись я вовремя, зашиб бы.
— Он был один?
— Один вроде бы. Эта… «меари», как вы говорите, была обтянута брезентом, словно по зиме, а что внутри — не разобрать. Тото я диву давалась. Не считая катафалков и грузовиков с каменщиками, такие машины не больно на кладбище увидишь. Да еще желтого цвета. И какого! На выходе я у сторожа переспросила: тот ничего не видел. И неудивительно — чудак он, отец Бенжамин. В полвосьмого — в восемь откроет кладбище и отправляется за своей газетой и чашкой кофе в Кро. Тамсям покалякает, раньше девяти его на кладбище не жди, разве что когда похороны. Да и впрямь какая работато сторожу на кладбище — мертвые, поди, сами себя сторожат!
Жардэ взглянул на часы. Он назначил время встречи судебной экспертизе за пять минут до закрытия кладбища, чтобы не привлекать внимания, и прозевать экспертов, не распрощавшись поскорее с говорливой, хотя и полезной старушкой. Пришлось, чтобы ее не обидеть, еще выпить ореховой настойки и пообещать прийти снова.
Экспертиза ждала его недалеко от склепа Данселей. Жардэ показал им на подозрительное пятно в правом углу.
— Взять отпечатки будет не просто, — сказал один из прибывших после краткого осмотра, — но не невозможно.
Они вытащили инструменты, необходимые для деликатной операции, и быстро сделали свое дело.
— Это кровь. Лаборатория наверняка подтвердит без труда.
Комиссар Жардэ направился к будке сторожа на случай, если тот уже запирал решетки на воротах — было уже шесть вечера, но будка оказалась пустой, а ворота открытыми.
Инспектор Бакконье поджидал Жардэ. какие-то бумаги на столе и вид, говорящий о том, что дело на мази: блеск в глазах и улыбка на губах. Протягивая бумаги комиссару, он сказал:
— Хотя у нас еще нет всех элементов, позволяющих трубить победу, ребята сильно продвинулись. Причем по многим направлениям. Сперва одна деталь, даже если она пока никуда не ведет: деньги, которые Жюльен Комбрэ дважды клал на книжку, были в купюрах, а не в чеках.
