— Ну… тогда все в порядке, — шепотом произнес он, все еще не веря, что всесильный властелин мертв. Потом добавил: — Народ собирается на площади… Все ликуют! Вы не хотите присоединиться? Кто-то должен что-то сказать… А Ермольник тяжело ранен.
— Нет, не хочу, — отозвался я. — Займитесь трупами.
— Обязательно, немедленно, — согласился Горемыжный. — Я уже отдал указание. Всех снесем в одно место. А позже похороним. Господи, трагедия-то какая!
«Вот именно, — подумал я, глядя, как он удаляется. — Спектакль почти закончен, только актеры, игравшие в нем, уже не поднимутся со сцены…»
— Маша, — произнес я. — Вам бы с Аленушкой тоже пойти на площадь… Все-таки немного развеетесь среди народа.
— Хорошо, — кивнула она. — А ты?
— За меня не волнуйся. Мне хочется побыть одному.
Я открыл калитку и вышел на улицу. А затем стал спускаться к болоту. Туда, где лежал Волшебный камень. Он необъяснимым образом притягивал меня к себе и на расстоянии жег лицо, а пока я шел, шатаясь и спотыкаясь, словно пьяный, какая-то горечь давила горло, и я хотел, но не мог заплакать.
Опустившись на его пористую поверхность, я закрыл глаза. Наверное, я ни о чем не думал. Просто сидел, и все. Во мне была пустота, и она должна была излиться наружу, вытечь, испариться, освободить меня от себя самого. Я раскачивался в такт какой-то музыке, звучавшей в ушах, я погружался в мир, где оживали мои друзья и близкие, враги и преследователи. Мы снова были все вместе, но уже не продолжали борьбу, а просили друг у друга прощения за все содеянное. Любовь и смерть соединила всех…
Но вот я снова остался один. Я чувствовал, что кто-то спускается ко мне, приближается к Волшебному камню. Остановился за спиной. Вглядывается в мой неподвижный затылок. Я знал, что борьба еще не окончена. Остался последний поединок. И я понял, кто торопит меня. Повернувшись к Валерии, я глухо спросил:
— Он ждет?
— Да. Он в твоем доме… В вашем доме, — поправилась она.
— Почему ты раньше не сказала мне, что он жив?
— Я не могла. Ты бы не поверил. И я подумала, что потом ты догадаешься сам.
— Так оно и вышло. Ты хочешь, чтобы я убил его?..
— Иначе тебя убьет он. И тогда все повторится снова. И уже никто не сможет его остановить. Ты должен идти.
— Да. Я готов.
— Тебе горько?
— Конечно. Но что бы ни случилось — жизнь не прожита напрасно. Я хотя бы попытался исправить ее. Но слишком высока цена, которую мы все заплатили.
— Я желаю тебе удачи, — мягко произнесла Валерия. — Ты обязан победить.
Мы покинули Волшебный камень, поднялись к моему дому, и здесь, возле калитки, она оставила меня, а я пошел дальше. Пройдя прихожую, я вошел в зал и увидел его, сидящего спиной ко мне. На столе лежали два меча, словно приготовленные для сражения. Потом он повернулся ко мне — мой двойник, мой дед.
— Ты неплохо выглядишь для своих лет, — усмехнулся я.
— Нужно уметь пользоваться старинными рецептами, — отозвался он. — Поверь, что я еще дам тебе сто очков вперед… Ну, здравствуй, Вадим!
— Надеюсь, целоваться не будем?
— Отчего же? Можно и облобызаться по-родственному. Ведь ты мой внук, моя кровь.
— Думаю, что на мне твоя дурная кровь и закончится. Скажи, почему ты не убил меня раньше? Ведь для этого у тебя были все возможности. Что стоило заколоть меня ночью, сонного?
— Разве так поступают? — возразил он. — Мой род тянется от древних египетских жрецов, но и они себе не позволяли такое. Тем более со своими внуками. Откровенно говоря, я вообще надеялся, что мы поймем друг друга. Тогда я смог бы научить тебя… многому. И ты станешь продолжателем моего дела. Ведь я не вечен, хотя и способен еще некоторое время омолаживать свой организм. Но достичь бессмертия, о котором толковал тебе Намцевич, невозможно. Он увлекся этой идеей, которую я ему подбросил, и… сошел с ума.
— И ты искусно манипулировал им. Ты стоял за его спиной все это время, да? И все, что случилось в Полынье, проистекало от тебя. Но почему? Ты же был совсем другим, когда я тебя знал. Тебя любили люди, ты помогал им. Что с тобой стряслось, дед? — Я всматривался в его лицо, покрытое еле видимой сетью морщин, в его горящие каким-то адским огнем глаза. Волосы у него также были кое-где побелены сединой, как и у меня, и я подумал, что мы сейчас действительно очень похожи друг на друга. Только он стал моложе, а я преждевременно постарел. А на пальце у него я увидел перстень. Тот самый. Значит, понял я, это он сам разрыл могилу и снял его с убитого бродяги.
— Видишь ли, в чем дело, — задумчиво произнес он. — Я не думал, что такое может случиться. Что вместе с обновлением организма произойдут и какие-то мутационные изменения в психике. Но природу нельзя обмануть. Ни ее, ни того, кто нас создал. Нельзя купить желаемое, не заплатив чем-то. Когда я это осознал, было уже поздно. Потом я сошелся с Намцевичем, потому что мне нужна была Валерия.
— Которую он тебе продал.
— Да, за рецепты. Но он все равно не смог бы в них разобраться без меня. Так что я ничем не рисковал. А где она, кстати?
— Ждет за калиткой.
— Ждет, кто из нас победит… Чем не приз для одного из нас? Ты хотел бы, чтобы она стала твоей?
— Нет.
— Это ты говоришь сейчас, когда в твоей душе еще не улеглась боль от утрат. Но через неделю, месяц ты будешь думать иначе. Горе не вечно. А любовь вылечивает все.
— Тебя же она не вылечила…
— Верно. Потому что я стар, несмотря на свой облик. И видно, это чувство мне уже недоступно. Во мне теперь живет одна лишь ненависть. — Он наклонился вперед и повторил: — Ненависть ко всему сущему на земле. Этого нельзя объяснить. Это можно только почувствовать.
— А за что ты убил тетушку Краб? — спросил я, вытирая со лба пот, хотя в зале не было жарко. Наоборот, каким-то могильным холодом тянуло от деда и его слов.
— Она напоминала мне о прошлом. А я хотел позабыть его. Кроме того, она слишком много болтала обо мне. Намцевич передавал мне, что тут происходило, в поселке. И я с интересом следил, как ты ведешь расследование моей… смерти.
— Лучше бы ты действительно умер.
— Ты так считаешь? Напрасно. Тогда бы все мои труды пропали впустую. Ты спрашиваешь, почему я не убил тебя сразу? Я хотел, чтобы люди привыкли к тебе, запомнили. А потом я бы подменил тебя собой, и они стали бы думать, что я — это ты. Впрочем, так оно и будет. Когда я завтра выйду на площадь, жители станут здороваться со мной и называть Вадимом Евгеньевичем. А я буду мило раскланиваться с ними.
— Все-таки ты безумен.
— Нет, просто я люблю иногда пошутить. Вспомни, когда к тебе приехали гости. Как ловко я дурачил вас ночью.
— Гадюка в кровати — очень остроумно.
— Ерунда, у нее уже не было яда. Я выдавил его.
— А для чего ты подбросил мне эти мечи?
— Чтобы ты был готов к бою. Ведь ты мой внук. Я не могу убить тебя просто так. Когда ты пренебрежительно отшвырнул мои тетради и даже не захотел вникнуть в них, я понял, что ты никогда не унаследуешь мой дар. А все последующие события только подтвердили это. Ты создан из другой закваски. И мы с тобой по разные стороны Черты. Поэтому один из нас должен умереть.
— И все же не понимаю… Неужели вы с Намцевичем готовы были использовать живых людей, их кровь и плоть, для приготовления твоих колдовских снадобий?
— Человеческий организм, если им умело пользоваться, целый кладезь лекарств, которые могут послужить другим людям. Я знал об этом давно, но все не решался… приступить. Теперь я знаю столько, что мне порой самому становится тяжко от своих знаний.
— Почему же ты не направишь их на добрые дела, как это было прежде?
— Мосты сожжены…
— Последний вопрос. Где ты хранишь свои записи?
— Зачем тебе это? Надеешься все же победить меня? Ты не найдешь их. Они спрятаны в надежном месте.
— Я знаю где, — произнес я вдруг. — Под Волшебным камнем.
Дед резко вскочил на ноги, и я понял, что догадался. Его взгляд стал еще более тяжел и бездонен.
— Приступим, — сказал он, кивнув на мечи. — Не будем больше терять попусту времени. Мы достаточно поговорили.
— Согласен, — произнес я.
Мы выбрали себе по мечу и отошли в разные концы зала. Потом стали сближаться. Внезапно с неожиданной силой дед кинулся на меня, и я еле отбил его натиск. Надо признать, он был в отличной форме и владел оружием мастерски. Наверное, у него был неплохой учитель. Может быть, кто-то из бывших фехтовальщиков. И рост, и вес у нас с ним были одинаковые, но дед показался мне даже чуть гибче, чем я, изнеженный московской жизнью. И кроме того, я был просто уверен в этом, дед наверняка принял какие-то биологические стимуляторы перед нашим поединком. Он походил на беспощадного жреца Смерти, и я даже растерялся, отступая под его ударами к стене. Несколько раз его выпады чуть не достигли цели, и я лишь чудом сумел увернуться, стараясь не выронить меч, который стал для меня вдруг необычайно тяжел. Потом я догадался, что он еще и подавляет меня своим магнетическим взглядом, и попытался больше не смотреть в его лицо.
