Бринкману не везло до самого конца. Я уронил карту в ту самую минуту, когда он со своим чемоданчиком вышел из гостиницы; заметив, что меня в окне нет, он обрадовался, поскольку решил, что я иду за ним, ведь я единственный, в чьих интересах было доказать самоубийство. Он направился в каньон, к тайнику, считая, что ведет за собой меня, там он дождался молнии и подпрыгнул раз-другой, чтоб привлечь внимание к конверту. Но когда оглянулся, то в гаснущем отсвете увидал, что идет за ним Эймс, а не я. Как назло, Эймс – человек, который наверняка удерет с бесценным документом! Однако времени у Бринкмана оставалось в обрез, на холме уже слышен был рокот автомобильного мотора. Он бегом припустил к дороге, плюхнулся в машину и, с отчаяния, послал мне через таксиста записку: пусть, мол, Эймс предъявит свою находку. Где Бринкман сейчас, я не знаю, но надеюсь, с ним все будет в порядке.
– Золотые слова, – кивнул Лейланд. – Хороши бы мы были, если б арестовали его. Ну сами подумайте, в чем его можно обвинить? За то, что человек по ошибке повернул не тот газовый вентиль, в тюрьму не сажают.
– Бедняга Симмонс тоже вздохнет с облегчением, – сказала Анджела.
– Кстати, – заметил епископ, – я слышал, Моттрам не указал в завещании кой-какое имущество, и, по-моему, оно должно отойти Симмонсу. Там не очень-то много, но вполне достаточно, чтобы позволить себе жениться.
Анджела готова руку дать на отсечение, что в этот миг услыхала за дверью шорох и удалявшиеся шаги. Н-да, прислугу в самом деле невозможно отучить от дурных привычек.
– А я вот в большом затруднении, – продолжал епископ. – Есть ли у меня моральное право на эти деньги? Ведь, по сути, завещатель не имел намерения оставлять их мне.
– С другой стороны, ваше преосвященство, вы их заслужили, – сказал Бридон. – Если разобраться, Моттрам просто хотел испытать вашу честность. И я полагаю, вы весьма достойно выдержали испытание. Да, между прочим, вы и не можете отказаться от наследства, потому что завещано оно епархии, а вы только распорядитель. Надеюсь, Пулфорд в скором времени увидит плоды ваших трудов.
– Церковные сборы тотчас же начнут падать, – меланхолично обронил Эймс.
– Зря я не присмотрелся повнимательней к сиденьям в машине, – сказал мистер Поултни. – Похоже, мне от этого вообще никакой корысти.
– Кстати, вы мне напомнили! – воскликнул Лейланд. – Думаю, у нас ничья, верно, Бридон?
– И благодарности от Компании мистер Бридон не дождется, – прибавил епископ. – Боюсь, мистер Бридон, вы останетесь внакладе.
– Не знаю, не знаю, – сказал Бридон.
Десять заповедей детективного романа
I. Преступником должен быть кто-то, упомянутый в начале романа, но им не должен оказаться человек, за ходом чьих мыслей читателю было позволено следить.
Таинственный незнакомец, который явился неизвестно откуда, например сошел, как это часто бывает, с борта корабля, и о существовании которого читатель никак бы не мог догадаться с самого начала, портит все дело. Вторую половину этой заповеди труднее сформулировать в точных выражениях, особенно в свете некоторых замечательных находок Агаты Кристи. Пожалуй, вернее будет сказать так: автор не должен допускать при изображении персонажа, который окажется преступником, даже намека на мистификацию читателя.
II. Как нечто само собой разумеющееся, исключается действие сверхъестественных или потусторонних сил.
Разгадать детективную тайну при помощи подобных средств – это все равно что выиграть гребную гонку на реке с помощью спрятанного мотора. И в этой связи я позволю себе высказать мнение, что рассказам Честертона об отце Брауне присущ один общий недостаток. Автор почти всегда пытается направить читателя по ложному следу, внушая ему мысль, что преступление, должно быть, совершено каким-то магическим способом, но мы-то знаем, что он неизменно верен правилам честной игры и никогда не опустится до подобной разгадки. Поэтому, хотя нам редко удается угадать настоящего преступника, мы обычно лишены возможности пощекотать себе нервы, подозревая не того, кто совершил преступление.
III. Не допускается использование более чем одного потайного помещения или тайного хода.
Я бы добавил к этому, что автору вообще не следует вводить в повествование потайную дверь, если только действие не происходит в таком доме, в каком можно предположить существование подобных вещей. Когда мне случилось прибегнуть в одной книжке к тайному ходу, я позаботился о том, чтобы заранее сообщить читателю, что дом принадлежал католикам в эпоху гонений на них. Потайной ход в «Загадке Редхауза» Милна вряд ли отвечает правилам честной игры: если бы в доме современной постройки был сделан потайной ход – невероятно дорогое, между прочим, удовольствие, – об этом наверняка знала бы вся округа.
IV. Недопустимо использовать доселее неизвестные яды, а также устройства, требующие длинного научного объяснения в конце книги.
Может быть, и существуют неизвестные яды, оказывающие совершенно неожиданное действие на человеческий организм, но пока-то они еще не обнаружены, и, покуда они не будут открыты, нельзя использовать их в произведениях литературы – это не по правилам! Почти все вещи Остина Фримена, написанные как отчеты о делах, раскрытых доктором Торндайком, имеют небольшой изъян по части медицины: для того чтобы оценить, до чего хитроумной была разгаданная загадка, нам приходится выслушать под занавес длинную научную лекцию.
V. В произведении не должен фигурировать китаец.
Чем вызван этот запрет, я не знаю; наверное, причину надо искать в привычном для Запада представлении о жителе Небесной империи как о существе чересчур умном и недостаточно нравственном. Могу лишь поделиться собственным опытом: если вы, перелистывая книгу, натолкнетесь на упоминание о «глазах-щелочках китайца Лу», лучше сразу отложите ее в сторону – это плохая вещь. Единственное исключение, которое приходит мне на ум (возможно, есть и другие), – это «Четыре трагедии Мемуорта» лорда Эрнеста Гамильтона.
VI. Детективу никогда не должен помогать счастливый случай; он не должен также руководствоватъся безотчетной, но верной интуицией.
Может быть, это слишком сильно сказано, детективу позволительно испытывать озарения, строить догадки по наитию, но, прежде чем начать действовать, он обязан проверить их в ходе подлинного расследования. И опять-таки вполне естественно, что у него будут моменты прозрения, когда ему внезапно откроется смысл предшествовавших наблюдений. Но недопустимо, например, чтобы он обнаружил пропавшее завещание в механизме высоких стоячих часов, поскольку-де необъяснимый инстинкт подсказал ему, что искать нужно именно там. Он должен заглянуть в часы потому, что именно там спрятал бы завещание он сам на месте преступника. И вообще, необходимо проследить за тем, чтобы не только общий ход рассуждений детектива, но и каждое частное умозаключение были добросовестно выверены, когда дело дойдет до объяснения в конце.
VII. Детектив не должен сам оказаться преступником.
Это правило применимо только в том случае, если автор лично засвидетельствует, что его детектив – действительно детектив; преступник может на законном основании выдать себя за детектива, как это случилось в «Тайне дымовых труб», и ввести в заблуждение других персонажей, подсунув им ложную информацию.
VIII. Натолкнувшись на тот или иной ключ к разгадке, детектив обязан немедленно представить его для изучения читателю.
Любой писатель способен набросить на повествование покров таинственности, поведав нам, что в этот самый миг великий Пиклок Холс вдруг нагнулся и поднял с земли предмет, который не пожелал показать сопровождавшему его другу. Он лишь прошептал: «Ага!» – и лицо у него стало серьезным. Все это – неправомерный способ разгадывания детективной тайны. Мастерство писателя-детективиста состоит в том, чтобы суметь выставить свои ключи к разгадке напоказ и с вызовом сунуть их нам прямо под нос. «Вот, смотрите! – говорит он. – Что, по-вашему, из этого следует?» А мы только глазами хлопаем.
IX. Глуповатый друг детектива, Уотсон в том или ином облике, не должен скрывать ни одного из соображений, приходящих ему в голову; по своим умственным способностям он должен немного уступать – но только совсем чуть-чуть – среднему читателю.
Это правило адресовано тем, кто хочет совершенствоваться; вообще-то, в детективном романе вполне можно обойтись без Уотсона. Но если уж он там есть, то существует он для того, чтобы дать читателю возможность помериться интеллектуальными силами со спарринг-партнером. «Может быть, я рассуждал и не очень умно, – говорит он себе, закрывая книгу, – но по крайней мере я не был таким слабоумным тупицей, как бедный старина Уотсон».
X. Неразличимые братья-близнецы и вообще двойники не могут появляться в романе, если читатель должным образом не подготовлен к этому.
