— Ну же, Эд, — произнесла она с улыбкой, — я стану вам хорошей женой — тосты будут хорошо поджарены, обед готов и все такое прочее.
В ее голосе слышалась легкая ирония.
Тогда я решил рассказать ей все:
— Элен, я известный мошенник, меня разыскивают в нескольких штатах. Отчасти мне известна причина, по которой вы решились на этот шаг, и должен предупредить: если вы выйдете замуж за мошенника, это вряд ли спасет честь вашей семьи.
С минуту она разглядывала мысок туфельки, потом подняла глаза.
— Я все это знаю, Эд. Но знаю также, что вы джентльмен. Это что-то вроде врожденного инстинкта… или породы, внешний лоск, манеры, окружение не способны этого дать. Думаю, никто не узнает о вашем криминальном прошлом, и уверена, вы сможете спасти меня.
Разговор зашел слишком далеко.
— Послушайте, я такой человек… сегодня здесь, завтра там. Вот вы говорите, я джентльмен. По-моему, это уж слишком. Выручать из беды хорошеньких барышень вовсе не по моей части. Я не работаю ни на Германа, ни на кого другого. Вы влипли в скверную историю и хотите затащить в нее и меня. Ну что ж, попробуйте.
Она поднялась, сияя улыбкой:
— Итак, договорились. Сегодня вы женитесь на мне.
Спорить с женщиной невозможно, а кто станет утверждать обратное, тот просто не знает женщин.
— Приходите сегодня в восемь вечера, — сказал я.
— Может, пригласите меня пообедать? — проговорила она. — Теперь мы помолвлены, и нечего стесняться.
— Сейчас вам лучше уйти, — изрек я в ответ как истинный джентльмен. — Жду вас в восемь вечера, а до этих пор я буду занят.
— Хорошо, только не забудьте получить разрешение на брак, — отозвалась она из прихожей. — Пока… Будь умничкой, Бобо, хороший песик!
Наконец ее веселый голосок стих — она ушла. Бобо смотрел на меня, помахивая хвостом. Он, несомненно, почувствовал в моем голосе решительные нотки и догадался, что нас ждут интересные события. Что касается меня, то я был взбешен. Дон Дж. Герман уже дважды получил от меня предупреждение и все-таки по-прежнему пытается надуть меня. Ну что ж, раз так, ему же хуже.
Слишком уж много времени он начал у меня отнимать.
Я надел шляпу, взял трость, внутри которой был запрятан обычный инструмент взломщика, сделанный из превосходной закаленной стали, и отправился в ювелирную часть города. Где-то здесь должен сшиваться Мордастый Гилврэй. Где же ему еще пребывать, как не рядом с драгоценностями?
В этом районе, где появление жуликов не особо приветствуется, я знал одного владельца крупного ювелирного магазина, у которого были основания помнить Неуловимого Мошенника Эда Дженкинса. В свое время я несколько раз предостерег его об опасности, и этот человек, в свою очередь, сделал для меня много хорошего. Я не часто прошу об услугах, зато уж если прошу, то без обиняков.
Когда я появился у него в конторе, он, лишь взглянув на мое лицо, отпустил секретаршу и приготовился слушать.
Могу сказать, что имя этого известного в деловых кругах Сан-Франциско человека было широко известно и в ювелирном мире.
— Вот, хочу кое-что узнать о Лоринге Кемпере, — начал я.
Он окинул меня задумчивым взглядом:
— Ну… Это знаменитый общественный деятель. Они с супругой весьма влиятельные люди. Богат, честен.
Я нетерпеливо отмахнулся:
— Все это мне и так известно. Меня интересует, какие у него есть драгоценности.
Мой собеседник даже подскочил на месте и пристально посмотрел на меня поверх очков. С минуту он изучал мое лицо, только вряд ли ему удалось что-нибудь на нем прочесть.
— Лоринг Кемпер мой клиент, — сказал он наконец. — А ты у нас считаешься мошенником. Конечно, я многим тебе обязан, однако профессиональный долг для меня превыше всего. Ты человек чести, хотя характер у тебя сложный, противоречивый. Дай слово, что я не нарушу нормы профессиональной этики, если отвечу на твой вопрос.
Я вскипел:
— Знаешь, за последние два дня я уже достаточно наслушался этих благородных речей. Все только и делают, что твердят мне, какой я высокопорядочный мошенник. Так что оставь свои увещевания, а лучше выругайся от души да ответь на мой вопрос. Обещаю, что не нарушу конфиденциальности в ущерб твоему клиенту.
Он все еще пребывал в нерешительности, потом наконец произнес:
— Ну ладно, Дженкинс. По правде говоря, недавно мы приобрели для мистера Кемпера одно очень ценное украшение. Вещь эта была в свое время похищена из сокровищницы одного монарха, какого не скажу. Больше я ничего не могу вам рассказать. Все держится в страшном секрете. В конце концов, ты должен войти в мое положение, ведь я забочусь об интересах клиента. Никто не должен узнать, что мистер Кемпер владелец этого украшения, так как оно считается похищенным. Конечно, это трудно доказать, но прежний владелец украшения, возможно, станет оспаривать право собственности. Надеюсь, в дальнейшем этот вопрос благополучно разрешится, а пока оно, так сказать, не принадлежит никому.
Я покачал головой:
— Я не это хотел узнать. Меня интересует, что это за украшение, как оно выглядит и где хранится. Можешь ты мне дать эту информацию?
— Боюсь, что нет, Дженкинс. — Тон его был решительным и твердым, и, давно зная его, я понял, что он действительно ничего не скажет.
— Даже если эта информация понадобится мне в целях сохранения интересов твоего клиента?
Он постучал костяшками пальцев по столу и снова покачал головой:
— Мне очень жаль, но я не могу. Не смею нарушать конфиденциальность.
Я смерил его холодным, невозмутимым взглядом:
— А если я стану твоим клиентом, ты тоже будешь сохранять конфиденциальность?
— Разумеется.
— Даже если информация обо мне будет очень важна для кого-то из твоих клиентов?
Он на мгновение задумался, потом кивнул:
Моя обязанность защищать интересы клиента, кому бы информация ни понадобилась.
Я встал и подал ему руку:
— Ну что ж, не хочешь дать мне эту информацию, придется мне раздобыть ее самому.
Он рассмеялся:
— Есть вещи, Дженкинс, которые даже тебе не под силу.
— Возможно, — сказал я, направляясь к дверям.
Я был взбешен. До чего же мне надоели благородные разговоры об этике, чести и добродетели! Мне даже захотелось ненадолго окунуться в тот мир, где обитают самые низы общества, чтобы дать ушам отдохнуть от всех этих утонченных речей. В конце концов, чем я отличаюсь от этих людей?
Еще три года назад я бы и думать не стал ни о чем подобном, однако теперь судьба этой девчонки взволновала меня не на шутку. Вернувшись домой, я лег в постель и попытался уснуть, но не смог, хотя хорошенько выспаться мне бы не помешало.
Ровно в восемь на лестнице послышались шаги. Бобо завилял хвостом, и в дверь тихонько постучали. Открыв ее, я увидел на пороге Элен Чэдвик с чемоданом в руке.
— Привет, Эд. Ну что, получили разрешение на брак?
Думаю, мы изобразим побег. Я сказала маме, что поеду к подругам, и взяла чемодан.
Я ответил уклончиво:
— Оставьте вещи здесь, нам надо кое-куда прокатиться.
Кивнув, она протянула мне чемодан и посмотрела на собаку:
— Привет, Бобо. Иди сюда, хороший песик.
Он подошел и встал рядом с ней, помахивая хвостом, а она принялась гладить его по голове. Мы спустились вниз, я помог девушке сесть в машину, и мы поехали.
Бесспорно, у нее было одно прекрасное качество — она знала, когда говорить, а когда лучше помолчать. Заметив, что я занят какими-то мыслями, она тихонько сидела, съежившись на сиденье, такая трогательная и беспомощная, обратив свое милое личико навстречу судьбе и поглаживая по голове пса.
Я начал догадываться, что собака дает ей утешение.
Ей предстояло трудное испытание, и, как человек мужественный, она не хотела, чтобы я догадался, что она чувствует на самом деле. А вот с собакой ей было спокойнее, и бедняжка тянулась к ней за сочувствием.
Бобо, похоже, понял это с самого начала. Собаки отличные психологи, они обладают каким-то особым чутьем, позволяющим им понять эмоциональное состояние человека. И вовсе не знает собак тот, кто станет оспаривать это.
Герман собственной персоной встретил нас в дверях, Еще днем я позвонил ему и сказал, что мы приедем.
Теперь я понимал, что его разбирает любопытство. Он провел нас в кабинет, и я первым начал разговор.
— Я сделаю то, что вы хотите, но с одним условием, — решительно заявил я. — Я не стану жениться на девушке.
Она может пригласить меня на выходные к Кемперам, представив как близкого друга, может даже сказать, что мы помолвлены, но я вовсе не собираюсь выступать в качестве ее мужа. Я так решил.
Он медленно окинул меня взглядом своих выпученных масленых глаз, явно переваривая мои слова. Девушка вздохнула, поерзав на краешке стула.
— Вы удивляете меня, Дженкинс, — проговорил он наконец. — Вы вроде бы не сентиментальны. Честно говоря, мне все равно, просто я подумал, что вы с большим удовольствием пойдете на дело, если речь пойдет о женитьбе.
