– Миссис. Не присядете ли и вы?
Голдринг взглянул на меня так, будто я был мухой, ползающей по куску пирога, который он намеревался съесть.
– Я буду с вами откровенен, – сказал Катлер. – Предельно откровенен. Моя жена покинула меня примерно три года назад. Наша супружеская жизнь не была вполне счастливой. Она уехала сюда, в Новый Орлеан. Я с трудом ее отыскал.
– Верно, – вставил Голдринг, – мне пришлось изрядно повозиться из-за этой дамы.
Катлер продолжил своим мягким голосом:
– Причина, по которой я стремлюсь ее найти, в том… В общем, я пришел к выводу, что наш брак так никогда и не станет счастливым. Как это ни прискорбно, я решил с ней развестись. Когда любовь проходит, брак становится…
Берта поудобнее уселась на табурете и прервала его:
– Ах, оставьте! Со мной не надо крутить. Жена бросила вас, и вы поменяли замок на двери, чтобы она не могла к вам вернуться. Я вас не виню. Но какое отношение это имеет ко мне?
– Вы простите меня, если я позволю себе высказаться по поводу вашего живого характера? – улыбнулся Катлер. – Да, я не буду попусту тратить слов, миссис… э…
– О’кей, в таком случае давайте ближе к делу, потому что мы хотим идти ужинать, – вновь вмешался я. – Вы собираете материал для развода? Я понимаю так: Голдринг нашел ее и передал ей бумаги.
– Правильно, – подтвердил Голдринг, посмотрев на меня в замешательстве, но с уважением – и как это я, мол, догадался?
– И теперь, – сказал Катлер с ноткой раздражения в голосе, – когда прошли годы с тех пор, как я избавился от всего этого, выясняется, что моя жена собирается заявить, будто бумаги не были ей переданы.
– Вот как! – удивился я.
– Именно так. Это, конечно, абсурд. К счастью, мистер Голдринг отчетливо помнит обстоятельства.
– Верно, – проговорил Голдринг. – Это было примерно в три часа дня тринадцатого марта 1940 года. Она подошла к двери, и я спросил, действительно ли ее фамилия Катлер и действительно ли она живет здесь. Женщина ответила утвердительно. Перед этим я выяснил, что квартира снята на имя Эдны Катлер. Тогда я спросил, зовут ли ее Эдна Катлер, и она ответила: «Да». Я взял оригинал судебной повестки, копию заявления и передал бумаги прямо ей в руки. Она стояла вон там, в дверях. – И Голдринг указал на дверь, которая вела в холл.
– Моя жена утверждает теперь, что она в это время не была в Новом Орлеане, – сказал Катлер. – Однако мистер Голдринг опознал ее по фотографии.
Берта хотела что-то сказать, но я толкнул ее коленом, кашлянул, нахмурился, глядя на ковер, будто пытаясь что-то вспомнить, и произнес:
– Я понял, мистер Катлер. Вы хотите доказать, что это была ваша жена и что она жила в этой квартире.
– Да.
– И что бумаги были вручены именно ей, – добавил Голдринг.
– Я нахожусь здесь недавно – у меня деловая поездка, но хорошо знаком с Новым Орлеаном и прежде приезжал сюда несколько раз. Мне кажется, я был здесь два года назад. Да, именно два года назад. И жил в квартире на противоположной стороне улицы. Возможно, я мог бы узнать миссис Катлер по фотографии.
Лицо его осветилось радостью.
– Это как раз то, что мы хотим. Мы ищем людей, которые могли бы засвидетельствовать, что она жила здесь в то время.
Катлер сунул тонкую, холеную руку во внутренний карман пиджака и извлек небольшой конверт. Из него он вынул три фотографии.
Я долго рассматривал снимки, чтобы наверняка узнать эту женщину, если снова увижу ее.
– Ну? – нетерпеливо спросил Катлер.
– Пытаюсь вспомнить. Где-то я ее видел, но не думаю, что был знаком с ней. А видеть определенно видел ее раньше. Это точно. Но не могу вспомнить, занимала ли она эту квартиру. Может быть, вспомню позже.
Я снова толкнул Берту, чтобы она взглянула на фотографию, но, как оказалось, зря беспокоился. Едва Катлер протянул руку за снимками, как Берта выхватила их у меня и сказала:
– Давай разглядим ее как следует.
Мы принялись рассматривать фотографии. Я имею привычку пытаться составить представление о характере человека по его фотографии. Эта девушка была примерно такого же сложения, что и Роберта. Лица их имели смутное сходство. У Роберты был прямой нос, а глаза я бы назвал загадочными или задумчивыми, а эта казалась более легкомысленной и простодушной. Она могла бы смеяться или плакать в зависимости от обстоятельств и настроения, не задумываясь над тем, что последует далее. Роберта смеялась, не переставая при этом думать. Она всегда контролировала себя. Эта же девушка на фотографии производила впечатление безрассудного игрока. Она могла бы рискнуть всем, вытаскивая карты; выигрыш приняла бы как должное, а проиграв, впала бы в состояние тупого недоверия. Но, начиная игру, ни за что не задумалась бы о вероятности проигрыша. Роберта же принадлежала к тому типу людей, которые никогда не поставили бы на карту то, что боятся проиграть.
Что же касается сложения и фигуры, то они вполне могли бы носить вещи друг друга.
Берта вернула фотографии Катлеру.
– Довольно молодая, – сказал я.
Катлер кивнул.
– Она моложе меня на десять лет. Возможно, в этом одна из причин краха нашего семейного союза. Однако я больше не хочу вас утруждать своими заботами. Я должен найти кого-то, кто точно знает, что моя жена жила в этой квартире.
– Очень жаль, что не могу вам помочь, – сказал я, – быть может, позднее что-нибудь вспомню. Где я смогу вас найти?
Он дал мне визитную карточку. «Марко Катлер. Акции и облигации. Голливуд». Я положил ее в карман и пообещал непременно с ним связаться, если смогу вспомнить побольше о том, кто занимал эту квартиру три года назад.
– Мое имя есть в телефонной книге, – сказал Голдринг. – Позвоните мне, если у вас появится какая-нибудь информация, прежде чем мистер Катлер уедет. Если вам понадобится вручить кому-нибудь бумаги, тоже милости прошу.
Я пообещал воспользоваться его предложением и обратился к Катлеру:
– Вы ведь не можете заставить вашу жену признаться, что она жила здесь. По-моему, ей придется представить суду подробные свидетельства о том, где именно она находилась, коль скоро она утверждает, будто бумаги не были ей вручены.
– Сделать это не так просто, как кажется, – вздохнул Катлер. – Моя жена умеет ускользать. У нее довольно трудный и скрытный характер. Ну, большое спасибо.
Он кивнул Голдрингу. Они встали. Голдринг еще раз быстро окинул взглядом квартиру и направился к двери. Катлер задержался.
– Не знаю, как вас и благодарить за содействие, – сказал он. – Конечно же, то, что для меня очень серьезно, человеку постороннему может показаться пустяком. Право, чрезвычайно признателен вам за любезность.
Когда дверь за ними закрылась, Берта повернулась ко мне.
– Он мне понравился, – заметила она.
– Да, у него приятный голос, – согласился я, – и…
– Не будь таким чертовым дураком! – воскликнула Берта. – Не Катлер, Голдринг!
– О!
– Катлер – проклятый сладкоречивый лицемер! – заявила Берта. – Никто, если он так приторно вежлив, не может быть искренним, а неискренность и есть лицемерие! Мне понравился Голдринг. Он не крутил и не заговаривал зубы.
– Пра-а-а-вильно! – произнес я, стараясь подражать манере говорить Голдринга.
Берта сердито посмотрела на меня:
– Ты иногда можешь очень раздражать, малыш! Пошли, позвоним Хейлу. Он сейчас уже, наверное, в Нью-Йорке. В крайнем случае оставим ему сообщение.
Мы сидели в отеле, ожидая телефонного разговора с Нью-Йорком. Наконец с центральной станции сообщили, что в офисе Хейла никого нет и домашний телефон не отвечает.
– Мы не знаем точно, когда он вернется домой, – сказала телефонистке Берта. – Возможно, ночью. Продолжайте вызовы.
– Хочу съесть что-нибудь, пока мы ждем. Мне давно пора пообедать, – заметил я.
Но Берта и слышать не хотела о том, чтобы отпустить меня.
– Мне нужно, чтобы ты был здесь, когда нас соединят. Закажи себе что-нибудь в номер.
Я огрызнулся: мол, не исключено, что мы услышим его драгоценный голос уже за полночь, но все же попросил официанта принести меню. Берта просмотрела его и решила заказать себе коктейль из креветок, чтобы не скучать, пока я буду управляться с бифштексом.
– Знаешь, я просто не смогу сидеть и смотреть, как ты ешь, – призналась она.
Я кивнул.
Официант был несколько озадачен:
– Вам только коктейль из креветок?
– А что это за устрицы «Рокфеллер»? – спросила Берта.
– Печеные устрицы, – ответил официант. Лицо его осветилось воодушевлением. – Раковины опускают в горячий раствор каменной соли. Добавляют немного чеснока и специального соуса, кстати, его рецепт держится в секрете. И затем их запекают. Прямо в раковинах.
– Звучит неплохо, – откликнулась Берта. – Принесите для пробы полдюжины. Нет, дюжину. Поджарьте французскую булку до коричневой румяной корочки и получше полейте ее растопленным маслом. И захватите кофейник и кувшинчик сливок. И побольше сахара!
