Чета Вардас смотрела на него если не с надеждой, то уже и без недавнего отчаяния. Мне думается, что у них наступил период безразличия и покорности, когда человек перестает сопротивляться обстоятельствам. Я тоже наблюдал за физиономией Вулфа, за его носом, потом пришел черед губ: он принялся то втягивать их, то сильно выпячивать, что означало, что он примирился с неизбежностью и пускает в ход свою мыслительную машину. Иной раз я наблюдал подобные упражнения чуть ли не в течение часа, но сейчас они продолжались несколько минут.
Вулф вздохнул, открыл глаза и обратился к Тине:
— После разговора с Фиклером тот человек допрашивал вас первой, так?
— Да, сэр.
— Повторите мне все, что он говорил, что спрашивал. Мне нужно знать каждое слово.
Я считаю, что при сложившихся обстоятельствах Тина прекрасно справилась с задачей. Убежденная, что ее судьба решена и что вопросы Воллена уже не в силах ее изменить тем или иным образом, она все же старалась изо всех сил. Тина сосредоточенно нахмурила брови и приняла такой вид, будто хочет вывернуться наизнанку. Но она не обладала натренированной памятью, и ее отчет страдал неточностями.
Когда она замолчала, Вулф спросил:
— Вы уверены, что он вам не показал никакого предмета?
— Да, уверена.
— Он не спрашивал вас ни о какой вещи в парикмахерской?
— Нет.
— И вообще не упоминал ни о какой вещи?
— Нет.
— Ничего не вынимал из кармана?
— Нет.
— У него была газета. Он достал ее из кармана?
— Нет. Я уже говорила: когда он вошел в кабинку, газета была у него в руках.
— В руках или же под рукой?
— В руке, я думаю… Я уверена.
— Была ли она сложена?
— Ну да, газеты всегда сложенные.
— Миссис Вардас, постарайтесь представить себе эту газету в его руке… Я обращаю на нее внимание потому, что больше не с чего начать, а нам нужно найти какую-нибудь зацепку. Была ли газета сложена таким образом, будто она раньше лежала у него в кармане?
— Нет. Ее не перегибали больше, чем обычно. Это была «Ньюс». Когда он сел, он положил ее у своей правой руки. Я убрала кое-что со стола, чтобы освободить ему место, и газета лежала точно так, как на журнальном столике. Нет, он ее не перегибал.
— Вы не заметили в ней ничего необычного?
Тина покачала головой.
— Газета как газета.
Вулф повторил то же самое с Карлом и получил примерно такие же ответы. Никаких предметов ему не предъявляли и ничего не показали. А пресловутая газета действительно лежала на краю столика, и Воллен ее не касался в ходе разговора. Карл был практичнее Тины, он не затрачивал столько усилий, чтобы припомнить точные слова Воллена.
Под конец Вулф отказался от попытки получить от них то, чем они не располагали. Он снова откинулся назад, сжал губы, закрыл глаза и принялся выстукивать какую-то мелодию кончиками пальцев на подлокотниках.
Карл и Тина переглянулись. Потом Тина встала со стула, подошла к мужу и пригладили ему волосы. Заметив, что я смотрю на нее, она покраснела, один бог знает почему, и снова вернулась на свое место.
Наконец Вулф разлепил веки.
— Проклятье! — сердито буркнул он. — Даже если бы я мог сделать ход, мне пришлось бы от него отказаться. Ведь стоит только шевельнуть пальцем, как Кремер поднимет крик, а у меня нет для него намордника. Все усилия…
Во входную дверь позвонили. Во время обеда Фрицу было сказано, что он может не обращать внимания на эти сигналы, поэтому я поднялся, пересек холл и направился к двери.
Но сделал всего четыре шага и остановился: сквозь дверное стекло, пропускавшее свет только с одной стороны, мне были хорошо видны красное обветренное лицо и широкие плечи посетителя.
Я вернулся и кабинет и кратко доложил Вулфу:
— Явился человек, который сядет в красное кресло.
— Вот как? — Он поднял голову. — В переднюю комнату быстро.
— Я мог бы сказать ему…
— Нет.
Карл и Тина, предупрежденные нашим тоном, были уже на ногах.
Снова раздался звонок. Я подбежал к двери в соседнюю комнату и распахнул ее, скомандовав:
— Быстрее проходите сюда!
Они повиновались без звука, будто знали меня многие годы и полностью мне доверяли.
Впрочем, у них не было выбора. Когда они вошли в комнату, я распорядился:
— Отдыхайте и сидите тихо.
Закрыв дверь, я взглянул на Вулфа. Тот кивнул. Тогда я отправился в холл, распахнул входную дверь и по-деловому, но вежливо, сказал:
— Привет! Ну, что теперь?
Инспектор Кремер ворчливо бросил:
— Можно было бы открыть и поживее!
Вулф при желании умеет передвигаться быстро, я много раз видел это собственными глазами. К тому времени, как мы с инспектором вошли к кабинет, у него на столе были разложены какие-то справочники по луковичным растениям, пачка бумаги, десяток разноцветных карандашей и масса папок со сведениями об орхидеях, за которыми ему пришлось сходить к шкафу в противоположном конце помещения. Одна из папок была открыта, и Вулф склонился над ней в хорошо знакомой для меня позе. Я взглянул на мой стол: там тоже лежал чистый журнал, в который мне якобы следовало записать какие-то данные.
Вулф ответил на приветствие инспектора, но в его голосе сквозило раздражение.
Кремера это не обескуражило. Он подошел к красному кожаному креслу и устроился в нем.
Я сел за свой стол и демонстративно отложил в сторону журнал. К сожалению, на этот раз я не мог равнодушно следить за встречей этих давних противников. Мысленно я дал себе слово не перечить Вулфу и не изводить его в течение целого месяца, если только ему удастся спасти Карла и Тину от когтей Кремера и самому при этом не угодить за решетку.
Вошел Фриц с подносом. Значит, Вулф не забыл нажать на кнопку. На подносе была обычная порция: три бутылки и стакан.
Достав из шкафа открывалку, Вулф велел Фрицу принести еще стакан, но Кремер отказался.
Неожиданно инспектор посмотрел на меня и спросил:
— Куда вы пошли после того, как покинули парикмахерскую?
Мои брови поползли вверх.
— Даже так?
— Да.
— Ну что же… Если это и правда так важно, вы могли приставить ко мне хвост. Если же вас просто мучает любопытство, то я протестую против данного вопроса. Задавайте следующий.
— Почему бы не ответить на первый?
— Потому что меня частенько посылают с конфиденциальными поручениями, и я не хочу развивать у вас дурную привычку.
Кремер резко повернулся к Вулфу:
— Вы знаете, что в этой парикмахерской был убит полицейский?
— Да. — Вулф приподнял стакан, над которым шапкой поднималась пена, и поднес его ко рту. — Арчи рассказал мне.
— Может быть.
— Не «может быть», а рассказал.
— Ну, хорошо, хорошо.
Кремер наклонил голову и стал наблюдать, как Вулф опустошил стакан и вытер губы носовым платком, потом произнес:
— Послушайте. Вот что привело меня сюда… За эти годы я твердо усвоил: когда я обнаруживаю вас на расстоянии мили от места убийства, — а Гудвин является частью вас самого, — надо ожидать каких-то осложнений… Нет нужды приводить примеры, ваша память не хуже моей…
— Обождите секундочку, — поспешно продолжил он, — разрешите мне закончить. Я не спорю, бывают на свете совпадения. Мне известно, что вы ходите в эту парикмахерскую вот уже два года, а Гудвин — более шести. Так что вроде бы и нет ничего примечательного в том, что он оказался там именно сегодня, через два часа после совершения убийства, если бы не некоторые нюансы. Он сказал Грабоффу, своему мастеру, что его нужно срочно побрить, так как у него неотложная и важная встреча. Но никакой спешки почему-то не проявил. Наоборот, прождал чуть ли не полчаса, пока тот не отпустил своего клиента… Но это я могу еще понять. Однако вот другое: и Фиклер, и Грабофф показали, что за эти шесть лет Гудвин ни разу не приходил к ним только побриться. Ни разу, слышите? Всегда стрижка, мытье головы, укладка феном, бритье и так далее. И вот впервые за шесть лет он испытывает такую необходимость и заходит только побриться. Причем как раз в такой день. Я этому не верю.
Вулф пожал плечами:
— Ну, не верьте Я не отвечаю ни за вашу доверчивость, ни за вашу подозрительность, мистер Кремер. За это не отвечает также и мистер Гудвин. Ведь сие от нас не зависит. Не знаю, чем могу вам помочь.
— Да, да, и никто бы этому не поверил, — упрямо заявил Кремер, не желая принимать насмешки Вулфа. — По этой-то причине я и пришел. Я уверен, что Гудвин отправился в парикмахерскую потому, что знал о случившемся убийстве.
— Вы сильно ошибаетесь, — сказал я — Ваша мнительность часто вас подводит, инспектор. До тех пор, пока я не пришел туда, я не только не знал, но даже не подозревал, что в парикмахерской или в другом месте убит человек.
— Вы зачастую врете, мистер Гудвин.
— Только в известных пределах, ну, а пределы-то я знаю. Я могу зафиксировать свои показания письменно. Запишите все это, и я распишусь, а в конторе на углу находится нотариус. Вы понимаете, что я не пойду на дачу ложных показаний.
