Он вышел из комнаты.
– Ни малейшего представления не имею, кто он такой, – объявил сэр Родрик, когда Пуаро удалился.
– Вы не знаете, кто он такой? – повторила Соня растерянно.
– Из тех, кто нынче приезжает повидать меня, я и половины не помню. Но, конечно, и вида не подаю, тут есть свои приемы, знаете ли. То же самое и в гостях. Подходит к тебе субъект и говорит: «Возможно, вы меня не помните. Последний раз мы виделись в тридцать девятом». Конечно, я отвечаю: «Что вы! Прекрасно помню», а сам ни малейшего понятия не имею, кто это. Слепота и глухота – большая помеха. К концу войны мы много якшались с французишками вроде этого. Я и половины из них не помню. Да нет, этот там был, несомненно. Он знал меня, и я знавал многих, про кого он здесь разговаривал. История про меня и украденный автомобиль – все так и было. Слегка преувеличено, конечно, но тогда она большим успехом пользовалась. Что же, он, по-моему, не догадался, что я его не вспомнил. Неглуп, должен сказать, но уж такой французишка, а? И семенит, и пританцовывает, и кланяется, и шаркает! Так на чем мы остановились?
Соня взяла со стола письмо и подала ему. Затем тактично протянула ему очки, но он отмахнулся.
– Мне эта проклятая штука не требуется. Я все прекрасно вижу.
Он прищурился и поднес письмо к самым глазам. Но затем сдался и сунул его ей.
– Пожалуй, прочитайте-ка его мне вы.
И она начала читать приятным звонким голосом.
Эркюль Пуаро несколько секунд постоял на площадке, чуть наклонив голову набок и прислушиваясь. Внизу царила тишина. Он подошел к окну и выглянул наружу. Мэри Рестарик вновь наклонялась над клумбой у террасы. Пуаро удовлетворенно кивнул и, мягко ступая, пошел по коридору. Одну за другой он открывал все двери. Ванная. Стенной шкаф с бельем. Комната для гостей с двумя кроватями. Обитаемая спальня с одной кроватью. Женская спальня с двуспальной кроватью (Мэри Рестарик?). Следующая дверь вела в смежную комнату – Эндрю Рестарика, как он догадался. Он повернулся и перешел через площадку. За первой дверью, которую он открыл, оказалась спальня с одной кроватью. Он решил, что сейчас в ней никто не спит, но, видимо, ею пользуются в субботу и воскресенье. На туалетном столике лежали щетки. Внимательно прислушавшись, он на цыпочках вошел внутрь и открыл гардероб. Да, там висела одежда – в основном для деревенских прогулок и развлечений.
На письменном столе ничего не лежало. Он осторожно открыл ящики. Всякая мелочь, два-три письма, но самые банальные – и датированные довольно давно. Он задвинул ящики, спустился вниз и, выйдя на террасу, попрощался с хозяйкой дома. Он отказался от предложения выпить чаю, объяснив, что обещал вернуться к своим друзьям пораньше, так как сегодня же он должен уехать в Лондон.
– Так, может быть, вызвать такси? Или я могу отвезти вас на машине.
– Нет, нет, мадам, я не стану злоупотреблять вашей любезностью.
Пуаро вернулся в деревню и, свернув на дорогу за церковью, перешел по мостику через ручей. В укромном месте под буком стоял большой лимузин. Шофер распахнул дверцу, Пуаро забрался внутрь, удобно расположился на сиденье и со вздохом облегчения снял лакированные туфли.
– Едем назад в Лондон, – сказал он.
Шофер захлопнул дверцу, сел за руль, и машина, замурлыкав мотором, плавно тронулась. В том, что на обочине шоссе стоял молодой человек, отчаянно сигналя, не было ничего необычного. И взгляд Пуаро равнодушно скользнул по очередному члену братства путешествующих на чужих машинах – пестро одетому, с длинными волнистыми волосами. На таких он успел наглядеться в Лондоне. Но когда машина почти поравнялась с ним, Пуаро внезапно выпрямился и сказал шоферу:
– Будьте добры, остановитесь. Да, и, если можно, подайте немного назад… Он просит, чтобы его подвезли.
Шофер изумленно посмотрел через плечо. Подобного распоряжения он никак не ожидал. Однако Пуаро слегка кивнул, и шофер повиновался.
Молодой человек по имени Дэвид нагнулся к дверце.
– Я уж думал, вы проедете мимо, – сказал он весело. – Большое спасибо.
Он влез, снял с плеч рюкзачок, спустил его на пол и пригладил каштановые кудри, отливавшие медью.
– Значит, вы меня узнали? – сказал он.
– Ваш костюм несколько бросается в глаза.
– Неужели? Но не могу с вами согласиться. Я всего лишь один из легиона единомышленников.
– Ван-дейковская школа. Весьма живописно.
– Хм. Это мне в голову не приходило. Да, пожалуй, в чем-то вы правы.
– Вам следует носить широкополую шляпу со страусовым пером, – сказал Пуаро, – и кружевной воротник на плечах.
– Ну, так далеко мы все-таки вряд ли зайдем. – Молодой человек рассмеялся. – Миссис Рестарик даже не пытается скрывать отвращения, которое в ней вызывает один только мой вид. Впрочем, я плачу ей тем же. И Рестарик мне не слишком нравится. Есть что-то на редкость непривлекательное в преуспевающих миллионерах, вы не находите?
– Все зависит от точки зрения. Насколько я понял, вы строите куры дочке.
– Какой прелестный оборот речи! – сказал Дэвид. – Строите куры дочке. Пожалуй, можно сказать и так. Но учтите, тут ведь полное равенство. Она и сама строит мне куры.
– А где мадемуазель сейчас?
Дэвид резко повернулся к нему.
– Почему вас это интересует?
– Мне хотелось бы с ней познакомиться, – пожал плечами Пуаро.
– По-моему, она не больше в вашем вкусе, чем я. Норма в Лондоне.
– Но вы сказали ее мачехе…
– О, мы мачехам всего не говорим.
– А в Лондоне она где?
– Работает в бюро по оформлению интерьеров где-то на Кингз-роуд в Челси. Фамилию владелицы я позабыл… Ах да, Сьюзен Фелпс, если не ошибаюсь.
– Но, полагаю, живет она не там? У вас есть ее адрес?
– Конечно. Огромные многоквартирные корпуса. Но почему вас это так интересует, я не понимаю.
– На свете есть столько интересного!
– Я что-то не улавливаю.
– Что привело вас сегодня в этот дом?.. Как он называется? О, «Лабиринт»!.. Что привело вас туда сегодня? Тайно привело в дом и вверх по лестнице?
– Я вошел через заднюю дверь, не отрицаю.
– Что вы искали наверху?
– Это мое дело. Не хочу быть грубым, но не кажется ли вам, что вы что-то слишком любопытны?
– Да, я проявляю любопытство. Мне бы хотелось узнать точно, где сейчас мадемуазель.
– А-а! Милый Эндрю и милая Мэри (Господи сгнои их!) вас наняли? Они пробуют ее отыскать?
– Мне кажется, – сказал Пуаро, – пока они даже не знают, что она пропала.
– Но кто-то же вас нанял!
– Вы крайне проницательны, – сказал Пуаро и откинулся на спинку.
– Я как раз гадал, что у вас на уме, – сказал Дэвид. – Потому и махал вам. Надеялся, что вы остановитесь и введете меня в курс. Она моя девочка. Полагаю, вам это известно?
– Насколько я понимаю, так оно считается, – неопределенно ответил Пуаро. – Но если так, вы должны знать, где она. Не правда ли, мистер… извините, по-моему, мне известно только ваше имя – Дэвид, но фамилия…
– Бейкер.
– Может быть, мистер Бейкер, вы поссорились?
– Нет, мы не ссорились. А почему вы так решили?
– Мисс Норма Рестарик уехала из «Лабиринта» вечером в воскресенье или утром в понедельник?
– Не исключено. Есть утренний автобус. В Лондон на нем можно добраться в начале одиннадцатого. Она немного опоздала бы на работу… но совсем немного. Обычно она уезжает вечером в воскресенье.
– Она уехала в воскресенье вечером, но в Бородин-Меншенс не приехала.
– Видимо, нет. Так говорит Клодия.
– Но мисс Риис-Холленд… это ведь ее фамилия?.. была удивлена или встревожена?
– Господи, нет, конечно. С какой стати? Они друг за другом не следят.
– Но вы думали, что она вернется туда?
– Она и на работу не вышла. В бюро на стенку лезут, можете мне поверить.
– А вы тревожитесь, мистер Бейкер?
– Нет. Естественно… то есть я… черт побери, сам не знаю. Не вижу причин тревожиться, но, бесспорно, время идет. У нас что сегодня? Четверг?
– Она с вами не поссорилась?
– Нет. Мы не ссорились.
– Но вы встревожены, мистер Бейкер?
– Вам-то какое дело?
– Никакого, но, насколько я понял, у нее дома неприятности. Ей не нравится ее мачеха.
– И с полным на то основанием. Стерва баба. Твердокаменная. Ей Норма тоже не нравится.
– Она ведь болела? Ей пришлось лечь в больницу.
– О ком вы говорите? О Норме?
– Нет, я говорю о Мэри Рестарик. Я говорю о миссис Рестарик.
– Да, кажется, она побывала в клинике. Неизвестно зачем. Сильна, как лошадь.
– А мисс Рестарик ненавидит мачеху.
– Она не всегда ведет себя уравновешенно, то есть Норма. Ну, понимаете, срывается. Девушки всегда ненавидят мачех, я же сказал.
– И мачехи всегда из-за этого заболевают? Настолько, чтобы ложиться в больницу?
– На что вы, черт дери, намекаете?
– На работу в саду. Может быть, на гербициды.
– При чем тут гербициды? Вы что, намекаете, что Норма… что она способна… что…
– Люди ведь не молчат, – сказал Пуаро. – Начинают ходить слухи.
