Шарлотта тоже готовилась принять участие в похоронах. Но тут, к ее удивлению, принесли записку от Эмили, в которой та сообщала, что они с Джеком не только также намереваются приехать, но и с удовольствием заедут за Шарлоттой в десять утра и прихватят ее с собой, а также что тетушка Веспасия тоже будет присутствовать на похоронах. Эмили не приводила никаких объяснений, не сообщала даже, когда они вернулись, а поскольку было уже пять минут десятого, то было поздно отказываться от этого предложения или искать какую-то другую альтернативу.
– Слава богу, по крайней мере, мама и бабушка останутся дома.
Шарлотта сложила записку и сунула ее в корзинку с шитьем, где Томас ее никогда не найдет, – просто по привычке. Конечно, он без задержки узнает, что они все там присутствовали, но ей никак невозможно было представить это мужу таким образом, как будто она туда поехала исключительно по личным причинам, хотя, конечно, к Линдси она относилась очень хорошо. Нет, безусловно, в первую очередь они ехали туда, потому что им было любопытно на это поглядеть; к тому же они по-прежнему рассчитывали, что им удастся узнать что-нибудь существенное о причинах смерти Линдси и Клеменси. А Питт мог бы такой шаг и не одобрить.
Может, Эмили уже удалось что-то узнать? Они с Джеком говорили, что собираются расследовать политическую сторону этого дела, и Рэдли уже связался кое с кем из либеральной партии с целью прощупать обстановку в плане выдвижения своей кандидатуры в парламент, когда там освободится место, – если, конечно, партия примет его в качестве такого кандидата. И если он действительно серьезно настроен насчет продолжения работы, которой занималась Клеменси, он вполне мог встречаться с членами Фабианского общества и другими людьми с социалистическими взглядами… Нет, конечно, у тех не было ни малейших шансов снова провести члена своего общества в Палату общин. Но были нужны свежие идеи, которые можно либо защищать, либо им противостоять.
Шарлотта была занята укладкой волос, неосознанно стараясь предстать на публике в самом лучшем виде. И до нее не доходило – пока она не просидела у зеркала более получаса и все еще не добилась удовлетворительных результатов, – чем именно она сейчас занята. Тут она покраснела, осознав наконец собственную суетность и даже глупость, и выбросила из головы назойливые мысли о Стивене Шоу.
– Грейси!
Служанка тут же материализовалась, – влетела с лестничной площадки с тряпкой в руке и с сияющим личиком.
– Да, мэм?
– Ты поедешь со мной на похороны мистера Линдси?
– О да, мэм! Когда, мэм?
– Примерно через четверть часа – именно тогда, наверное, мы и тронемся. Миссис Рэдли захватит нас с собой в своей карете.
Тут Грейси помрачнела и с трудом сглотнула образовавшийся в горле комок.
– Я еще работу не закончила, мэм. Еще ступеньки надобно помыть и комнату мисс Джемаймы. Пыли повсюду навалило, хоть ее самой там сейчас и нету. И не одета я как надо. И черное платье у меня не глажено…
– Это платье достаточно темное. – Шарлотта осмотрела повседневную одежду Грейси – обычное серое шерстяное рабочее платье; потертое, но для утра вполне подходящее. Нет, все-таки надо как-нибудь прикупить девочке что-нибудь получше, хорошенькое ярко-синее платьице. Когда можно будет себе это позволить. – Про домашние заботы можешь пока забыть. Никуда они не денутся – завтра доделаешь; в конце концов, результат будет точно такой же.
– Вы так думаете, мэм? – Грейси никогда еще не говорили забыть про ее обязанности по дому, и глаза у нее сияли как звезды при мысли, что все это может подождать, а вместо этого можно будет выбраться из дому, отправиться в новую экспедицию, чтобы что-то расследовать и выяснять.
– Да, я уверена, – ответила Шарлотта. – А сейчас иди и причешись. И найди свое пальто. Нам нельзя опаздывать.
– О да, мэм! Сию минуту, мэм! – И прежде чем Шарлотта успела добавить что-то еще, она исчезла, и ее шаги простучали по лестнице в мансарду, где была ее комната.
Эмили приехала точно в то время, которое указала в записке, и ворвалась в дом, одетая в элегантное черное выходное платье, сшитое по самым модным выкройкам, расшитое гагатовыми бусинками и не слишком подходящее для похорон. И хотя отделанный кружевом воротник был настолько высоким, что доходил почти до ушей, но кружева были чуточку слишком изящные и дорогие; они здорово подчеркивали жемчужную белизну кожи хозяйки, что годилось скорее для суаре, нежели для похорон. Шляпка была весьма щегольская, несмотря на наличие вуалетки, и ее цвет прекрасно подчеркивал румянец на щеках Эмили, так что ни у кого не могло возникнуть ни малейших сомнений в том, что она новобрачная.
Шарлотта была так рада за нее, что с трудом удержалась от слов неодобрения, хотя подобный наряд был здесь несколько неуместен и вряд ли приемлем.
Джек шел в двух шагах позади, как всегда безукоризненно одетый; ему, по всей видимости, теперь несколько проще было расплачиваться по счетам от портных. И еще в нем появилась какая-то новая уверенность в себе, выросшая не только из одного его внешнего очарования и желания всем нравиться, но основанная на некоем внутреннем ощущении счастья и покоя, которое не требовало ничьего одобрения. Шарлотта сперва решила, что это отражение его отношений с Эмили. Но потом, как только он заговорил, она поняла, что это ощущение в нем гораздо глубже; оно означало, что он нашел цель в жизни, и эта внутренняя уверенность так и подсвечивала его изнутри.
Он поцеловал Шарлотту в щеку.
– Я встречался с членами парламентской фракции, и, думаю, они примут меня в качестве кандидата в депутаты! – сообщил он, широко улыбаясь. – Как только будут назначены очередные дополнительные выборы, я выставлю свою кандидатуру.
– Поздравляю! – сказала Шарлотта. При этом у нее внутри образовалось нечто вроде огромного пузыря, наполненного счастливыми предвкушениями. – Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы помочь тебе победить. – Она посмотрела на Эмили и заметила на ее лице выражение глубокого удовлетворения и удовольствия, а в глазах ее сияла гордость. – Абсолютно все! Я даже готова прикусить себе язык – в качестве последнего средства содействия. А теперь пора ехать на похороны Эймоса Линдси. Думаю, это будет частью нашего дела. Не знаю почему, но я уверена, что его смерть связана со смертью Клеменси.
– Конечно, – согласилась с нею Эмили. – Все иные предположения просто не имеют никакого смысла. Их наверняка убил один и тот же человек. И я по-прежнему думаю, что это из-за политики. Клеменси слишком многих гладила против шерсти. Чем больше я расследую то, чем она занималась и планировала сделать, тем больше я понимаю, насколько решительно она была настроена и как много людей могло оказаться с запачканными репутациями и опозоренными, будучи уличены в получении этих и в самом деле очень грязных денег. Ты уверена, что сестры Уорлингэм не знали, чем она занимается?
– Да, они ничего об этом не знали, – подтвердила Шарлотта. – Не думаю, что она им говорила. Но Селеста – гораздо более умелая актриса, чем Анжелина, которую лично я с трудом могу представить себе виновной; она такая простодушная, ее видно насквозь. Она такая… не от мира сего. И совершенно безвредная и бесполезная. Не думаю, чтобы у нее хватило решимости или хладнокровия спланировать и осуществить эти поджоги.
– Но у Селесты могло бы хватить, – настаивала на своем Эмили. – В конце-то концов, они могли потерять гораздо больше, чем кто-либо еще.
– За исключением Шоу, – заметил Джек. – Клеменси раздавала деньги Уорлингэмов налево и направо. Так уж вышло, что она еще до смерти успела раздать все свою долю наследства. Правда, в этом мы полагаемся только на слова Шоу, он один знал про это. А он вполне мог задуматься о том, что она делает, и убить ее, чтобы остановить эту раздачу, пока там еще что-то оставалось. И только потом понять, что опоздал.
Шарлотта повернулась и посмотрела на него. Это была чрезвычайно неприятная мысль, которая до сего момента не приходила ей в голову, но отрицать подобную возможность было нельзя. Никто другой не знал, чем занималась Клеменси; и они располагали только заверениями Шоу, что он знал об этом с самого начала. А если нет? А если он обнаружил это только за пару дней до гибели Клеменси и именно это открытие, внезапно сделанное им, поставило перед возможной перспективой утратить свое чрезвычайно комфортабельное положение как в финансовом, так и, несомненно, в социальном плане, если бы эта информации стала достоянием публики. И в самом деле, весьма весомое основание для убийства.
Шарлотта ничего не сказала, но ощутила, как внутри у нее все болезненно сжалось и заледенело.
– Извини, – тихо и мягко сказал Джек. – Но это тоже не следует упускать из виду.
Шарлотта проглотила образовавшийся в горле комок. Перед ее внутренним взором тут же возникло лицо Шоу – честное, сильное, напряженное. Ее очень удивило, насколько неприятной, болезненной оказалась эта мысль.
