— А я об этом не сожалею, — заявила Линн, взяв Билла за руку, — хотя сначала у меня в голове все перемешалось. Понимаете, Кит женат, а Билл нет.
— Вот мои водительские права, — застенчиво сказал Билл, — карточка социального страхования и членский билет клуба «Дайнерс»…
— Оставьте их себе. — Ударив себя кулаком в подбородок, шеф Флек отошел туда, где раньше была стена, и прислонился к дверному косяку. — Ну и что будет дальше?
* * *
Дальше мисс Оупеншо разразилась обвинительной речью против мужчин, которые увлекают женщин, выдавая себя за других, — она сердилась на Билла-Кита и была в еще большей ярости на Линн, которая продолжала цепляться за его руку, — после чего перешла к золоту.
— Я требую, чтобы мне его показали, — заявила мисс Оупеншо. — Больше я не желаю никому верить на слово в этом ужасном месте. Вы очень толково все объяснили насчет того, что латунные предметы закрепили намертво, потому что они в действительности золотые, инспектор Квин, но почему бы нам в этом не убедиться?
— Конечно, — отозвался инспектор.
Сейчас он не был убежден даже в собственном имени.
— Почему бы не отодрать панели от стен? — предложил Билл. — В них должно быть больше всего веса. Попробую вспомнить все, чему меня учили на курсах металлургии. Кроме того, я бы хотел взглянуть на этот домашний литейный цех. Ни разу в нем не бывал.
— Интересно почему? — пробормотала Корнелия Оупеншо и злобно посмотрела на Линн.
— А где Хьюго? — спросил Билл.
— Я здесь, — откликнулся Хьюго с лестничной площадки. Он все время стоял там, не проронив ни звука.
— Как насчет того, чтобы принести пару латунных листов из погреба в мастерскую, Хьюго, где я бы мог их обследовать?
Хьюго исчез внизу. Алистер возглавил процессию к цеховому флигелю уверенной походкой человека, уже побывавшего там.
Их глазам представилось удивительное зрелище печей для обжига, чугунных форм, весов, термических электроэлементов, запасов меди, цинка, угля, канифоли, графита, свинца, шкафа с кислотами, в основном серной (используемой, по словам Билла, для протравки), бихромата натрия и калия, напоминающее кузницу Вулкана, как ее представлял Уолт Дисней, — тусклую, почерневшую от копоти и населенную призраками деловитых маленьких человечков.
— Меня удивляет, что старик смог научить Хьюго изготовлять латунь, — сказал Билл. — Этот процесс требует внимания и сосредоточенности… Давайте их сюда, Хьюго.
— Будьте осторожны! — взмолилась Корнелия.
* * *
Билл нашел слесарную ножовку, отпилил кусок латунного листа и начал работать с весами, напильником и азотной кислотой. Остальные молча наблюдали за ним.
Вскоре он отрезал кусок другой панели и повторил тесты.
— Принесите остальные панели, Хьюго.
— Но это золото, Билл?! — воскликнула Линн.
Билл красноречиво промолчал. Работа продолжалась — с каждым использованным образцом атмосфера в мастерской становилась все более напряженной. Когда со стенными панелями было покончено, Билл велел Хьюго принести картинные рамы, затем латунные лестничные перила, детали латунных кроватей и так далее.
Когда латуни для экспериментов больше не осталось, Билл задумчиво вытер руки о слаксы и промолвил:
— Это сплав меди с цинком — примерно шестьдесят три процента меди, а остальное цинк.
— А сколько золота? — алчно осведомилась Элизабет Алистер.
— Нисколько, — ответил Билл. — Чистая латунь.
— У меня в зубах есть золотые пломбы, — ухмыльнулся Вон. — Сколько вы за них предложите?
КОГДА, ГДЕ, КТО, ПОЧЕМУ?
Это было тяжелое время. Учитывая, что латунь оказалась латунью, приходилось удивляться, что группа не разбежалась в разные стороны, чтобы никогда не встречаться снова, за исключением Линн и Билла, которые, как подозревали все, кроме Корнелии Оупеншо, уже состояли в нерушимом союзе.
К останкам владений Хендрика Брасса всех (кроме шефа Флека, чья хватка слабела от усталости и кого теперь видели очень редко, поскольку удерживать людей здесь он больше не мог) притягивала сама безнадежность их поисков. Измученные наследники напоминали евреев, которым писал апостол Павел в своем послании: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом».[121] Они ожидали золота, но оно было невидимым. Только вера могла найти его. Поэтому они не уезжали.
Случай с Квинами был несколько иным. Джесси отправилась бы даже в ад, если бы ее супруг был рядом с ней, и поджаривалась бы там вместе с ним столько времени, сколько бы он хотел. Ричард решил оставаться в поместье, но здесь и был сущий ад. Об этом заботились Вон, злобная Корнелия, Алистеры и даже доктор Торнтон. Но Ричард сделал выбор, потому что он был Ричардом — ingenioso hidalgo,[122] таким же упорным, как человек из Ла Манчи.
— Я должен увидеть, чем все это кончится, Джесси.
— Да, дорогой.
Подстрекаемые верой наследники снова атаковали дом — вернее, то, что от него осталось. Нерегулярная команда была в авангарде. Погреб углубили еще на два фута. Печь избавили от ее компонентов, которые, в свою очередь, разобрали на кусочки. Мастерская подверглась особо тщательному повторному обследованию — плавильные печи демонтировали, а весь металл проверили на предмет того, не является ли он золотом, покрытым медью, цинком, железом или чем-нибудь еще. Никаких положительных результатов это не дало.
Момент экзальтации наступил, когда Ричард после долгих раздумий вспомнил о новых стальных подпорках. Все устремились к ближайшей укрепленной стене, Билл с трудом воскресил древнюю ацетиленовую горелку и направил ее на одну из подпорок. Но она оказалась из сплошной стали. «Не бывает пророк без чести»[123] и так далее, поэтому Ричарда сурово осудили за его пророчество. Он переносил несправедливость, в отличие от пророка, без философского спокойствия.
Потом они занялись участком. «Нерегулярники» и здесь трудились в поте лица, хотя Билл и доктор Торнтон также взялись за лопаты, и даже Девитт Алистер соизволил испачкать руки. Они разворошили остатки кирпичей на подъездной аллее и вскопали ее на несколько футов вглубь, затем приступили к раскопкам вокруг дома и каретного сарая, после чего сровняли его с землей, несмотря на тщательные поиски, которые Ричард провел в ночное время — как теперь казалось, давным-давно. В итоге им пришлось примириться с удручающим фактом, что золота Хендрика Брасса нет ни в самом здании, ни поблизости.
— Оно может быть запросто зарыто в лесу, — сказал Билл. — Старик мог подкинуть Вону ложную приманку просто для забавы.
— Но, Билл, дорогой, — возразила Линн, — не можете же вы перекопать весь лес. Его здесь целые акры.
— Можно воспользоваться металлоискателем. — Наведя справки, Билл проехал двадцать восемь миль и взял напрокат металлоискатель за свой счет («Я должен беречь долю Кита», — объяснил он), после чего бродил с ним по лесу днем и вечером, сопровождаемый крадущимися позади наследниками. На второй день металлоискатель что-то обнаружил. Алистер и доктор Торнтон начали яростно работать лопатами и раскопали металлическую планку от детской колыбели, на которой было выгравировано: «Запатентовано в 1864 г.». Но даже эта сомнительная находка, раскрошившаяся в ржавую пыль под пальцами Билла, вызвала оживленные крики и энергичное возобновление поисков.
Тем временем отношения между наследниками также подвергались коррозии, а в одном случае, как выяснил инспектор, дело дошло до полного разложения. Вот типичный образец разговора при свете пламени в камине.
Алистер. Куда, черт побери, делся мой бюллетень скачек?
Корнелия. Нечего смотреть на меня, если ваша газетенка исчезла.
Вон (Алистеру). Что случилось с вашим британским акцентом, Дехафвит?[124]
Алистер (Вону). Заткнитесь, портач!
Вон смеется и делает глоток из фляги.
Корнелия. Как же я устала от вас всех! Особенно от вас, Алистер, и от этого старого доктора Киллера.[125]
Доктор Торнтон (сердито). Те, кто бросают камни… Думаю, мы все знаем, в чем ваша беда, мисс Оупеншо.
Корнелия. Вот как? АМА[126] с удовольствием бы послушала, насколько этичным ее членом вы являетесь.
Лиз Алистер (злобно). Старая дева.
Корнелия (ехидно). Не сравнить ли нам свидетельства о рождении, дорогая?
И так далее, вплоть до ночи, когда инспектор обнаружил факт разложения. Будучи не в силах заснуть на латунной кровати, он пользовался этим, чтобы потихоньку бродить по дому. Этой ночью, свернув в главный коридор, инспектор услышал, как где-то впереди осторожно приоткрылась дверь, и застыл как вкопанный. Горел ночник, и он увидел, что открывающаяся дверь вела в спальню Хендрика Брасса, которую после его смерти занял Вон Дж. Вон.
