— Что ж, — как бы забавляясь над Леверингом, произнес Терри, — давайте попробуем вместе во всем разобраться. Итак, прокурор сообщает мне, что Альма исчезла и что она не ночевала в своей квартире. Я ушел от нее вскоре после половины второго. Вы приходите ко мне и как бы невзначай говорите, что я ушел от нее приблизительно в половине четвертого. Очевидно, вы были совершенно уверены, что, уходя от Альмы, я вряд ли смотрел на часы. Поэтому вы решили, что, если назовете нужное вам время, я с вами соглашусь и впоследствии буду утверждать, что именно во столько это и было. Из всего этого можно заключить, что вы, Леверинг, по какой-то причине очень заинтересованы в том, чтобы время моего ухода от Альмы я обозначил не половиной второго, а половиной четвертого.
— Это ложь, грязная ложь! Вы не имеете права! — вскочив с кресла, воскликнул Леверинг.
— Почему же ложь?
— Потому что вы все это придумали.
— Разве?
— А, да ну вас, — махнул рукой Леверинг, — не хочу с вами спорить. Черт возьми, Клейн, вы же знаете, как я отношусь к Альме. Я готов за нее жизнь отдать.
— Да, да, — сказал Терри, — вы относитесь к ней, как ребенок к Санта-Клаусу накануне Рождества. Скажите лучше, когда вы ее видели в последний раз?
— Вчера вечером, примерно в пять.
— Если с тех пор вы ее больше не видели, откуда же это настойчивое стремление убедить меня, что я ушел от нее именно в половине четвертого? Откуда утверждение, что это очень важно?
Леверинг хотел было что-то сказать, потом вдруг схватил бутылку, налил себе виски, выпил, откашлялся и только после этого уже совсем мрачно произнес:
— Я видел Синтию.
— Когда?
— Сегодня утром.
— И что она рассказала?
— Синтия спросила, где вчера вечером была Альма. Я сказал, что она была с вами. Синтия предположила, что вы с Альмой, по-видимому, ездили в Чайнатаун, так как до этого вы обсуждали роль цвета в китайском искусстве. Синтия предложила мне попытаться убедить вас в том, что вы ушли от Альмы в половине четвертого.
— Правда? Интересно, зачем? Она вам это не объяснила? — поинтересовался Терри.
— Нет… А теперь ответьте на мой вопрос. Почему прокурору важно знать, где вы были и когда ушли от Альмы?
— Да мне и самому это не совсем ясно. Этот вопрос вам лучше задать прокурору.
— Иначе говоря, вы мне не доверяете.
— Иначе говоря, мне просто нечего вам сказать.
— Может, у вас есть какие-нибудь предположения на этот счет?
— Предположения — штука опасная, никогда не знаешь, куда они могут завести. Чем могу еще служить?
Леверинг поднялся с кресла.
— Я знаю, что вы меня не любите. Вы очень ясно дали мне это понять, когда мы с Альмой были здесь позавчера. Вы считаете меня жиголо и нахлебником. Да что с вами об этом говорить, когда-нибудь вы поймете, что ошиблись во мне!
Леверинг с гордым видом пересек комнату и вышел не попрощавшись. Спустя несколько секунд Терри услышал скрип спускающегося лифта.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Ничего, что могло бы привлечь его внимание своей необычностью, он не заметил, разве только маленький неказистого вида грузовичок стоял теперь почти совсем рядом с роскошным спортивным автомобилем Леверинга.
Увидев, что Леверинга никто не остановил, когда тот, выйдя из подъезда, направился к своей машине, Терри с облегчением вздохнул.
Но как только Леверинг включил мотор, из кабины грузовичка выпрыгнул широкоплечий мужчина и быстрым шагом, явно с какой-то целью двинулся к машине Леверинга. Подойдя к автомобилю, он резко распахнул дверцу.
Леверинг испуганно вздрогнул. Широкоплечий мужчина отвернул лацкан плаща и сел в машину рядом с Леверингом.
Машина тронулась, доехав до первого перекрестка, повернула налево и исчезла из вида.
Терри Клейн нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась, и в гостиную шаркающей походкой вошел слуга-китаец. Терри, не отрывая задумчивого взгляда от грузовичка, бросил через плечо:
— Можешь убрать стакан Леверинга, Ят Той!
Спустя час после ухода Леверинга в дверь позвонили. Едва Ят Той открыл ее, как с порога раздался голос Синтии Рентон:
— Привет, Филин! Ну что там с носовым платочком? Какие действия предпримем, главнокомандующий?
Не дожидаясь ответа, она с беззаботным видом прошла в гостиную и протянула Терри дневной выпуск газеты, в которой было помещено сообщение об убийстве Джекоба Мандры.
— Хорошо бы выпить чего-нибудь. Терри подал знак Ят Тою.
Синтия резко повернулась к слуге и лучезарно улыбнулась:
— «Том Коллинз», понимай?
Ят Той осклабился, стараясь подладиться под улыбку Синтии.
— Хорошо понимай.
— А мне еще содовой, — попросил Терри.
— Ты что, Филин, пьешь содовую в чистом виде?
— Да нет, я добавляю немного виски, чтобы придать содовой вкус. Чем обязан столь приятной неожиданности — видеть тебя в своей скромной обители?
— Не надо, Терри, — попросила она. — Никакая это не неожиданность, ты ведь знал, что я приду.
— Пожалуй, что и так, — согласился он. — Я действительно предполагал, что ты можешь заглянуть ко мне.
— По поводу носового платочка?
— Да, по поводу носового платочка и еще кое-чего.
— О чем это ты?
Перехватив ее взгляд, он спокойно произнес:
— О портрете. О портрете Мандры.
Ее губы, такие нежные и соблазнительные, улыбнулись, однако в светло-карих глазах мелькнула тревога. Она вдруг перестала улыбаться, присела на краешек стола и начала нервно болтать ногой.
— Ладно, Терри, не будем тянуть резину. Я боюсь. Лучше сразу признаться, ведь все равно от тебя ничего не утаишь.
Лицом она была похожа на свою сестру. Только носик у нее был вздернут чуть больше, чем у Альмы, и волосы отливали медью. Она напоминала маленькую птичку, которая не может долго сидеть на одном месте и перелетает с ветки на ветку.
— Присядь-ка лучше в кресло, — попросил ее Терри. — В моем сознании твой образ связан с постоянным стремительным движением. Сколько тебя помню, всегда куда-нибудь спешишь.
— Ты прямо как дорожный инспектор, — заметила Синтия.
Она подошла к креслу, села, положила ногу на ногу и, бросив быстрый взгляд на свои ноги, поинтересовалась:
— Ничего, что я так?.. Ладно, не буду тебя смущать… — Она потянула юбку чуть вниз. — Так лучше? Видишь ли, следовало бы научиться принимать позу, приличествующую моменту: скромная целомудренная девушка, потрясенная трагедией, жаждет получить информацию от мужчины, который когда-то был адвокатом. Впрочем, нет, ты мне больше нравишься таким, какой ты сейчас — просто Филин. С тех пор как ты начал увлекаться этими китайскими штучками, ты стал похож на развесистый дуб — на каждой ветке по филину. Да не смотри ты на меня так, Терри. По правде говоря, вся эта история меня просто доконала. И тут еще ты со своим пронзительным взглядом. Такое ощущение, будто ты читаешь, что у меня там внутри, как бы я этому ни противилась. Не по душе мне этот твой взгляд, сковывает он меня.
— Зачем же тогда противишься?
— Откуда я знаю? Наверное, во мне есть нечто такое, что мне хотелось бы утаить от посторонних глаз. Вот я и шучу, дурачусь, чтобы скрыть это самое нечто. И это стало уже привычкой. А теперь, Филин, будь хорошим, послушным мальчиком и расскажи мне о носовом платке.
— Его показал мне прокурор. Платочек как платочек. Только в уголке вышита буква «Р» да духами сильно пахнет, — теми, которыми обычно пользуешься ты. Если бы я знал, где тебя искать, я бы предупредил тебя, что сюда приходить нельзя, но, к сожалению, я так и не дозвонился до Альмы, хотя несколько раз звонил в мастерскую Веры Мэтьюс, все остальные представления не имели, где ты находишься. Днем мне удалось оторваться от «хвоста» и не хотелось бы искушать судьбу дважды.
— Судьбу в лице закона? — спросила она.
— В лице холодного и подозрительного прокурора округа, — пояснил он. — Что тебе известно об убийстве, Синтия?
— О, это такая длинная история, Филин… Так почему ты хотел предупредить меня, что мне нельзя приходить сюда?
— Потому что совсем недавно у меня был Джордж Леверинг. Так вот, когда он вышел из дома, его задержал полицейский в штатском и куда-то увез. Я говорю об этом лишь затем, чтобы ты знала, чего следует ожидать. Кстати, Синтия, не ты ли посоветовала Леверингу попытаться убедить меня, будто бы я пробыл у Альмы до половины четвертого?
— А если и так, то что?
— Зачем ты сделала это?
— Мне не хочется, чтобы Альму хоть как-то коснулась вся эта история.
— При чем тут Альма?
— Ничего я не знаю, просто мне очень хочется, чтобы ее имя не фигурировало в этом деле.
— А что, есть какие-нибудь основания для волнений?
— Да нет, — решительно ответила Синтия, — Альма тут вообще ни при чем. Сначала я подумала, что алиби ей не помешает, а теперь наверняка знаю — она в нем не нуждается.
