Мастерс окинул взглядом помещение.
— Последний раз я видел его у пип-шоу, где можно за пенни посмотреть стриптиз.
Деннис испытал легкий шок. Неужели существуют два сэра Генри Мерривейла?
— Я позволил ему прийти сюда, — сказал Мастерс, — и привести шотландского тренера по гольфу, которого он в эти дни постоянно таскает за собой на буксире, когда он поклялся на Библии, что будет вести себя прилично.
— Вести прилично? А почему вы опасались другого?
— Пожалуйста, пойдемте со мной, — предложил Мастерс.
Бросив беспокойный взгляд на входную дверь, он повернулся и направился к задней части зала. Подвыпивший австралийский капрал прислонился к стойке маленького тира, пытаясь дрожащими руками прицелиться в неподвижную мишень. Рядом стоял администратор, позвякивая монетами в белой сумке.
У ряда автоматов пип-шоу, сосредоточенно уставившись в отверстие, над которым красовалась надпись «Nuit de Paris»,[6] застыл французский матрос. Два американских солдата и долговязый младший лейтенант Королевского флота, куривший сигару, с живым интересом прислушивались к горячему спору между двумя джентльменами в штатском.
Они стояли около еще одного аттракциона, где с тяжелой деревянной рамы свисала боксерская груша. Бросив пенни в щель, можно было определить силу удара, которую указывал индикатор на раме.
Одним из двух спорщиков был строгий маленький человечек в твидовом костюме — мистер Доналд Фергас Мак-Фергас из гольф-клуба «Килликрэнки».
Другой был крупный, толстый, бочкообразный джентльмен в черном костюме из альпаки, устремивший невероятно злобный взгляд поверх очков в роговой оправе, съехавших на широкий нос. Казалось, даже его брюхо, украшенное золотой цепочкой от часов, сердито топорщится. Сэр Генри Мерривейл упирался кулаками в бока, держа в одном из них шляпу-котелок, и его массивная лысая голова поблескивала при свете ламп на потолке.
— Послушайте, сынок, — заговорил «совершенный образец английского джентльмена». — Вы пытаетесь убедить меня, что можете ударить эту чертову грушу сильнее, чем я?
— Ага, — отозвался мистер Мак-Фергас.
Двое американских солдат и младший лейтенант флота с сигарой продолжали слушать с неослабевающим интересом.
— Смотрите! — Г. М. медленно согнул бицепс правой руки, выразительно указывая на него, как Силач Сэндоу.[7] — Можете пощупать!
В терпеливом голосе мистера Мак-Фергаса слышались слабые нотки истерии, естественные для человека, проведшего много недель в компании сэра Генри Мерривейла.
— Дело не в мышцах, — сказал он.
— Неужели, сынок?
— Да. Дело в мускульной координации, о чем я постоянно твержу, пытаясь научить вас играть в гольф.
— А что у меня не так с гольфом? — осведомился Г. М., внезапно опустив руки. — Я самый многообещающий прирожденный гольфист, который когда-либо бил по мячу клюшкой, — объяснил он американским солдатам, которые одобрительно кивнули.
— Ага, — сурово отозвался Мак-Фергас. — Только почему-то вы все время жульничаете, когда думаете, что я на вас не смотрю. Но мы говорим не о гольфе, а об этой груше.
— Вы думаете, что можете ударить ее сильнее, чем я?
— Ага.
— Хотите пари?
Мистер Мак-Фергас задумался.
— На шесть пенсов? — предложил он.
— Я сказал — пари, — повторил Г. М., чье лицо начало багроветь. — Господи, ваша опрометчивость способна отправить весь клан Мак-Фергасов в богадельню! — Внезапно его осенило вдохновение. — Погодите! Как насчет пари на фант?
— На фант?
— Да. Проигравший должен подойти к полисмену и пнуть его в зад. Или встать снаружи кинотеатра с рулоном туалетной бумаги и вручать кусочек каждому входящему.
На заднем плане старший инспектор Мастерс издал сдавленный возглас. Берил Уэст и Деннис Фостер застыли как вкопанные. Но два американских солдата слушали с нескрываемым восхищением. Это казалось им самым спортивным предложением из всех, какие они слышали в Англии.
— Валяйте, папаша! — крикнул первый солдат, хлопнув себя по бедру. — Выбейте из этой груши душу! Ставлю мои денежки на вас!
Младший лейтенант флота вынул изо рта сигару и указал ею на мистера Мак-Фергаса.
— Тьфу! — заговорил он с жутким шотландским акцентом. — Вы, дружище, будучи шотландцем, ударите грушу вдвое сильнее любого сассенаха.[8] — Он повернулся к солдатам: — Хотите пари?
— Еще бы! — отозвался первый солдат. Порывшись в карманах, он достал скомканную пачку купюр. — Ставлю пять фунтов на то, что старикан выколотит из груши все, что только можно!
— Благодарю вас, сынок, — сказал Г. М., скромно кашлянув.
Вынув бумажник, младший лейтенант отсчитал пять фунтов и с мрачным, замогильным видом, как призрак Марли, упрекающий Скруджа,[9] поднес деньги к носу солдата.
— Идет!
Трудно сказать, действовал ли мистер Мак-Фергас побуждаемый страхом при виде безумия своего соотечественника или же тайной гордостью, но он потерял голову и бросил в щель пенни. В светлых глазах сверкал вдохновляющий его дух Бэннокберна.[10]
— Отойдите назад! — сурово произнес мистер Мак-Фергас. — Шотландия навсегда! — И он нанес удар по груше.
В результате этого благородного усилия кожаный мешок взлетел кверху и с громким щелчком отскочил назад. Стрелка индикатора описала почти полный круг и остановилась, дрожа, в четверти от высшей отметки.
Изумленное молчание сопровождала танцевальная музыка.
— Можете ударить сильнее? — осведомился мистер Мак-Фергас.
— Дело плохо, Том, — с тревогой пробормотал второй солдат. — Коротышка не подкачал. Плакали наши денежки.
— Не бойтесь, сынок, — успокоил его Г. М. — Я старик. — И он торжественно похлопал себя по груди.
Передав свою шляпу второму солдату, Г. М. бросил пенни в щель, подтянул брюки, облизнул большой палец, расправил плечи и атаковал грушу, как Самсон — ворота Газы.[11]
Что касается происшедшего потом…
Впоследствии Г. М. утверждал, что это не его вина. В какой-то степени это была правда. Он никак не мог предвидеть, что веревка, на которой висела груша, ослабла от длительного использования и порвется от могучего удара.
К несчастью, так и случилось.
Тяжелая груша просвистела в воздухе, как снаряд, выпущенный из стреляющего ракетами «Тайфуна», попав прямо в лицо администратору зала. Бедняга завертелся волчком и, отлетев в сторону, толкнул подвыпившего австралийского капрала как раз в тот момент, когда последний поднимал ружье.
Крепко выругавшись, капрал положил винтовку, поднял упавшую грушу и, держа ее как футбольный мяч, изо всех сил пнул по ней ногой. Снова просвистев, груша перелетела через помещение и угодила в живот сэру Генри Мерривейлу.
— Да здравствует Австралия! — рявкнул капрал.
Далее события начали разворачиваться с быстротой молнии.
Среди шума и гама, разразившихся в том месте, которое Деннис Фостер назвал «спокойнейшим в Лондоне», послышался крик старшего инспектора Мастерса, обращенный к Г. М.:
— Ничего не делайте, сэр! Стойте на месте! Положите эту штуку!
Но добрые советы пропали впустую.
Г. М., косивший глазами от ярости, даже не сделал паузу, чтобы перевести дыхание.
Как и подобает регбисту, игравшему за команду Кембриджа в 1891 году, он не стал медлить с ответом. Но вследствие его затуманенного гневом зрения (а также, вероятно, внушительных размеров брюха) снаряд не попал в цель. Импровизированный мяч пролетел мимо австралийца и перепуганного французского матроса, разбив стеклянный контейнер с игрушечным подъемным краном, которым посетители выуживали призы.
Случаются минуты, когда людей охватывает массовое безумие. Подобное наблюдалось в послевоенном Лондоне, где нервы как у военных, так и у штатских были настолько расшатаны обилием мелких неприятностей, что жизнь иногда становилась невыносимой. Любой пустяк мог вывести людей из себя.
Звук бьющегося стекла едва успел замереть, когда первый американский солдат подбежал к импровизированному мячу, схватил его и с первобытным воплем запустил им в другой контейнер.
Мистер Доналд Мак-Фергас выхватил у второго солдата шляпу Г. М., бросил ее на пол и начал топтать ногами. Солдат молча уставился на мистера Мак-Фергаса, потом схватил его и отшвырнул футов на шесть к автомату, предсказывающему судьбу, который опрокинулся с оглушительным дребезжанием колесиков и гирек. Долговязый младший лейтенант бросил сигару, спрятал деньги в карман, вежливо похлопал солдата по плечу и, когда тот повернулся, атаковал его обоими кулаками.
Тем временем французский матрос не сидел сложа руки. С воплем «Zut, alors!»[12] очевидно вызванным медлительностью пип-шоу, он схватил обеими руками провинившийся аппарат и опрокинул его на пол. Вдохновленный происходящим австралийский капрал поднял ружье и начал палить в лампы на потолке.
