– Чтобы я… Чтобы я попыталась его остепенить. Образумить. Заинтересовать делом. Он знал, что Филип хочет… хотел на мне жениться. Разумеется, Филип на самом деле мне вовсе не кузен – ведь он приемный сын. Мы с ним вообще не родственники, но я не хотела выходить за него замуж. Я его не любила.
– Но ваш дядя пытался уговорить вас вступить с ним в брак?
– О нет. Он горой стоял против нашего бракосочетания… Мне это даже казалось странным. Но как бы то ни было, дядя Артур считал, что я пользуюсь достаточным влиянием на Филипа, чтобы попытаться его урезонить.
– А сам Филип тоже оставил надежду жениться на вас?
– Ну, он… Он уже отказался от своих попыток.
Леонард Клифф нахмурился.
– Послушай, – неожиданно выпалил он, – как он выглядит?
– Филип?
– Да.
– Ну… он высокий. Высокий, широкий в плечах, лицо худое с запавшими глазами. Он грубый… Я хочу сказать, что у него грубоватый вид…
Клифф шлепнул ладонью по подлокотнику кресла.
– Это был он! Я видел его в управлении полиции сегодня утром. Это был он!
– И что из того? – нетерпеливо спросил Вульф.
– Да я из-за этого и пришел к вам! Это тот самый человек, которого я видел вчера вечером! Только тогда он был в плаще.
– Вот как? – произнес Вульф. Тот, который пришел в семь сорок? После отъезда мистера Джадда?
– Да!
– Насколько вы в этом уверены?
– Абсолютно уверен. Я сразу узнал его – еще в полиции. Я попытался выяснить, кто он, но меня выдворили. Но теперь, по описанию Эми, я узнал его…
Вульф напустился на Эми:
– Вам известно, где он живет?
Эми помотала головой.
– Нет. Но… я не верю… Не думаете же вы, что он…
– Я еще не начал думать. Мне еще нужно добыть пищу для размышлений. – Вульф обратился ко мне: – Арчи, кого можно попросить, чтобы разыскали и привели сюда Филипа Тингли…
Я, не дослушав, вскочил и зашагал к дверям.
Это уже третий человек, за которым меня отправляли менее чем за двадцать четыре часа. Первого убили, прежде чем я успел до него добраться. Второй пригрозил, что упечет меня в тюрьму. Сами понимаете, насколько я был нацелен на третьего.
Однако для начала требовалось еще узнать, где он живет. Адрес мне удалось раздобыть довольно просто: негритянка-горничная из дома Тингли оказалась разговорчивой особой. Я заехал в указанный дом на Двадцать девятой улице к востоку от Второй авеню, но Филипа не застал. Дом был сырой и захудалый – отсыревшая пятиэтажная коробка без лифта. Я несколько раз нажал на кнопку с табличкой «Филип Тингли», но ответного щелчка не дождался. Поскольку дверь была не заперта, я толкнул ее, вошел в мрачный и душный подъезд и поднялся по гнилым ступенькам на четвертый этаж. Минут десять побарабанив в дверь, я отказался от бесплодных усилий, сел на ступеньку и в течение почти двух последующих часов пытался не задохнуться.
До пяти часов трудно было даже придумать более пустое и бесполезное времяпрепровождение. Куда разумнее было бы отрядить на это занятие Фреда Даркина, к услугам которого время от времени прибегает Вульф, но на сей раз мне хотелось лично выполнить просьбу Вульфа и самому доставить ему Филипа. Устав ждать и проголодавшись, я заскочил в забегаловку на Второй авеню и расправился с тарелкой бобов и двумя стаканами молока, после чего попытал счастья снова.
И опять безрезультатно. В половине пятого я еще раз вышел на улицу и сделал несколько звонков из ближайшего автомата; как оказалось, тоже бесполезных.
Именно во время моей последней отлучки Филип Тингли и залетел в свое гнездышко. Возвращаясь на свой пост в пять часов, я от нечего делать нажал на кнопку звонка – и тут же услышал долгожданный щелчок. Я ворвался в подъезд и вихрем взлетел на четвертый этаж.
Дверь в его квартиру была нараспашку, а сам Филип поджидал меня, стоя в проеме. Я с первого же взгляда убедился, что описание Эми точно соответствовало оригиналу, а вот сам он явно не ожидал увидеть перед собой именно меня.
– Что вам нужно? – буркнул он.
Я ухмыльнулся.
– Мне нужны вы, приятель. Я уже битых пять часов околачиваюсь тут в ожидании.
– Вы из полиции?
– Нет. Моя фамилия Гудвин. Я…
Надо же, этот болван попытался захлопнуть дверь перед моим носом. Я успел выставить ногу, а потом проскользнул внутрь.
– Убирайся вон! – заорал он. – Вон отсюда!
– О Господи, – вздохнул я, – вы же даже не спросили, зачем я здесь. Откуда вы знаете, что я не Санта-Клаус? – Я захлопнул за собой дверь пинком ноги. Торопиться было некуда, поскольку до шести Вульф все равно занят.
– Давайте зайдем и потолкуем по душам…
Пожалуй, я утратил бдительность, но тем не менее выходка его была столь неожиданной, что полностью застала меня врасплох. Гибкие жилистые пальцы впились мне в шею, причем с такой силой, что я мигом смекнул – шутки в сторону. Я ухватил его за запястья, но тщетно – Филип впился в меня, как пиявка. Я резко пригнулся, дернулся и вырвался из захвата, однако не ожидавший такой прыти противник больно оцарапал мне щеку. Мне не по душе колотить таких слабаков, которые плохо представляют, как пускать в ход кулаки, но и я не люблю, когда меня царапают.
Словом, я оттолкнул его левой рукой, а для пущей убедительности залепил увесистую оплеуху правой. Незадачливый кузен Эми пошатнулся, но, натолкнувшись на стену, устоял на ногах.
– Прекрати! – приказал я. – Я не хочу…
Он козлом скакнул вперед и лягнул меня! Мало того, что мне было больно говорить – балбес сдавил мое горло, как клещами, – но горела ссадина на щеке, а теперь еще и это! Словом, я ударил его еще разок, сильнее, чем намеревался. Бедняга сложился пополам, словно подрубленный. Потом упал. И больше не шевелился.
Я склонился над останками, убедился, что Филип не притворяется, и решил пока осмотреть квартиру.
Единственная причина столь нелюбезного приема заключалась, по моему мнению, в том, что в квартире находился кто-то, кому быть здесь не следовало. Однако оказалось, что я ошибся. Ни в спальне, ни в кухне, ни в ванной не было ни души. Я заглянул под кровать, обследовал стенной шкаф и вернулся еще раз взглянуть на негостеприимного хозяина. Он по-прежнему был в отключке.
Учитывая его столь явное нежелание даже выслушать меня, я не надеялся, что мне удастся убедить его сопровождать меня к Вульфу, поэтому решил доставить его силой. Поскольку рост Филипа не позволял мне соорудить из него сверток в тесной, как спичечный коробок, прихожей, я отволок его в кухню. Стянул руки и ноги бельевой веревкой, обнаруженной в кухонном ящике, заклеил пасть пластырем из аптечки в ванной и с удовлетворением убедился, что, придя в себя, жертва сможет меня слушать, не будучи в состоянии ни укусить, ни лягнуть, ни поцарапать. Я накладывал третью полоску пластыря на его рот, когда раздался звонок.
Я так и подскочил. Звонок прозвучал снова.
Вот, значит, где собака зарыта. Филип ждал гостей.
Я отыскал на стене кнопку, открывавшую дверь в подъезд, несколько раз нажал на нее, еще раз критически оглядел свою работу, закрыл кухонную дверь, вышел в прихожую и открыл входную дверь.
На лестнице слышались звуки неуверенно приближающихся шагов. Еще прежде, чем увидел в проеме голову, я решил, что это женщина, и не ошибся. Выйдя на лестничную клетку, она нерешительно оглянулась и лишь потом заметила меня. Этого экземпляра в моей коллекции еще не было. Лет пятьдесят или больше, стройная, холеная, на плечах норковое манто.
– Добрый вечер, – вежливо поздоровался я.
Она спросила немного испуганно:
– Вы… Вы Филип Тингли?
Я кивнул.
– Не узнаете?
Похоже, я попал пальцем в небо.
– А как я могла вас узнать? – резко спросила она.
– Не знаю, – ухмыльнулся я. – Может, по моей статуе в Центральном парке. – Я попятился, пропуская ее. – Входите.
Чуть помявшись, незнакомка повела плечами, словно готовясь дать мне отпор, если понадобится, и вошла. Я кивком указал ей на спальню-гостиную и запер дверь. Я, конечно, не имел ни малейшего понятия, в чем дело, но отважился на выстрел в темноте.
– Позвольте вашу шубку, – вежливо предложил я. – Это, разумеется, не такое кресло, к каким вы привыкли, но других у меня нет.
Женщина брезгливо отшатнулась от меня и нервно обвела глазами комнату. Уселась она на самый краешек, потом устремила взор на меня. Я никогда не считал себя красавцем – мое главное обаяние заключается, скорее, в духовной сфере, – но, с другой стороны, я отнюдь не жаба, поэтому ее выражение меня оскорбило.
– Похоже, – рискнул я, – что-то в моей наружности вам не по вкусу.
Она презрительно фыркнула.
– Я же сказала вам по телефону – я никогда не была сентиментальна.
– Я тоже, – кивнул я.
– Еще бы. – Доносись ее голос с крыши, он висел бы в виде сосульки. – С вашей-то наследственностью. Ни ваш отец, ни я сентиментальностью не страдали.
