— Если это на него так действует… — начала Марта и повернулась к Эллери: — Бросьте это дело! Забудьте о нем! — Но ей пришлось встряхнуть его, прежде чем он ее услышал.
Эллери покачал головой:
— Они здесь.
— Где? — одновременно воскликнули девушки.
— В роще Вашингтона.
— Вы нашли их? — проскрипел, вставая, Тобайас Кларк.
— Нет.
Кларки и Никки обменялись взглядами.
— Тогда как вы можете быть уверены, что они зарыты здесь, Эллери? — мягко спросила Никки.
Эллери выглядел озадаченным.
— Будь я проклят, если знаю, откуда я это знаю. — Он усмехнулся. — Может быть, мне сообщил Джордж Вашингтон. — Прекратив усмехаться, Эллери вышел в освещенную камином гостиную и тщательно закрыл за собой дверь.
* * *
В десять минут первого Марта не выдержала.
— Он когда-нибудь собирается оттуда выйти? — спросила она, зевая.
— Никогда нельзя предугадать, что сделает Эллери, — ответила Никки.
— Ну, я больше не в состоянии держать глаза открытыми.
— Забавно, — сказала Никки. — Мне ничуть не хочется спать.
— Вы, городские девушки…
— Вы, сельские девушки…
Никки и Марта засмеялись, а когда они перестали смеяться, в кухне не слышалось ни звука, кроме тиканья напольных часов и храпа Тобайаса, доносившегося через потолок.
— Как бы то ни было, больше я не могу терпеть, — заявила Марта. — Вы остаетесь, Никки?
— Посижу еще немного. А вы идите спать.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Марта.
У двери Марта внезапно повернулась:
— Он сказал, что ему сообщил об этом Джордж Вашингтон?
— Да.
Марта быстро поднялась по лестнице.
Никки подождала пятнадцать минут, затем подошла к подножию лестницы и прислушалась. Она услышала сопение и храп ворочавшегося в постели Тобайаса и стоны со стороны комнаты Марты, как будто девушка видела дурной сон. Решительно выпятив подбородок, Никки направилась к двери гостиной и распахнула ее.
Эллери стоял на коленях у камина, опираясь локтями на пол и сжимая лицо ладонями. В этой позе его зад был значительно выше головы.
— В чем дело, Эллери?
— Никки, я думал, что вы давно уже спите. — Его лицо при свете огня казалось изможденным.
— Но что вы здесь делаете? Вы выглядите измученным.
— Так оно и есть. Я боролся с человеком, который мог согнуть подкову голыми руками. С человеком, сильным во всех отношениях.
— О ком вы говорите?
— О Джордже Вашингтоне. Идите спать, Никки.
— Вы боролись с Джорджем Вашингтоном?
— Пытался пробиться в его мозг. Это нелегкое занятие, так как он уже давно умер, а мертвецы упрямы. Почему вы не уходите?
Никки вышла, ежась, так как в доме было очень холодно.
* * *
Было еще холоднее, когда на рассвете нечеловеческий вопль, сопровождаемый грохотом, сотряс стены спальни Никки, заставив ее вскочить с кровати.
Но это был всего лишь Эллери, который колотил в дверь Марты Кларк, стоя в коридоре.
— Марта! Проснитесь, черт бы вас побрал, и скажите, где я могу найти в этом проклятом доме книгу — биографию Вашингтона, историю Соединенных Штатов, энциклопедический словарь — что-нибудь!
Огонь в гостиной давно испустил дух. Никки, Марта и Тобайас Кларк стояли в халатах вокруг дрожащего и растрепанного Эллери, энергично листающего «Энциклопедию фермера» издания 1921 года.
— Вот оно! — Слова вылетели у него изо рта, словно пули, оставляя за собой облачка дыма.
— Что, Эллери?
— То, что вы искали.
— Говорю вам, он спятил!
Эллери закрыл книгу с предельно умиротворенным выражением лица.
— Вермонт, — произнес он. — Штат Вермонт.
— Какое отношение имеет Вермонт к…
— Вермонт, — с усталой улыбкой объяснил Эллери, — не входил в Союз до 4 марта 1791 года. Это объясняет…
— Что объясняет? — воскликнула Никки.
— Объясняет, где Джордж Вашингтон зарыл свою шпагу и пятицентовую монету.
* * *
— Потому что, — продолжал Эллери, стоя за амбаром под быстро светлеющим небом, — Вермонт был четырнадцатым штатом, присоединившимся к Союзу. Четырнадцатым! Тобайас, вы не дадите мне топор?
— Топор? — пробормотал Тобайас и отошел, шаркая ногами.
— Скорее, Эллери! Я з-з-замерзаю! — взмолилась Никки, стуча зубами и подпрыгивая перед культиватором.
— Я ничего не понимаю, — пожаловалась Марта Кларк.
— Все очень просто, Марта… О, благодарю вас, Тобайас… Так же просто, как элементарная арифметика. Эту замечательную историю, дорогие мои, поведали мне числа — числа и их влияние на нашего первого президента, который, помимо всего прочего, был математиком. Это послужило для меня ключом. Оставалось только найти подходящий замок. Им оказался Вермонт — и дверь открылась.
Никки опустилась на сиденье культиватора. Она понимала, что в подобной ситуации торопить Эллери бесполезно и нужно предоставить ему свободу действий. Он заслужил это, думала Никки, видя, каким бледным и усталым выглядит Эллери после ночной борьбы с Джорджем Вашингтоном.
— Число было неверным, — торжественно заявил Эллери, опираясь на топор Тобайаса. — Казалось несомненным, что Вашингтон посадил двенадцать деревьев. Хотя «Дневник Симеона Кларка» нигде не упоминает число двенадцать, но доказательства выглядели неопровержимыми — двенадцать дубов находились на одинаковом расстоянии друг от друга, образуя равносторонний треугольник.
И все же, каким бы совершенным ни был треугольник, я чувствовал, что дубов не могло быть двенадцать, если только их действительно посадил Джордж Вашингтон в 1791 году от Рождества Христова 22 февраля по новому стилю.
Потому что до 4 марта того же года, когда Вермонт присоединился к Союзу, увеличив количество штатов еще на один, в стране существовало другое число, настолько важное, почитаемое и находившееся у всех на устах, что стало уже не числом, а неким священным символом. Оно затмевало собой все другие числа, словно Пол Баньян,[16] и было запечатлено в количестве звезд и полос на новом американском флаге. Это было число, знаменосцем которого являлся Джордж Вашингтон — глава новой республики, рожденной кровью и мужеством ее граждан. Оно постоянно пребывало в сердцах, умах и на устах всех американцев.
Если Джордж Вашингтон, который не просто символизировал все это, но и обладал необычайным пристрастием к числам вообще, захотел посадить дубы в память о пребывании на ферме в 1791 году в свой день рождения, он выбрал бы из бесконечного ряда чисел только одно — число тринадцать!
Теперь рощу Вашингтона освещало солнце.
— Джордж Вашингтон посадил в тот день тринадцать деревьев и зарыл под одним из них медный футляр работы Пола Ривира. Двенадцать деревьев он расположил в виде равностороннего треугольника, и нам известно, что историческое сокровище не было спрятано ни под одним из них. Следовательно, он зарыл футляр под тринадцатым саженцем дуба, который за прошлое столетие успел вырасти, засохнуть и исчезнуть, не оставив ни корней, ни других следов.
Где же Вашингтон поместил тринадцатый дуб? Ибо в том месте, где он некогда стоял, зарыт медный футляр с его шпагой и первой монетой, отчеканенной в новом государстве.
Эллери с нежностью посмотрел на вишню, которую Тобайас Кларк посадил шесть лет назад в самой середине рощи Вашингтона.
— Где мог это сделать Вашингтон — землемер и геометр, все существо которого требовало полной симметрии? Очевидно, только в одном месте — в центре треугольника.
Эллери подошел к шестилетнему дереву и взмахнул топором Тобайаса. Но внезапно он опустил его и с удивлением произнес:
— Послушайте! Разве сегодня не…
— День рождения Вашингтона, — кивнула Никки.
Эллери усмехнулся и начал рубить вишневое дерево.
Март
ПРИКЛЮЧЕНИЕ С ИДАМИ[17] МАЙКЛА МАГУНА
Он обсуждался на третьей сессии 65-го конгресса и был одобрен 24 февраля в 18.55, получив номер 254 (в палате представителей — 12 863).
Не было ничего тревожного в его названии: «Акт, обеспечивающий государственный годовой доход и служащий иным целям». Последние три слова могли вызвать кое у кого эффект «гусиной кожи», но едва ли что-нибудь более серьезное.
При чтении ничего не было понятно, пока вы не доходили до фразы: «15 марта или перед этим днем». Тогда все становилось ясным, как колокольный звон. Ибо единственное несчастье, которое обрушивается на всю Америку — urbs et suburbs[18] — 15 марта или перед этим днем, — это подоходный налог.
Прежде чем перейти к Майклу Магуну и его необычной налоговой проблеме, желательно совершить краткий экскурс в область законов, касающихся не только Майкла, но и почти всех нас. Налоговое законодательство существовало и до, и после Акта о годовом доходе 1918 года, однако упомянутый Акт имел существенное отличие. Это был первый закон о подоходном налоге, который назначал судный день на 15 марта. Его предшественники назначали таковым 1 марта.
