— Хорошо, что вы подвезли ребятишек. И я рада, что увижу вас в четверг вечером. Вы сможете составить собственное впечатление о Хилари Робартс. И сравнить оригинал с портретом.
В то время как «ягуар» одолевал взлобок, Нийл Паско выносил мусор, заполняя один из двух контейнеров, стоявших у жилого автофургона. Он вынес два пластиковых мешка с пустыми жестянками из-под консервированного супа и детского питания, запачканными одноразовыми пеленками, овощными очистками и связку сплющенных картонных ящиков. Из мешков несло гнилью, хотя Нийл старательно их запечатал. Засунув мусор в контейнер и плотно закрыв крышку, Нийл подивился в который уж раз тому, как сильно меняется количество мусора в доме, если там появляется женщина и один полуторагодовалый ребенок. Взобравшись в фургон, он произнес:
— Какой-то «яг» только что проехал. Похоже, племянник мисс Дэлглиш вернулся.
Эми, тщетно пытавшаяся вставить непокорную ленту в древнюю пишущую машинку, даже головы не подняла.
— А, полицейский. Наверное, приехал помогать Свистуна ловить.
— Это не его дело. Свистун к Столполу никакого отношения не имеет. Может, у него просто отпуск. А может, ему надо решить, что с мельницей делать. Вряд ли он сможет жить тут, а работать в Лондоне.
— Слушай, а почему бы тебе не спросить у него: может, нам можно на мельнице пожить? Мы могли бы прибирать там, присматривать, чтоб бродяги не поселились. Ты же вечно бубнишь, что это антисоциально — иметь по два дома да еще оставлять жилье пустым. Давай поговори с ним. Слабо? А то сама поговорю, если у тебя поджилки трясутся.
Нийл знал — это не столько предложение, сколько угроза, пусть даже лишь наполовину всерьез. Но сейчас, обрадованный ее словами, тем, что она так просто дала понять, что они вместе и она не собирается его бросить, он и в самом деле подумал, что это было бы удачным решением всех проблем. Ну, почти всех. Однако, окинув взглядом фургон, он мигом вернулся в неприглядную реальность. Сегодня уже трудно было припомнить, как все здесь выглядело года полтора тому назад, до того как Эми и Тимми появились в его жизни. Самодельные полки из фруктовых ящиков, заполненные книгами, стояли у стены. В посудном шкафчике — две кружки, две тарелки и суповая миска — все, что полностью отвечало его нуждам; безупречный порядок и чистота в кухне и уборной; кровать, аккуратно застеленная вязаным шерстяным покрывалом из разноцветных квадратиков; на вешалке — походный платяной шкаф со скудной одеждой, все остальное — в ящике под сиденьем.
Эми вовсе не была грязнулей. Она постоянно что-нибудь стирала или мыла: мылась сама, мыла голову, стирала свои немногочисленные одежки. Ему приходилось часами носить воду из крана, что рядом с Клифф-коттеджем, — им было разрешено пользоваться этим краном. Он то и дело должен был ездить в Лидсетт за газовыми баллончиками, а от постоянно кипевшего на плите чайника фургон наполнялся сырым, душным туманом. Но Эми была невероятно неряшлива: ее одежда вечно валялась там, где она ее сбросила, туфли оказывались закинутыми под стол, трико и лифчики — засунутыми под подушки, а пол и поверхность стола были усеяны игрушками Тимми. Косметика — кажется, единственная роскошь, которую позволяла себе Эми, — беспорядочно громоздилась на единственной полочке в тесной душевой, а порой Нийл обнаруживал открытые полупустые баночки и бутылочки в буфете, где хранилась еда. Он улыбнулся, представив, как коммандер Адам Дэлглиш, этот, несомненно, весьма привередливый вдовец, пробирается сквозь груды всего этого хлама, чтобы обсудить, подходят ли ему Нийл и Эми в качестве блюстителей порядка на Ларксокенской мельнице.
Да к тому же еще всякое зверье. Эми была неизлечимо сентиментальна по отношению к малым мира сего, и жизнь в фургоне редко обходилась без какого-нибудь заброшенного, искалеченного или умирающего от голода существа. Эми приносила домой чаек с облепленными нефтью крыльями, отмывала их, держала в клетке, пока они не приходили в себя, и отпускала на волю. Несколько недель у них жил приблудный пес-дворняга, они назвали его Герберт. Пес страдал дискоординацией движений, и на морде у него было написано мрачное неодобрение всего и вся. Ненасытный аппетит Герберта требовал таких затрат на собачьи бисквиты и мясные консервы, что в бюджете образовалась весьма значительная брешь. К счастью, Герберт через некоторое время сбежал и, к величайшему огорчению Эми, больше не появился, хотя его поводок так и остался висеть на двери фургона, бесполезным напоминанием тревожа душу. А теперь здесь обитали два черно-белых котенка, которых она обнаружила на травянистой обочине прибрежной дороги, когда вместе с Нийлом возвращалась на машине из Ипсвича. Эми крикнула Нийлу, чтобы он остановил машину, подхватила котят и, в ярости откинув назад голову, принялась выкрикивать ругательства в адрес всего жестокосердного человечества. Котята спали на кровати Эми, лакали молоко или чай из первого попавшегося блюдца, с замечательным терпением переносили шумные ласки маленького Тимми и, к великому счастью, довольствовались самыми дешевыми кошачьими консервами, какие можно было отыскать. Но Нийл был рад, что они здесь, это казалось ему еще одним доказательством, что Эми не собирается уходить.
Нийл нашел Эми — он говорил «нашел» так, словно речь шла о необычайно красивом камешке, выброшенном на берег волной, — в один прекрасный день в конце июня. Это было в прошлом году. Она сидела на галечном пляже, глядя в море, охватив колени руками. Тимми спал на коврике у ее ног. На нем была пушистая голубая пижамка с капюшоном, по которой гуляли вышитые утята. Круглое личико, спокойное и розовое, словно кукольное, казалось, не вмещается в капюшон, шелковистые ресницы лежали на пухлых щеках, словно нарисованные тонкой кистью. И в самой Эми виделось что-то от прекрасно задуманной и точно выполненной куклы: очаровательная, почти идеальной формы голова на точеной шее, курносый носик с россыпью веснушек, небольшой рот с полными, красиво очерченными губами и гребешок коротко стриженных волос — золотистых от природы, но у концов окрашенных в ярко-оранжевый цвет. Волосы вспыхивали золотом в солнечных лучах и трепетали от легкого ветерка, так что казалось, голова живет своей собственной жизнью, отдельно от тела; потом этот образ сменился другим, и девушка представлялась Нийлу ярким экзотическим цветком. Нийл помнил каждую мелочь этой первой встречи. На Эми были выцветшие голубые джинсы и белая футболка, плотно облегавшая высокую грудь с выпуклыми сосками; казалось, тонкая хлопчатобумажная ткань не может защитить ее от прохладного ветерка. Он осторожно подошел к ней, стараясь не встревожить девушку и всем своим видом выказывая дружелюбие. Она обратила к нему взгляд удивительных фиалково-синих глаз с приподнятыми к вискам уголками. В них светилось любопытство. Он сказал тогда, глядя на нее сверху вниз:
— Меня зовут Нийл Паско. Я живу вон в том фургоне, у обрыва. Как раз собираюсь чай вскипятить. Может, хотите выпить чашечку?
— Не откажусь, если вы и правда собираетесь чай пить. — И она сразу же отвернулась, снова устремив взгляд в море.
Минут через пять, скользя на песчаных дюнах, Нийл спустился к ней, держа в каждой руке по кружке; в кружках плескался горячий чай. Неожиданно для себя самого он произнес:
— Можно сесть рядом с вами?
— Дело ваше. Места на пляже бесплатные.
Он опустился на гальку рядом с ней, и теперь они вместе молча смотрели вдаль. Вспоминая об этом, он поражался и собственной дерзости, и кажущейся неизбежности, и естественности этой первой встречи. Прошло несколько минут, прежде чем он набрался решимости спросить, как она добралась до пляжа. Она пожала плечами:
— Автобусом до деревни, потом на своих двоих.
— Это ведь далеко — пешком, да еще с ребенком на руках.
— Я привыкла далеко ходить пешком с ребенком на руках.
И тут, отвечая на его робкие вопросы, она рассказала ему свою историю. Девушка говорила спокойно, не жалуясь и, казалось, не испытывая особого интереса к тому, о чем говорила, будто все это случилось с кем-то другим. Нийл подумал, что ее история не так уж необычна. Эми жила на пособие и снимала комнату в маленьком частном пансионе в Кромере. Раньше она жила в Лондоне, в пустующих домах, а потом решила, что летом ребенку неплохо будет подышать морским воздухом. Только это не очень-то получилось. Хозяйка пансиона была в общем-то недовольна, что у жилички ребенок, а кроме того, приближался курортный сезон, и она могла получить за комнату гораздо больше. Эми не думала, что ее могут выставить, но не собиралась оставаться там, с этой стервой-хозяйкой. Нийл спросил:
— А что, отец ребенка не мог бы помочь?
— А у него нет отца. Отец был, конечно… то есть я хочу сказать, он же не Иисус Христос. Но теперь отца у него нет.
