Ознакомительная версия.
«Правда ли, что по крайней мере человек тридцать со времени катастрофы живут в постоянном страхе, что копия этого документа все же найдется?»
«Правда ли, что, несмотря на принятые меры предосторожности, одна копия все-таки была найдена, причем совсем недавно…
…и что чудом сохраненная копия была вручена официальному лицу?»
Затем страницу перерезала новая шапка:
«МЫ ХОТИМ ЗНАТЬ»:
«Находится ли отчет Калама все еще в руках того, кому он был передан?»
«Не был ли он уничтожен, чтобы спасти банду скомпрометированных политиканов?»
«Если он не уничтожен, то где он находится в настоящий момент и почему еще не опубликован, чтобы общественное мнение могло потребовать справедливого наказания истинных виновников катастрофы, которая стоила жизни ста двадцати восьми молодым французам?»
Внизу страницы так же жирно, как два предыдущих заголовка, было напечатано:
«ГДЕ ОТЧЕТ КАЛАМА?»
Мегрэ поймал себя на том, что вытирает лоб. Нетрудно было представить себе реакцию Пуана на эту статью.
Тираж у «Глоб» небольшой. Он не был органом какой-нибудь крупной партии, а представлял незначительную политическую группу, во главе которой стоял Жозеф Маскулен.
Другие газеты тоже требовали начать расследование, чтобы выявить истину.
Мегрэ тоже хотел выявить истину, но только всю, целиком.
Однако у него создалось впечатление, что остальные добиваются вовсе не этого. Если, к примеру, доклад находится сейчас у Маскулена, почему вместо того, чтобы задавать вопросы, он не опубликует его таким же крупным шрифтом, как эта статья?
Это вызвало бы немедленный правительственный кризис, радикальную чистку на парламентских скамьях, а он сам приобрел бы в глазах общества славу защитника народных интересов и политической чистоты.
Для него, человека, который всегда работал за кулисами, это было единственной возможностью немедленно выдвинуться в первый ряд, а в будущем играть ведущие роли.
Если этот документ у него, почему он его не опубликует?
Теперь настала очередь Мегрэ — как и автору той статьи — задавать вопросы.
Если же отчета у него нет, то откуда ему известно, что он найден?
Откуда Маскулен знает, что Пикмаль вручил документ официальному лицу?
И каким образом он смог заподозрить, что Пуан не передал его выше?
Мегрэ не был и не хотел быть в курсе теневой стороны политики. Однако не надо было даже знать всей закулисной стряпни, чтобы заметить:
1. Именно газета «Молва», принадлежащая Эктору Табару и занимающаяся темными делишками, чтобы не сказать шантажом, уже трижды с момента катастрофы упоминала об отчете Калама.
2. Отчет был найден сразу после этой публикации и при довольно странных обстоятельствах.
3. Пикмаль, простой смотритель в Школе дорог и мостов, направился прямо в кабинет министра вместо того, чтобы отдать найденный документ своему непосредственному начальнику — директору Школы.
4. Жозеф Маскулен в курсе этого.
5. Он также, очевидно, знает о пропаже документа.
Интересно, какова роль Маскулена и Табара в этой игре? И играет ли они вместе или порознь?
Мегрэ снова открыл окно и долго стоял, глядя на набережную и покуривая трубку. Никогда еще ему не приходилось заниматься таким запутанным делом, имея в своем распоряжении так мало данных.
Если бы речь шла о грабеже или убийстве, он сразу почувствовал бы себя в родной стихии. Но здесь он столкнулся с людьми, которых знал понаслышке.
Ему было известно, например, что Маскулен завтракает каждый день за одним и тем же столом в ресторане «Камбала» на площади Победы, где к нему ежеминутно подходят поздороваться или сообщить шепотом какую-нибудь информацию.
О Маскулене говорили, что он в курсе личной жизни всех политических деятелей. Запросы в парламенте он делал редко, имя его обычно появлялось в газетах только накануне серьезного голосования. Тогда можно было прочесть:
«Депутат Маскулен предсказывает, что предложение будет принято тремястами сорока двумя голосами».
Знатоки дела верили этим предсказаниям, как откровению, так как Маскулен редко ошибался, да и то самое большее на два-три голоса.
Он не являлся членом никакой комиссии, не председательствовал ни в одном комитете, однако его боялись больше, чем лидера любой крупной партии.
Около полудня у Мегрэ появилось желание пойти позавтракать в «Камбалу», хотя бы для того, чтобы поближе взглянуть на человека, знакомого ему только по официальным церемониям.
Маскулен, холостяк, хотя ему уже перевалило за сорок. Никто не слыхал, чтобы у него была любовница. Не видели его ни в салонах, ни в театрах, ни в ночных кабаре.
Голова у Маскулена длинная, костистая; уже в полдень кажется, что он небрит. Одевается он плохо. Вернее, не обращает внимания на одежду; ходит всегда в неглаженом костюме, свидетельствующем, что чистоплотностью его хозяин не отличается.
Почему-то Мегрэ казалось после рассказа Пуана, что Пикмаль и Маскулен — люди одного типа.
К холостякам он питал недоверие: это люди, не имеющие никаких привязанностей.
В конце концов, он решил не ходить в «Камбалу», так как это могло выглядеть как объявление войны, и направился в пивную «Дофин». Там он встретил двух коллег, с которыми мог хотя бы часок поговорить о вещах, не имеющих отношения к отчету Калама.
Одна из дневных газет подхватила тему «Глоба», интересуясь, правда, более осторожно, завуалированно, что же в действительности происходит с отчетом Калама. Один из ее сотрудников пытался взять интервью у премьера, но не смог к нему прорваться.
Имя Пуана не упоминалось, так как строительством санатория непосредственно ведало министерство здравоохранения.
В три часа в кабинет Мегрэ постучали. Вошел Лапуэнт. Вид у него был озабоченный.
— Есть новости?
— Ничего определенного, патрон. Пока только одни предположения.
— Расскажи подробно.
— Я делал все, как вы советовали. Вы мне скажете, если я допустил где-нибудь ошибку. Сначала позвонил в Школу дорог и мостов. Сказал, что я кузен Пикмаля, Приехал в Париж, хотел бы его повидать, но не знаю его адреса.
— И тебе сообщили адрес?
— Тут же. Он живет в гостинице «Бэрри» на улице Жакоб[3]. Скромная меблирашка комнат на тридцать; хозяйка сама убирает, а хозяин сидит за конторкой. Я пошел домой, взял чемодан, чтобы предстать перед хозяином под видом студента, как вы мне советовали. Мне повезло — одна комната была свободна, и я снял ее на неделю. Около половины одиннадцатого я спустился вниз и остановился у конторки поболтать с хозяином.
— Ты говорил с ним о Пикмале?
— Да, я сказал ему, что познакомился с Пикмалем на каникулах, и вспомнил, что он, кажется, здесь живет.
— Что он сказал тебе о нем?
— Что его нет дома. Каждое утро он в восемь — выходит и идет в маленький бар на углу, где пьет кофе с рогаликами. В половине девятого он должен быть уже на службе.
— Днем он домой приходит?
— Нет. Он всегда возвращается в половине восьмого вечера и поднимается к себе, уходит по вечерам не чаще одного-двух раз в неделю. Это, очевидно, самый праведный человек на свете: у него никто не бывает, он не встречается с женщинами, не курит, не пьет, проводит все вечера, а иногда и часть ночи за чтением.
Мегрэ чувствовал, что у Лапуэнта в запасе имеется еще кое-что, и терпеливо ждал.
— Может быть, я совершил ошибку, но мне казалось, что я поступаю правильно. Я узнал, что его комната на одном этаже с моей, спросил ее номер и подумал, что вам было бы интересно узнать, что там есть. Днем в гостинице пусто. Только на третьем этаже кто-то играл на саксофоне, очевидно, музыкант репетировал, да этажом ниже была уборщица. На всякий случай я попробовал открыть дверь моим ключом. Замки там простые, старые. Сразу мне не удалось, но в конце концов дверь открылась.
— Надеюсь, Пикмаля не было?
— Нет. Но если будут искать отпечатки моих пальцев, то они там повсюду — у меня не было перчаток.
Я пересмотрел все ящики, открыл стенной шкаф и чемодан — он не был заперт на ключ. У Пикмаля имеется на смену всего один темно-серый костюм и одна пара черных ботинок. В его расческе не хватает зубьев. Зубная щетка старая. Для бритья он пользуется не кремом, а мыльным порошком. Хозяин гостиницы не ошибся, сказав, что все вечера Пикмаль читает. Книги там навалены всюду. В основном по философии, политической экономии и истории. Большинство куплено у букинистов. На нескольких имеется печать публичной библиотеки. Я записал некоторых авторов: Энгельс, Спиноза, Кьеркегор, святой Августин, Карл Маркс, отец Сертиланж, Сен-Симон… Вам это что-нибудь говорит?
— Да. Продолжай.
— В одном из ящиков я нашел картонную коробку, в которой хранились членские билеты разных партий и обществ. Там были билеты, выданные и лет двадцать и года три назад. Самый старый-ассоциации «Огненные кресты». Есть еще один, датированный 1937 годом, — билет «Аксьон Франсез». Сразу после войны Пикмаль примкнул к коммунистической партии и состоял в одной из ее секций в течение трех лет.
Ознакомительная версия.
