«Странно, — сказал себе Петтигрю, — но я уверен, что где-то этого малого уже видел, но, разрази меня гром, не могу понять где». Он внимательнее всмотрелся в попутчика поверх вечерней газеты. Это был невысокий полнолицый господин в опрятном костюме, который сидел на нем довольно свободно. Глаза у него были очень блестящие, выражение лица оживленное, но по контрасту к ним щеки казались дряблыми, а кожа — чересчур бледной. Нездоровый вид, подумал Петтигрю. Это наводило на мысль... О чем, собственно? После дня в суде в голове у него звенело, и искомое звено опять ускользнуло. Он задремал.
Когда Петтигрю встал, чтобы выйти на своей станции, его спутник последовал за ним и опять ждал на платформе, пока подойдет носильщик и возьмет его багаж. Выходя из станционного здания, Петтигрю увидел мистера Тодмена за рулем высокого старомодного седана, парадной повозки Тисбери для свадеб, похорон и выдающихся гостей. Бесстыдно любопытный, он помешкал у дверей и со временем был вознагражден появлением незнакомца.
— Вы, джентльмен, в «Альпы», сэр? — спросил мистер Тодмен.
— Именно в «Альпы», — последовал ответ густым сочным баритоном.
Есть голоса, которые запоминаются лучше лиц. Этих трех слов хватило, чтобы Петтигрю в точности вспомнил, кто говорящий и где он видел его в последний раз.
— Будь я проклят! — пробормотал он, когда парадный экипаж отъехал.
В это же время такое же восклицание вырвалось и у носильщика, уставившегося на щедрые чаевые в своей ладони.
— Мы приобрели нового и любопытного соседа, — сказал тем вечером Петтигрю жене. — Хамфри Пурпур гостит в «Альпах».
— Пурпур? Я думала, его посадили в тюрьму.
— Посадили, на семь лет. Мошенничество с Фондом семейного соцобеспечения. Его, наверное, только-только выпустили. Судя по его виду, тюрьма не пошла ему на пользу. Я имел удовольствие ехать с ним в поезде.
— Каков он из себя?
Прежде чем сформулировать свое мнение, Петтигрю задумчиво сморщил нос.
— Черствый, эгоистичный негодяй, — сказал он наконец. — Он несет с собой разрушение и беды, где бы ни очутился. Человек исключительного обаяния, щедрый и добросердечный.
— Ну? — подстегнула Элеонор. — Который из них? Не может же он быть и тем и другим одновременно.
— А вот и может. Именно потому он так опасен.
* * *
Поразмыслив, Годфри решил отложить серьезный разговор с матерью о неизбежном будущем госте. Он нисколько ее не боялся, но очень не хотел, чтобы над ним смеялись, а он подозревал, что как раз смех станет единственным откликом на любой его протест. Уместным будет, решил он, выразить свое неодобрение холодностью и исполненной достоинства сдержанностью в отношении нежеланного гостя. Тогда контраст между его собственным безупречным поведением и оргиями, которым, несомненно, предавался это человек дурных наклонностей (тут Годфри не мог выразиться точнее, но оргии непременно были), будет говорить сам за себя. В конце концов, его мать знает разницу между добром и злом — взять хотя бы ее явное восхищение миссис Порфир, — и его сыновний долг помочь ей выбрать правильную дорогу. А если случится самое худшее и он потерпит неудачу, то покинет зараженный дом и поживет до конца каникул где-нибудь сам по себе.
Поэтому в вечер прибытия гостя Годфри заперся с книгами и отпечатками у себя в комнате до самого ужина. До него снизу доносился теплый, звучный и — приходилось признать — культурный голос, но Годфри упорно оставался глух к любым помехам. Когда настало время, он спустился в салон с тщательно выверенным выражением на лице, в котором смешались любезность и отвращение.
— Это мой сын Годфри, Хамфри, — сказала миссис Рэнсом, когда он вошел.
Пурпур занимал глубокое кресло в дальнем конце комнаты. Не успела она договорить, как он вскочил на ноги и, протягивая руку, преодолел докучное пространство.
— Рад познакомиться, сэр, — сказал он. — Очень рад.
Изумительно, но он как будто действительно радовался. Годфри намеревался просто отстраненно поклониться, но каким-то образом его рука сама собой поднялась, и он обнаружил, что ее тепло пожимают.
— Вы учитесь, как я понимаю? — с неподдельным интересом спросил Пурпур. — Где?
Годфри сказал.
— Филолог, разумеется? Незачем было и спрашивать. Я это понял, едва вы вошли. Мои поздравления! Вам крайне повезло. Что изучаете? Классическую литературу? Языки?
И снова Годфри не мог не услужить ответом. Пока он говорил, ему пришло в голову, что на мать при всем ее обаянии его академические успехи не произвели ровным счетом никакого впечатления, она даже не спросила, по каким предметам он специализируется.
— Несомненно, вы потом поступите в университет, — говорил тем временем Пурпур. — Надеюсь, в колледж вашего отца. Помню, я однажды с ним встречался. Он произвел на меня колоссальное впечатление. Знаешь, Мэриан, — он повернулся к миссис Рэнсом, — ты совершила ужасную ошибку, когда лишилась общества своего супруга.
— Мой дорогой Хамфри! И это говоришь именно ты?!
— Я совершенно серьезен. Разрушение семейных уз в результате развода величайшее зло наших дней. Уверен, твой сын со мной согласится.
Голова у Годфри пошла кругом. Скандальный мистер Пурпур не только не предался оргиям, но и не допил свой бокал хереса, и теперь встал на его сторону против матери, защищая нравственность. Неужели литературное приложение «Таймс» исказило факты?
— Но я говорил про университет, — продолжал Пурпур. — Не знаю, решили ли вы уже, какую карьеру избрать, но университетская жизнь — если вы к ней склонны, — наверное, лучшее, что есть на свете. Я пошел работать, когда мне было четырнадцать, и никогда не переставал об этом сожалеть. Что я знаю о вещах, которые поистине важны? Мне пришлось тратить время на деловые предприятия, политику и прочую подобную ерунду. С тех пор я нахватался кое-чего по верхам, но это не одно и то же. Вот одна из причин, почему я всегда рад познакомиться с тем, кому посчастливилось получить настоящее образование. Есть множество вопросов, по которым мне хотелось бы услышать ваше мнение...
И действительно, во время всего обеда и после него Пурпур продолжал не только говорить дружелюбно и интересно, но и с лестным почтением выслушивать любые воззрения, которые Годфри согласен был изложить. С поглощающим интересом он изучил рисунок с плиты сэра Гая Харвила и в отличие от миссис Рэнсом нашел правильные слова похвалы. Он рассказал несколько занятных историй про известных политиков и, что важнее, от души посмеялся, когда Годфри сам рискнул рассказать анекдот. Задолго до того как вечер закончился, Годфри совершенно позабыл, что это тот самый человек, о котором он намеревался серьезно поговорить с матерью. Противостоять Пурпуру было невозможно. По сути, битва закончилась, едва начавшись. Обаяние, в прошлом выманивавшее тысячи фунтов из твердоголовых деловых людей, теперь с полной силой обратилось против школьника, и школьник неизбежно сдался.
Для Годфри зачарованный вечер закончился чересчур уж рано. Пурпур объявил, что устал и хочет лечь рано. Однако до этого он захотел выйти на террасу, куда вели стеклянные двери салона. Годфри составил ему компанию. Воздух был прохладным, яркая луна омывала светом тисы у начала Друидовой поляны и те, что спускались по склонам в туманы долины. Стрекоча, пролетела совсем низко над их головами летучая мышь.
— «Мышь летучая кружит над жилищем на склоне», — неожиданно процитировал Пурпур. — Что-то как что-то... Как там дальше? Ах да, вспомнил. «Переменчива, как любовь моя: то зовет, то гонит», — произнес он нараспев. — Вы знаете, конечно, «Эклоги Тисового холма». Кстати, как относится сегодняшняя молодежь к Генри Спайсеру?
— Поэзию читают, кое-какую, — объяснил ему Годфри. — Но романы в наши дни, разумеется, совершенно нечитаемы. Стиль... — Отчаянное чихание прервало его разглагольствования.
— Мой милый, вы так простуду схватите! Как эгоистично с моей стороны выводить вас в такой вечер! — Пурпур поспешил внутрь. — Знаете, — продолжил он, задергивая за ними занавески, — возьму на себя смелость предположить, что сегодняшняя молодежь недооценивает Генри Спайсера. Он был исключительным человеком. Когда привыкнешь к его манерности, его романы доставляют удовольствие. Я три раза прочел «Солипсиста»[6], и третий был самым лучшим. Вам стоит попробовать. Нужен человек умный, вроде вас, чтобы его оценить. Кстати, однажды, когда я был одних с вами лет, я встретился со Спайсером, и он... Но уже слишком поздно пускаться в очередную историю. Ей придется подождать до завтра.
— Думаю, ты читал его книги потому, что был с ним знаком, — сказала миссис Рэнсом. — Трудно поверить, что подобное в твоем духе.
— О нет, — ответил Пурпур просто, — я прочитал их лишь потому, что они оказались в тюремной библиотеке. Доброй ночи.
