– И человек сомнительной морали, – добавил священник.
Реймонд Уэст взглянул на сэра Генри:
– Почему же вы его сразу не арестовали?
Сэр Генри чуть заметно улыбнулся:
– Тут нас постигла неудача. До сих пор все шло гладко, а тут вдруг неожиданность. Джоунз не был арестован, потому что мисс Кларк показала на допросе, что отвар выпила не миссис Джоунз, а она сама.
Мисс Кларк, как обычно, зашла вечером в спальню миссис Джоунз. Та сидела в кровати, а чашка с отваром стояла около нее. “Я неважно себя чувствую, – сказала она. – Напрасно на ночь ела омаров. Попросила Алберта принести чашку отвара, а вот теперь расхотелось”. “А жаль, – ответила мисс Кларк. – Отвар такой хороший, без комков. Глэдис хорошая кухарка, теперь мало кто умеет так готовить отвар. Я и сама не прочь отведать его, мне так хочется есть”.
– Я должен пояснить, – сказал сэр Генри, – мисс Кларк очень беспокоила ее полнота, и она сидела, как теперь говорят, на голодной диете. “Ну так и пей его, – сказала ей миссис Джоунз. – Если господь сотворил тебя полной, так и будь такой. Пей – это тебе не повредит”. Тут мисс Кларк и приговорила всю чашку. Это разбивало нашу версию о муже в пух и прах. К тому же Джоунз дал вполне удовлетворительное объяснение фразам на промокательной бумаге. Он сказал, что писал брату в Австралию ответ на его просьбу дать взаймы денег. В письме он напомнил брату, что полностью зависит от жены и сможет помочь ему только после ее смерти. Он писал, что сотни и тысячи людей находятся в таком же положении.
– Значит, версия полностью отпала? – спросил мистер Пендер.
– Да, версия рухнула, – подтвердил сэр Генри.
Наступило молчание.
– И это все? – наконец спросила Джойс.
– Год назад расследование на этом закончилось. Лишь сейчас Скотленд-Ярд получил разгадку этой истории, и через два-три дня об этом, наверное, можно будет прочитать в газетах.
– Разгадку этой истории… – медленно повторила Джойс. – Давайте минут пять поразмышляем, а потом выскажемся.
Реймонд Уэст кивнул и засек на своих часах время.
Пять минут истекло, он взглянул на доктора Пендера:
– Может быть, вы начнете?
– Должен признаться, затрудняюсь, – ответил Пендер. – Думаю, супруг все же дал жене яд, но вот как он это сделал – ума не приложу.
– А вы, Джойс?
– Компаньонка! – решительно заявила Джойс. – Все это – компаньонка! Откуда нам знать, какие у нее мотивы? Толстая, некрасивая, немолодая – это еще не значит, что она не могла влюбиться в Джоунза. Она, конечно, могла возненавидеть миссис Джоунз и по каким-то другим причинам. Подумайте только, что значит – быть компаньонкой: все время лебезить, не противоречить, где-то смолчать, сдержать обиду. Однажды она не выдержала и убила ее. Она, вероятно, положила мышьяк в чашку с отваром и солгала, что сама выпила его.
– Мистер Петерик?
– Трудно сказать. Располагая такими фактами, не знаю, что и думать. – Адвокат профессиональным жестом соединил кончики пальцев обеих рук.
– Но вам следует высказаться, мистер Петерик, – сказала Джойс. – Вы не должны скрывать своего мнения. Таковы правила игры.
– Мне нечего возразить против фактов, – сказал адвокат. – Но, вспоминая множество аналогичных случаев, я думаю, что это все-таки муж. А мисс Кларк выгородила его по тем или иным причинам. Между ними могла существовать какая-либо договоренность. Возможно, он понимал, что его заподозрят, а она, видя перед собой в будущем одну лишь нищету, согласилась сказать на допросе, что она выпила отвар. Впрочем, за это ей могла быть обещана определенная сумма. Если так, то это чрезвычайно редкий случай. Чрезвычайно редкий.
– Не согласен ни с кем из вас, – сказал Реймонд. – Вы забыли о весьма важном обстоятельстве. А дочь врача? Я хочу дать вам мое решение. Все трое почувствовали себя плохо. Послали за доктором. Он нашел, что миссис Джоунз, которая съела большую порцию, страдает сильнее других. Он посылает, как вы нам сказали, за таблеткой опиума. Врач не сам идет, а посылает. И кто же дает посланному лекарство? Ясно – его дочь. Весьма вероятно, что она сама и готовит его. Она любит Джоунза, и в этот момент в ней пробуждаются все худшие инстинкты. Она понимает, что средство обеспечить ему свободу в ее руках. Таблетки, которые она посылает, – это чистый мышьяк. Вот мое мнение.
– Ну, теперь вы, сэр Генри, – с воодушевлением произнесла Джойс.
– Минутку, – сказал сэр Генри. – Мы еще не выслушали мисс Марпл.
Мисс Марпл печально покачала головой.
– Очень грустная история, – сказала она. – Она заставила меня вспомнить о мистере Харгрейвзе. Его жена ни о чем и не подозревала, пока он не умер. А тогда выяснилось, что он завещал все состояние женщине, с которой жил долгие годы и от которой имел пятерых детей. В свое время она служила у них горничной. После того как ее рассчитали, мистер Харгрейвз снял ей дом… Разумеется, это не помешало ему остаться церковным настоятелем и одним из уважаемых людей в городке…
– Милая тетушка, я не вижу никакой связи с покойным мистером Харгрейвзом, – прервал ее Реймонд.
– Факты удивительно схожи, – спокойно продолжала мисс Марпл. – Предполагаю, что бедная девушка во всем созналась…
– Какая девушка? – не понял Реймонд.
– Бедная Глэдис Линч, разумеется. Надеюсь, что Джоунза повесят за то, что он сделал из бедняжки убийцу, но, к сожалению, ее тоже повесят. – Мисс Марпл повернулась к сэру Генри: – Я ведь права, не так ли? Все совершенно ясно. Нельзя не обратить внимание на слова “сотни и тысячи” в письме.
– Что же тут может быть общего?! – воскликнул Реймонд.
– Обычно кухарки посыпают этим цветным горошком пирожные с кремом. Услышав о пирожных, я связала это со словами “сотни и тысячи” в письме Джоунза. Мышьяк был именно в них. Джоунз оставил его девушке и заставил посыпать пирожные.
– Этого не может быть! – воскликнула Джойс. – Ведь все ели пирожные.
– О, вы не совсем правы, – возразила мисс Марпл. – Компаньонка на диете. Человек, который хочет похудеть, никогда не ест сладкого. А Джоунз, он просто стряхнул горошек и ел пирожное. Все было задумано и исполнено очень умно; но крайне жестоко.
Все с нетерпением посмотрели на сэра Генри.
– Мисс Марпл попала в самую точку, – медленно начал он. – Глэдис забеременела от Джоунза, и он решил устранить жену, чтобы беспрепятственно жениться на девушке. Он подделал “сотни и тысячи” и дал Глэдис, чтобы она украсила пирожные. Глэдис Линч скончалась неделю назад. Умирая, она во всем призналась.
– Великолепно, тетушка! – воскликнул Реймонд и поднялся с места. – Один – ноль в вашу пользу. Просто вообразить себе не могу, как это вы во всем разобрались.
– О, милый, вы даже не представляете себе, сколько я повидала в жизни, – сказала мисс Марпл. – Такие люди, как Джоунз, жестоки и беспощадны. Как только я услышала, что в доме была хорошенькая девушка, то сразу поняла, что Джоунз ее в покое не оставит. Все это так удручает, что и говорить об этом больше не хочется. Не могу вам передать, каким это было в свое время ударом для миссис Харгрейвз. И все девять дней в городке не смолкали пересуды.
Макферлейн не раз замечал у своего приятеля Дика Карпентера непонятную неприязнь к цыганам. Причины ее он никогда не знал. Но после того, как расстроилась помолвка Дика с Эстер Лоэс, отношения мужчин приобрели более откровенный характер.
Макферлейн сам уже около года был помолвлен с младшей сестрой Эстер – Рэчел. Он знал обеих девушек с детства. Медлительный и осмотрительный по натуре, он долго сам не мог признаться себе в том, что детское личико Рэчел и ее честные карие глаза все больше притягивают его. Не такая красавица, как Эстер, нет! Но зато куда более искренняя и нежная! Сближение между мужчинами началось, пожалуй, после помолвки Дика со старшей сестрой.
И вот теперь, через каких-то несколько недель, помолвка снова расстроилась, и Дик, простодушный Дик, тяжело переживал это. До сих пор его жизнь текла гладко. Он удачно выбрал профессию: ушел во флот. Любовь к морю была у него в крови. Обладая натурой, не склонной к глубоким размышлениям, очень простой и непосредственный, Дик чем-то напоминал викинга. Он принадлежал к тому типу молчаливых юных англичан, которым не по нраву проявление каких-либо эмоций и крайне трудно облекать свои мысли в слова.
Макферлейн – суровый шотландец, в сердце которого таилась мечтательность его кельтских предков, – молча курил, в то время как его друг беспомощно барахтался в потоке слов. Макферлейн понимал, что тому надо выговориться. Но он ожидал, что речь пойдет совсем о другом. Однако имя Эстер Лоэс поначалу даже не упоминалось. Скорее это был рассказ о детских страхах.
– Все началось с того сна, который я увидел в детстве. Вовсе не ночной кошмар. Понимаешь, она – эта цыганка – могла появиться в любом моем сне, даже хорошем, ну в тех, что дети называют хорошими: с весельем, сластями, игрушками. Я мог веселиться до упаду, а потом вдруг почувствовать, знать, что стоит мне поднять голову, и я увижу ее – как она стоит в обычной позе и глядит на меня… И знаешь, такими печальными глазами, будто знала обо мне что-то такое, мне самому еще неизвестное… Не могу объяснить, почему это меня так пугало, но пугало, да еще как! Каждый раз! Я просыпался с криком, и моя старая нянька обычно говаривала: «Ну вот! Нашему хозяину Дику опять приснилась цыганка!»
