— Я падал. Все ниже и ниже… Ящик стал наполняться водой… Стало нечем дышать. Грудь разрывалась… Плохая смерть… — Он поглядел на руки, видимо ожидая увидеть на них ссадины и порезы от попыток выбраться из прочного деревянного ящика. Но это были руки Джоэла. Его собственные руки давно уже съедены раками на дне реки.
— А что потом, когда ты… умер? — спросила я.
— Туман и вода. И ничего больше. Туман и вода. И боль. Моя «бруха» говорила, что там будут души людей, мои покойные родственники, которые меня любили.
Он замолчал.
Я вдруг ощутила его боль и разочарование, когда он оказался обманутым, загнанным в какое-то странное место между жизнью и смертью — беспредельную страну тумана и боли. Он долго бродил по этой стране, стеная и плача.
— Затем я нашел, как вернуться обратно, — продолжал он. — Как — не знаю. Может, из-за того, что я был очень зол на Переса. За то, что он бросил меня в реку. Каким-то образом я опять очутился дома. Видел Переса, видел мать. Пытался дать о себе знать. Даже перевернул свою фотографию. Я кое-что мог, но у меня было слишком мало сил. Все это страшно напугало мою мать, и она купила благовония. Конечно же на меня это никак не подействовало. Мне надоело быть для них невидимым. Я хотел убить Переса, но у меня не было тела, чтобы действовать. И я решил вернуться в свою квартиру. Уже наступила зима, Перес выбросил из квартиры все мои вещи, сделал ремонт и в квартире появился новый жилец.
— Джоэл, — простонала я.
— Вначале я к нему приглядывался. Было очень интересно наблюдать за «англо». Он много читал, иногда принимал наркотики… Сначала была та дурь, которую он привез из Марокко, потом пару раз ЛСД. Это мне и помогло. Как-то раз он лежал, отключившись, и мозг его был раскрыт настежь. Я просто проскользнул внутрь и огляделся. Я попытался смотреть сквозь его глаза, слушать музыку его ушами, заставил его шевелить рукой… Это — как угнать автомобиль. Когда действие ЛСД прекратилось, я уже полностью захватил его тело, и когда ты позвонила в ту ночь, вторые сутки был его хозяином.
Помню, мне тогда показалось странным, что Джоэл принял ЛСД перед тем, как идти к нам на обед. Оказывается, он пролежал на полу почти двадцать четыре часа, пока Тони экспериментировал над его безвольным телом. Мне стало больно за Джоэла.
Тони, по всей видимости, впал в отчаяние, когда его повезли в Бельвью. Это было хуже, чем хижина «брухи», хуже, чем Ла-Эсмеральда. И все из-за того, что он скрывал свою личность.
Попав к нам домой, он первым делом выбрался из окна по стеблям винограда, чтобы отомстить мистеру Пересу. Потом спокойно позволил Джоэлу посещать сеансы у Эрики и вечеринки у Шерри. Его поразили изысканные компании артистов и художников, их шикарные наряды, светские разговоры и сигареты в хрустальных пепельницах.
Наконец ему захотелось не только видеть все это, но и участвовать самому, и на дне рождения Джоэла он захватил над ним контроль. Когда Шерри ушла, в нем проснулся застарелый гнев. Злость, которую он испытывал к оставившей его матери, перешла на ушедшую от него Шерри.
— Я подсыпал тебе в кофе снотворное, — продолжал он, — и пошел к Шерри. В полночь их привратник ушел, я нажал на кнопку звонка. Кто-то меня впустил — это действует почти наверняка. Дверь в квартиру Шерри оказалась незапертой. Я вошел, а когда она обернулась, увидев меня, я схватил ее.
— Тут есть маленький секрет, — хихикнул он. — Я хватаю за волосы и тяну их вниз. А ее я усадил в кресло, сам стал сзади. Понятно, кровь при этом на меня не попадет. Через пять минут все было кончено. А потом можно делать все, что угодно.
Я поняла, что он имел в виду. Жутко, но он даже гордился ловкостью, с которой все это проделывал.
— Когда я жил у «брухи», я резал свиней и кур. А с ножом было так, — продолжал он с гордостью. — Я знал, что полиция будет искать его, потому перед тем, как идти домой, я закапывал его в парке и отмечал место, чтобы снова за ним вернуться.
У меня это не умещалось в голове. Джоэл, разгуливавший, как лунатик, по городу и не подозревавший, что именно его руки резали, рубили и подвешивали кошмарные украшения на подставки для цветов. Затем прогулка в Центральном парке, чтобы избавиться от ножа и заметить место… Потом, наверное, ему приходилось мыть руки…
— Она была нехорошей, — продолжал Тони. — Она думала только о мужчинах. Все ее вечеринки…
Он покосился на Керри.
— Я с ней ничего не сделал. Даже в ту ночь… Я никогда ни с кем ничего не сделал..
Он пытался оправдаться перед самим собой, отрицая любой секс, но оправдывая убийство. При этом в присутствии Керри он пытался избегать излишних подробностей.
— Остальные в парке тоже все время думали о мужчинах. Иначе как бы я уговорил их пойти со мной? — добавил он.
А причиной всему этому была его мать, которая меняла мужчин одного за другим. Ведь это только мне она казалась испуганной и жалкой. Для него же она была единственным близким существом, самой красивой, любимой и ненавистной одновременно. Ее похоть казалась ему отвратительной. Он до сих пор наказывал ее предательство.
Когда он умолк, я вначале не обратила внимания на то, что происходит что-то необычное. Но увидев, что Питер внимательно рассматривает его лицо, я заметила, что глаза у Тони закатились и он начал падать навзничь.
— Он уснул или еще что-то, — шепнул Питер, — Надо взять у него нож!
Стряхнув с себя оцепенение, я потянулась к ножу… Но тут рука Тони дернулась. Он вздрогнул, словно по телу прошел электрический ток, и в руке вновь блеснуло длинное тонкое лезвие.
Шанс был упущен. Где бы Тони ни был в этот момент, он вернулся.
Он стоял перед нами, тяжело дыша, будто только что пробежал изрядную дистанцию. На лбу у него выступил пот. Глаза пылали гневом. Впервые за сегодняшний день он чувствовал себя не в своей тарелке.
— Эта сволочь… — прошипел он. — Почему он суется в это дело?
Может быть, дон Педро решил провести еще один сеанс? Или миссис Перес где-то раздобыла денег, чтобы заплатить ему? Он, наверное, вызвал Тони так же, как в прошлый раз, когда разбилась статуэтка Сан-Маркоса.
— Он тут совершенно ни при чем, — продолжал Тони. — Я его даже не знаю. Какой-то худой старик в голубом тюрбане.
— Доктор Сингх! — воскликнула я. Мне стоило быть осторожнее, но тюрбан вывел меня из равновесия. Эта реплика навлекла на меня весь гнев Тони.
— Ты слишком хитра, сестренка. Ты купила себе «брухо»!
От напряжения и гнева нож в его руках задрожал. Я яростно запротестовала.
— Я никого не покупала, а доктор Сингх не «брухо», а преподаватель ботаники.
Это его удивило. Нож в его руке перестал дрожать.
— Я встретилась с ним только вчера. Он приехал читать лекции о тропических растениях.
Я вновь вспомнила видавшую виды комнату отеля, запах жаркого и шум Бродвея за окнами, насмешки доктора Сингха над ящерицами и собачьими зубами дона Педро. Я вспомнила, мне тогда показалось, что он сам занимается «брухерией».
Я попыталась избавиться от этих мыслей, чтобы Тони не заподозрил меня во лжи. Но тут он вновь начал терять контроль над телом. Я лихорадочно размышляла. Допустим, я отберу у него нож, в дом ворвется полиция… Но он снова пришел в себя.
— Он хорош, — сказал Тони. — Очень хорош. Но я лучше.
Все же эта борьба не прошла для него бесследно. С удивлением оглядевшись вокруг, он взглянул на дверь, на окна, на Питера и Керри.
— Пора убираться отсюда, — сказал он.
Мы молча смотрели на него.
— Мы на острове, — напомнила я.
— Здесь есть лодки.
Вероятно, он видел множество вытащенных на берег лодок, когда проходил по пляжу, но я сомневалась, что он сможет прорваться сквозь оцепление.
Я почувствовала вдруг огромное облегчение. Если он уйдет, мы будем свободны. Правда, он возьмет с собой Джоэла… Надо было убедить его не делать этого.
— Но ведь ты не сможешь выбраться отсюда. Они вооружены и будут стрелять…
— Не будут, — возразил он. — Я возьму с собой Керри.
Я пыталась протестовать, умоляла и кричала на него, но ему это было неинтересно. Он любовался собой. Вокруг него репортеры, рефлекторы, телекамеры будут направлены на него. Супермальчик в куртке победит их всех. Это намного эффектнее, чем покорно идти в Метьюван.
Доктор Сингх уже был забыт напрочь, Тони занимался подготовкой побега.
— Нам нужны будут теплые вещи и деньги. Поторапливайся!
Керри попыталась встать, но он ее усадил.
— Сиди. Ты моя заложница.
Мы начали поспешные приготовления. Я нашла свой старый теплый плащ, отдала ему кошелек.
— Прошу тебя, — вновь взмолилась я. — Дай мне поговорить с инспектором Расселом, тебе же лучше будет.
— Ага, а в это время твой «брухо» опять набросится на меня, — злорадно улыбнулся он. — Не дождешься.
