Андрей Анисимов - Исповедь шлюхи

Он вышел в парк, набросив на плечи стеганную домашнюю куртку. В Крыму дни стояли теплые, но по утрам чувствовалось дыхание осени. Безопасность правительственного комплекса обеспечивали бойцы спецназа. Увидев Его, они вытянулись и отдали честь. Физиономии их при этом ничего не выражали. Он уже не знал, охраняют его или стерегут. Оглянулся на звук быстрых шагов. Референт бежал трусцой по дорожке.

— Не спится, товарищ президент? — Бегун остановился рядом и чему-то улыбался.

— Чего, Лева, смеешься. Смешного, по-моему, тут мало, — заметил Он и нахмурился.

Референт кивнул в сторону моря:

— Посмотрите туда.

Он посмотрел и увидел несколько военных судов, застывших на рейде:

— И что?

— Даже с моря отгораживают. Представляете, как они вас уважают…

— Все шутишь. Давай присядем на скамейку. — Сидеть после пробежки разгоряченному спортсмену вовсе не хотелось, но отказать Ему он не мог.

— Супруга спит? — Поинтересовался референт.

— Не думаю. Она уже третью ночь не спит. Лежит с закрытыми глазами, чтобы меня не волновать. — Он помолчал, поежился, просунул руки в рукава куртки: — Интересно, чем все это кончится… К прежнему уже возврата нет. Как они не понимают? Лозунги выбросили такие, что народ за ними не пойдет. А без консенсуса с народом нельзя…

— Что будет? Хотите, я вам скажу?

— Да, интересно послушать…

— Туземцы, поняв, что Империя зашаталась, быстро отскочат. Их царьки давно мечтают стать царями и такую возможность не упустят. С Прибалтикой давно все ясно. Там помнят Сибирь и уверены — с Западом надежнее. А Россия, как всегда, в дерьме…

— Туземцы? Циник ты, Лева.

— Туземцы слово не уничижительное. Оно обозначает население «той земли». Кстати, историки царской России, описывая войну на Кавказе, называли кавказскую аристократию туземным дворянством. Заручившись их поддержкой, Александр Николаевич и выиграл кавказскую компанию.

— Кто такой Александр Николаевич?

— Государь всея Руси, Александр второй, прозванный в народе царем освободителем. Между прочем, он не только Кавказ присоединил к Империи, но еще Казахстан, и многое другое…

— Наверное, ты прав. Всегда знал, гуманитарного образования мне не хватает. Но картинку ты, Лева, рисуешь невеселую.

— Это не я рисую. Западные обозреватели помогли. Они так видят наше будущее.

— А про меня что пишут?

— Газет нам не приносят.

— Но ты же знаешь мнение обозревателей.

— Я слушаю приемник.

— Тогда что обо мне говорят?

— Вам симпатизируют. Но часть аналитиков считает, что вы и есть теневой организатор путча.

— Я? Какой мне смысл?

— Знаете, если честно… — Референт замолчал и отвел глаза.

— Договаривай, Лева, раз начал.

— Я тоже не совсем уверен, что для вас это полная неожиданность.

— Интересно. По-твоему, я затеял и уехал отдыхать? Но ты же при мне почти круглые сутки.

— Почти… — Улыбнулся референт.

— Тогда объясни мои мотивы.

— Вы так раскачали лодку, что стало ясно — она начинает тонуть. У вас имидж либерального демократа. Принимать жесткие меры значит испортить лицо. А так вы жертва…

Он встал и, заложив руки за спину, зашагал по аллее. Референт поднялся и пошел сзади. Метров через десять Он обернулся:

— Чтоб ты знал, «перестройку» задумал еще Юрий Владимирович. Мы же с ним земляки. Он приезжал ко мне отдыхать, когда я руководил Краем, и мы часами говорили о тех переменах, которые необходимы стране. Я действовал исходя и из его предложений.

— Юрий Владимирович умел держать в руках кнут. У нас без кнута нельзя. Хочешь добра, пори народ розгами, хочешь зла — тоже. А вы не умеете. Вы приличный человек, во общем, не злой, а приличному человеку на Олимпе делать нечего…

— Спасибо за комплимент, Лева.

— Не стоит. Я с вами откровенен, а вы со мной нет.

— Ты о чем?

— О вашем участии в грандиозном шоу под названием ГКЧП.

— Зачем тебе?

— По самым элементарным шкурным соображениям.

— Говори ясно. Знаешь, я не люблю загадок.

— Куда яснее… Если вы теневой автор путча, в случае их победы, — и референт указал на военные корабли на рейде: — я останусь на воле, продолжу работу и не буду волноваться за семью. Если нет, сами понимаете…

— Знаешь, Лева, есть мудрая русская поговорка — заставь дурака Богу молиться, он лоб расшибет. Сумгаит помнишь?

— Помню, и Тбилиси тоже. Но вы никогда прямо не отвечаете на вопросы…

— Есть еще одна поговорка — будешь много знать, скоро состаришься. А ты и так знаешь слишком много.

— Это угроза?

— Ты же сам сказал, что я человек приличный и, во общем, не злой. — Он повернулся и быстро пошел к парадному. Референт постоял немного и побежал дальше. Он каждое утро пробегал трусцой пять километров. Сегодня ему осталось пробежать еще два. Что бы ни произошло в Кремле, боец умственного фронта свято верил — при сидячей работе утренние пробежки его организму необходимы.

— Поигрались в демократию, сволочи. — Максюта злорадно потер руки, повернулся к Курдюку: — Готовь камеры, полковник.

— Бураков приготовит, — гаденько усмехнулся начальник милиции: — Дело политическое, пускай КГБ им и занимается.

— Да, работы у Николая Евгеньевича теперь хватит. Всех пидеров пересажать. — Согласился Максюта.

Стеколкин ехидно хохотнул:

— Зачем сажать? Можно прямо к стенке. В камерах их придется кормить, выгуливать, а тут сразу двух зайцев — кормить не надо и остальным урок.

— Кровожадный ты, Слава. Смотри, чтобы самого не шлепнули под горячую руку.

Стеколкин сделал вид, что слов Паперного не услышал:

— Товарищи, я советую прямо сейчас дать телеграмму в Москву. — И, торопясь, чтобы не перебили, затараторил: — Сообщить, что мы приветствуем в лице ГКЧП новое руководство страны, во всем согласны с товарищами, полностью разделяем, поддерживаем их политическую платформу и клеймим позором бывшего мэра Постникова как представителя буржуазного отребья.

— Пока не бывшего? — Возразил Паперный: — Вот сейчас мы его единогласно отстраним от должности, а Вячеслава Анатольевича Стеколкина назначим временно исполняющим и тогда доложим в Москву. А так чего зря воздух сотрясать…

— Почему меня? Ельцина еще не арестовали. Я не согласен.

— Шакал ты, блядь, Славка. — Поморщился Максюта: — Только что тут соловьем заливался, а теперь в кусты.

— Да, я рисковать не хочу. Сам становись мэром, если такой смелый.

— О чем вы, мужики?! Какой на хер мэр? Городом будет руководить комитет партии во главе с товарищем Телкиным. А вместо Постникова он сам назначит нового начальника горисполкома, — урезонил спорящих полковник Курдюк: — Подзабыли, как Советская власть работает…

Темной августовской ночью одна тысяча девятьсот девяносто первого года в Глухове собаки не лаяли. Затаились и люди, но не спали, а сидели у телевизоров. Никогда не проявлявшие особого интереса к классической музыке, в том числе и к Чайковскому, жители провинциального города, затаив дыхание, смотрели балетную постановку Большого театра «Лебединое озеро». Действие на сцене их не занимало, они ждали новых сообщений о ходе переворота. Иногда танцы маленьких лебедей прерывались, и путчисты обращались к населению.

Смотрели балет и бандиты кащеевского кооператива. Они сидели в кафе Какманду и сегодня не напивались. Смена режима могла коснуться и их. Торчали у телевизора даже те, кому полагалось нести охрану. Поэтому никто не заметил, как дверь кащеевского коттеджа открылась, и из нее выглянула Мака. Она осмотрелась, вернулась назад, через некоторое время выглянула снова и вытянула из дверей тело мужчины. Хрупкая женщина обладала недюжинной силой. Она волокла здорового мужика в дальний конец территории к гаражам автосервиса, ни разу не остановившись. Руки и ноги Маки дрожали от напряжения, но она не сдавалась. Труднее всего пришлось у забора. Она пропихнула тело под нижнюю железную планку, но голова в щель не проходила. Мака перебралась через забор и дернула труп за ноги. Голова продолжала оставаться на территории. Тело давно окаменело, и справиться с ним девушке оказалось не под силу. Тогда она шмыгнула в кусты, где давеча припрятала лопату, подкопала глину под головой трупа и, наконец, вытянула его к оврагу. Яму вырыла заранее. Теперь оставалось только сбросить в нее тело и засыпать землей… Но сил уже не осталось. Мака присела рядом и, восстанавливая дыхание, спокойно рассматривала мертвого Кащеева. Грозный бандит превратился в жалкую мумию серовато-голубого оттенка. «Ролликс» с его запястья она не сняла, хотя часы и были дорогие. Оставила себе на память только его перстень. Этим перстнем Геннадий очень гордился. Перстень был массивный, отлитый из червонного золота высокой пробы, и его украшал черный бриллиант. Снять с окаменевшего пальца перстень Мака не смогла. Она отрубила бывшему любовнику палец. Кащеев так и лежал на краю ямы с обрубком на левой руке. Отдышавшись, Мака сбросила труп. Она не только зарыла мертвеца, но и заложила дерном место захоронения. Теперь, кроме нее, никто не знал, где лежит ее бывший любовник.