Виктор Снежен, Лариса Ритта
Золотая дева
Часть 1
Серые чайки
Ах, что может быть скучнее этой вот милой деревенской скуки!
А. П. Чехов. «Чайка»
1
Суматоха поднялась ещё с самого утра в пятницу, когда обнаружилось, что опять забарахлил Большой Экран, как торжественно называл Дольский громадный новомодный монитор, подаренный музею фондом культуры.
Половина служащих сбежалась в Белый зал, образовав вокруг монитора живописную группу, достойную кисти знаменитых художников. На подиуме царила представительная фигура самого директора, Дольского Ивана Степановича — в парадном светлом костюме, с прекрасными сединами, и полного благородного негодования. Вокруг, в позах, выражающих разные оттенки отчаяния, теснились верные вассалы.
— И не могут прислать достойную аппаратуру! — разносился по коридорам второго этажа хорошо поставленный баритон директора. — Третий раз за год ремонтируем, извольте радоваться! Как работать в такой обстановке?! Уникальный дворец! С историей! Позор! Да зовите его сюда! Этого… Тартарена вашего… Дарья Васильевна! Дашенька! Где она?
Группа сотрудников смешалась, во все стороны хлопотливо побежали люди.
— Сейчас художники наедут! — отчаивался с подиума Дольский, подкрепляя слова артистической жестикуляцией. — Первым делом слайды свои кинутся крутить. Завтра — почётные гости из Франции! Всё на мою седую голову! Дашенька! Да где же она?..
— Дарья Васильевна в галерее Нину Заречную репетирует, — раздался голос из дверей. — Уже побежали за ней.
— Пусть зовёт этого… Тугарина своего! Как там его… Тартарена этого немедля пусть зовёт! Ох, съедят меня в Управлении, съедят со всей шкурой!..
Дольский стремительно вышел в центр зала, взмахивая сухими кистями рук.
— А в сентябре кинофестиваль! — раздалось внушительно уже из центра. — Пропадём, как есть… Дашенька! Дарья Васильевна!
Двери раскрылись — и прекрасная восемнадцатилетняя Дарья Васильевна, в широкой тунике с крыльями, пряменькая, как струнка, внеслась в зал с телефоном, прижатым к румяной щеке.
Дольский бросился навстречу.
— Дашенька! Где Тартарен-то наш распрекрасный!
— Таргариен!
Сощурив зелёные глазищи, Даша пошла на Дольского, тот попятился с умоляющим видом.
— Дед, — прошипела она тихо, но отчаянно — Ну, когда ты уже выучишь! Таргариен!
— Дашулик, — оглядываясь, тихо заговорил Дольский. — Ты ж понимаешь, мы без него, как без рук. Без Маргаринена этого… пожалей ты деда.
— Иван Степанович! — возле Дольского возникла величественного вида стройная дама в строгом белом воротничке. — Не волнуйтесь, идите к себе, мы тут справимся.
И, делая Даше страшные глаза, увела под ручку расстроенного директора.
Даша вздохнула, откинула назад тёмные буйные волосы, встала посреди зала, припала к телефону. Молчит телефон. Досадливо сделала два шага в сторону, потом два шага в другую сторону, потом к окнам — и тут её прекрасное лицо, наконец, разгладилось.
— Тарго! — гаркнула она так, что из кустов под окном порхнула в ужасе серенькая птичка. — Чеши быстрей! Опять, блин, монитор сдох! В двенадцать заезд, завтра открытие, дед инфаркт схлопочет. Бегом дуй, я в галерее на втором!
И вышла из зала уверенной походкой хозяйки. Вышла и прищурилась на громадный плакат на стене. На плакате — фото утопающего в зелени старинного здания с колоннами.
«Дом-музей „Бобрищево“ приглашает на Чеховский фестиваль», — гласила богатая надпись по верхнему краю полотна.
Программа феста располагалась ниже.
Пятница — съезд гостей. Размещение, регистрация, пансион.
Прогулка по парку, экскурсия по дворцу.
Суббота — торжественное открытие (главная поляна).
Ужин на воздухе.
Театрализованное шествие (главная аллея).
Театр Чехова под открытым небом (берег пруда).
Концерт, танцы (летняя беседка).
Даша дочитала программу, известную ей до последней буковки, как основной составительнице, ничего предосудительного не нашла, подняла голову и сделала вдохновенное лицо.
И двинулась стройно по коридору к открытой галерее, поправляя свою летящую пелерину и сомнамбулически бормоча в такт шагам: Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы… молчаливые рыбы…
— Даша! Аделаиду не видела?
— Никого я не ви… — забормотала было в тон Даша, но очнулась. — Видела, она с дедом ушла. Нет, я так вообще никогда не настроюсь! Что ж такое!
— Всё, ухожу…
— Люди, львы, орлы, — обречённо задекламировала Даша, прикрыв глаза, — рогатые олени… молчаливые рыбы, молчаливые рыбы… Так, это я знаю. На лугу уже не просыпаются с криком журавли… Холодно, холодно, холодно. Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно…
— Дарья Васильевна! Даша!
— Холодно, холодно, холодно…. Страшно, стра…
— Даш! Ты тут? Тебя Костя везде ищет!
— О, господи! Мне дадут сегодня репетировать или нет! Чёрт!
— Убегаю! Просто Костя… А, вот он сам, всё, ушла…
— Дашка! Ты где? Ух ты-ы… Такая краси-ивая!..
— Тарго! Не приближайся. Стой там! Сейчас собьёшь меня, а мне потом настраиваться!
— Да-ашка-а!.. Я соскучился…
— Ой, фу-у, не трогай… уйди! Не тр-рогай, говорю, всё помнёшь… ммм… Слушай, дед сейчас увидит!
— Не увидит, его понесли кефир пить… Там все пошли чай пить, очень нервная обстановка.
— Чай пить? Ну, тогда ладно, целуй, только быстро! Аккуратнее, я гладила-гладила… Блин, медведь! И катись уже! Слушай, ну ты можешь этот чёртов телевизор починить раз и навсегда!?
— Дашка! Не могу, я программист, а не китайский сборщик телевизоров.
— Тогда уходи! Ступай аппаратуру свою настраивать… Гос-с-споди… да что же это за жизнь! Так. Люди, львы, орлы, куропатки… рогатые пауки… так, рогатые пауки… молчаливые гуси, обитавшие в воде, тьфу, рыбы, а не гуси… рыбы… морские звезды…
К десяти часам утра суета накалилась. Величественный трёхэтажный особняк, окружённый галереями, наполнился топотом обеспокоенных каблучков, музыкальными аккордами, всполохами нервного смеха.
По коридорам, заглушая вой шуруповёртов, неслись гитарные перезвоны и лирические девчоночьи голоса:
Всем нашим встречам
Разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны.
Пеплом несмелым
Подёрнулись угли костра…
— А кто это у нас в Белом зале поёт? Что за девочки? Они в программе?
— Да, это из музыкальной школы, дуэт «Травень».
— А почему о разлуке поют? Мы репетируем закрытие или открытие? Где программа? Позовите Наталью Львовну!
Вот и окончилось всё,
Расставаться пора
Милая моя,
Солнышко лесное…
— Девочки, девочки! Вы это собираетесь завтра исполнять?
— Да, — девочки подняли от гитар светлые личики.
— Да вы что, у нас же открытие! Кто эту песню поставил? Это нельзя петь на открытии, это о разлуке.
— Но мы же готовились…
— Вот и хорошо, что готовились, споёте на закрытии.
— Значит, мы завтра не выступаем? Но как же так, мы готовились…
— Наташа! Иди, разберись! Эту песню нельзя на открытие!
— Девочки, я же вас вычеркнула! И вот сюда вписала, вам что, не передали?
— Н-нам ничего не сказали… Что теперь делать?
— Наталья Львовна, там школьники пришли из лагеря, проверьте у них выступление…
