– Они уже и так почти все знают.
– Да, почти. Ты уже виделся с комиссаром Девятнадцатого? Говорил о первом убийстве?
– Нет, я сразу к тебе.
– Почему?
– Не нравится мне комиссар из Девятнадцатого. По-моему, он кретин.
– А… Ты не перебарщиваешь?
– Нет.
Комиссар зажег одну из своих сигарет-соломинок.
– Я тоже так думаю, – бросил он.
Луи понял, что только что заключил прочный союз, ибо ничто так не сплачивает двоих, как объявить дураком третьего.
Луазель прошаркал к несгораемому шкафу. Он всегда шаркал ногами, странная привычка для человека, который любил крепкие мужские словечки. Он достал с полки толстую папку и театрально кинул ее на стол.
– Вот, – вздохнул он, – самое грязное дело о столичном маньяке-убийце, которое только было за многие годы. Нечего и говорить, министерство на нас всех собак спустило. Так что, если сумеешь помочь мне, я в долгу не останусь – дашь на дашь – все по закону. Если тебе попадется этот парень…
– Само собой, – заверил Луи, думая, что в эту самую минуту парень свернулся под одеялом у Марты, а та читает ему книжку, чтобы развлечь этого блаженного.
– Что ты хочешь знать? – спросил Луазель, листая досье.
– Про убийства. Есть ли какие-то детали, не описанные в газетах?
– Не так много. Вот посмотри на фото, тебе это больше поможет. Как говорится, картина маслом… Про первое убийство, это было двадцать первого июня на улице Аквитании. Комиссар уперся как бык, не захотел сотрудничать! Представляешь? Пришлось звонить в министерство, чтобы прочистили ему мозги.
Луи ткнул пальцем в одну из фотографий:
– Это женщина с улицы Аквитании. Красивой не назовешь, но судить сложно, лицо искажено от удушья. Он вошел к ней в квартиру неизвестно как, где-то около семи вечера. Заткнул ей рот тряпкой и, похоже, зверски прибил об стену.
– А говорили, что он ее задушил.
– Да, но сначала оглушил. Не так просто душить сразу, если можно так выразиться. Потом он подтащил ее к ковру на середину комнаты, там остались следы ботинок. И вот тут уже он ее задушил, а потом раз двенадцать ударил чем-то острым, скорее всего маленькими ножницами. Этот тип просто чудовище.
– Сексуальное насилие было?
Луазель воздел руки к небу и снова уронил, как бы выражая недоумение:
– Ничего!
– Ты вроде как удивлен?
– В подобных случаях всегда ожидаешь обнаружить следы. Сам посмотри: одежда в порядке, и поза убитой вполне пристойная. Никаких следов секса.
– А эта женщина… Напомни, как ее зовут…
– Надя Жоливе.
– По ней что-нибудь есть?
– Мой коллега наводил справки, но ничего интересного не обнаружил. Читай сам: тридцать лет, секретарша в коммерческой фирме, собиралась замуж. Самая обычная женщина. Когда через десять дней произошло второе убийство, он бросил заниматься Надей. И я бы так поступил, как только узнали об этой сволочи, который следил за ними. Что касается моей жертвы…
Луазель замолчал, листая папку, потом вынул из него пачку фотографий и разложил их перед Луи:
– Вот она. Симона Лекур. То же самое, видишь, все совпадает до мельчайших подробностей: оглушили, вытащили на середину комнаты с кляпом во рту и убили.
Луазель покачал головой, ломая сигарету.
– Какая мерзость, – закончил он.
– А что за тряпка?
– Самая обычная.
– Между двумя жертвами никакой связи?
– Никакой. Это мы быстро выяснили, потому что убийца почти уже у нас в руках, но эти две женщины явно никогда не встречались. У них совершенно ничего общего, разве что обеим по тридцать лет, обе служащие и не замужем. Кроме того, обе особенной красотой не отличались, и они совершенно не похожи одна на другую. Одна брюнетка, у другой волосы скорее светлые, одна худая, другая пухленькая… Если они напоминают убийце его мать, то воспоминания у него довольно расплывчатые.
Луазель улыбнулся и взял новую сигарету.
– Но мы найдем этого ублюдка, – произнес он уверенно, – это дело нескольких дней. Ты читал газеты… Все свидетели описали человека, который торчал перед домом жертв за несколько дней до убийства. По-моему, парень болван, каких мало, поэтому мы его быстро возьмем. Представляешь, у нас семь надежных свидетелей… Семь! Уже одного этого достаточно. Он был настолько у всех на виду, стоял у дверей дома, его бы вся страна заметила. И еще одна коллега Нади показывает, что видела, как этот тип шел за ней, когда она выходила с работы, два дня подряд. И приятель Симоны его тоже заметил, когда провожал ее домой поздно вечером. Теперь понимаешь, вычислить его – раз плюнуть.
– У вас и отпечатки его есть?
– Все десять пальчиков на цветочном горшке. Ты видел такого идиота? Папоротник в горшке в квартире обеих жертв, и на каждом его отпечатки. Наверное, так он и проникал в квартиры. Девушка не испугается парня, который принес ей цветок. Хотя мог бы выбрать что-нибудь получше, чем папоротник. Говорю же тебе, кретин, опасный псих.
– Все-таки папоротники неплохо пахнут. А в других местах есть его отпечатки?
– Нет, только на горшках.
– И как ты это объяснишь? Он несет горшок голыми руками, но ухитряется больше нигде не наследить? И если он для убийства надел перчатки, то почему не забрал с собой горшок, когда уходил?
– Да, знаю, мы над этим тоже думали.
– Не сомневаюсь.
– Он вполне мог оглушить ее, задушить и нанести раны, не оставляя отпечатков. На полу ковер, а не паркет и не пластик. Возможно, он законченный кретин, как я тебе уже сказал, который просто не думал ни о чем. Такое бывает.
– Почему бы и нет… – проговорил Луи, а сам представил себе маленького человека с пустыми глазами, за которым Марта ухаживала, словно он фарфоровый. Они там наверняка уже все закончили, и Марта постригла его в своей малюсенькой ванной и покрасила ему волосы.
– Как он выглядит? – спросил вдруг Луи.
Луазель снова прошел к несгораемому шкафу и вытащил другую папку.
– Совсем свеженький, – сказал он, открывая ее. – Только что напечатали. Я же тебе сказал, семь верных свидетелей. На, посмотри и скажи, разве этот подонок не полный дебил?
Луазель положил портрет на стол, и Луи был потрясен. Сходство оказалось поразительным.
Клеман Воке заснул сразу после ухода Луи, даже есть не стал. И с тех пор спал, свернувшись, на красной перине, а Марта ходила по комнате так тихо, как только умела, а ей для этого пришлось постараться. Время от времени она подходила к кровати и смотрела на своего Клемана. Он спал открыв рот, на подушку тянулась слюна. Ничего, белье она поменяет. Она понимала, что Луи он не мог понравиться, вид у него был отталкивающий. Другим, наверно, тоже. Даже наверняка. Вся штука в том, что ей не удалось до конца обучить его, поэтому все так и вышло. Он был не таким, каким казался. Если он выглядит вруном, это потому что попал в переделку, а губы кривит, потому что он защищается. Глаза у него всегда такими были, густо-черные, зрачка не видать. Но такая глубокая чернота даже красива, таким глазам можно и позавидовать. Если бы ей оставили ее Клемана хоть на немножко, он бы изменился, уж она-то знает. Хорошее питание, немного солнца, и он бы поздоровел, поправился. Она бы читала ему книги, научила его говорить как положено, вместо той мешанины, которой он бог знает где нахватался. Она бы отучила его от слов-паразитов «что касается меня» и «самолично», как будто ему каждый раз нужно доказывать, что он существует. Да, она бы поставила на ноги своего малыша. Он попал в ужасную историю, но если все уладится, она им займется, сама судьба привела его к ней. Она сделает его красивым. Наверняка все эти шестнадцать лет о нем никто не заботился. С ней он снова станет красивым, и Людвиг подивится на ее работу.
Это напомнило ей книжку, которая была у нее в детстве, она называлась «Как дурнушка стала красавицей». Маленькая девочка была некрасивой, но в конце, после того, как ей все помогли, Марта уже забыла почему – дождевые капли, белки, птички и все, что ни есть в лесу, она превратилась в грациозную красавицу и стала королевой. А в другой ее любимой книге, которая называлась «Смелый утенок», говорилось про глупого утенка, который ходил в клетчатых штанах, делал разные глупости, но в конце ему везло, настоящее чудо. Марта вздохнула. Ты бредишь, старушка. Эти сказки уже не для тебя. Ни смелый утенок, ни уродина, ставшая красоткой. Правда в том, что Людвигу не понравился ее парнишка, и все шло наперекосяк. Тут и вся лесная живность не поможет, да и с чего ей помогать!
Марта прошлась по комнате, бормоча себе под нос. Нечего ждать помощи от белок. Надо пока помочь мальчику изменить внешность, а потом постричь его, как Людвиг велел. Немец злился, это правда, но он не отдаст его легавым. Во всяком случае, не сразу. У нее еще есть время поработать над парнем.
Она тихонько потрясла Клемана за плечо.
– Просыпайся, сынок, – сказала она, – сейчас твоей головой займемся.
