Ознакомительная версия.
У нее была своя чудесная двухкомнатная квартирка на Соколе: Вера продала однокомнатную, добавила денег, и Анатолий помог. Убранная и обставленная именно так, как ей всегда раньше хотелось и мечталось, квартира эта соответствовала во всем ее вкусу и мироощущению. И все эти три года была их с Толей домом, местом их тайных, урывками, свиданий, часов блаженства, уюта и единения. Они вместе украшали ее, Толя самолично заказывал мебель и сантехнику, принес дорогие безделушки из дома, из-за которых, как потом выяснилось, Ирина устроила ему скандал. В старинном, антикварном книжном шкафу разместил несколько роскошных изданий восемнадцатого века: «Им здесь место, – говорил Анатолий, – у тебя. Эти книги с тобой дружат, они тебе что-то говорят, а дома, – тогда «дома» было у него с Ириной Львовной, – а дома они молчат, им неуютно с Ириной…»
И хотя Веру радовало это новое Толино выражение «у нас», хотя она уважала его любовь к старому дому в центре, где жили три поколения Толиной семьи, ей было жалко расставаться со своей квартиркой, которую практичный Толя предложил сдать, как только она переедет к нему…
В Толиной же квартире еще витал дух Ирины, ее помпезные, тяжелые вкусы душили Веру. Она горела от нетерпения многое, если не все, поменять в обстановке, они с Толей уже начали прикидывать, как и что будет сделано и куплено, и это мирило Веру с мыслью о переезде… Но пока развод не состоялся, она решила ничего не трогать, только предвкушала грядущие изменения.
Это тоже было частью упоительных планов на будущее.
Единственное, что ее угнетало, – что у Ирины остались ключи от квартиры и она могла, теоретически, появиться в любой момент, даже самый интимный.
Но, по крайней мере, сегодня Вера была спокойна: Толя сказал, что Ирина зачем-то заходила с утра, а потом уехала на дачу. Сезон не дачный, январь, – но за какими-то вещами. Так что она им не помешает.
К дому Анатолия Вера подъехала довольно поздно, около восьми, – забегала после работы к себе, взяла кое-какие мелочи. Входя в подъезд, глянула на весело, ярко освещенные, ждущие ее окна. И, уловив радостный всплеск, поднимающийся к сердцу, вновь укорила себя: вот, пессимистка, вот оно – твое счастье, а ты не верила…
На лестничной площадке возле соседней квартиры стоял мужчина, будто в ожидании, что ему откроют. Покосившись на него, Вера направилась к двери Анатолия и вставила ключ. Но не успела его повернуть, как ее сжали сильные руки и на ее груди сомкнулись замком черные перчатки.
– Опаздываешь, голубушка! – тихо упрекнул Веру незнакомый голос.
Боковым зрением она заметила, как по лестнице к ней кинулись еще трое. Она успела слабо вскрикнуть, но кожаная перчатка закрыла ей рот.
Ее втолкнули в квартиру.
– Верочка, это ты? – раздался голос Анатолия и его легкие шаги. Двое мужчин отделились от Веры, и она увидела, что у них на головах натянуты шапочки, вроде лыжных, полностью скрывавшие лица; и не успел Анатолий появиться в коридоре, как он был схвачен, скручен и дуло пистолета вырисовалось в одной из черных перчаток.
Человек мотнул пистолетом в направлении комнаты. Веру и Анатолия втолкнули в спальню. Анатолий развернулся лицом к бандитам и произнес громко и уверенно:
– Объясните, что вам надо! Мы сопротивления оказывать не будем! Вам нужны деньги? Я их дам. Только не трогайте, пожалуйста, мою жену!
«Жена»! Даже в этих самых неподходящих обстоятельствах у Веры радостно встрепенулось сердце.
Анатолию, однако, никто не ответил. Его молча подпихнули к креслу, насильно усадили, примотали руки к подлокотникам широким техническим скотчем, а щиколотки слепили между собой и притянули к одной из ножек. Анатолий попытался что-то сказать, но один из мужчин приблизил пистолет к его губам и приложил стволом ко рту, требуя замолчать. Но, едва он отвел пистолет от его губ, Анатолий снова заговорил властно и требовательно:
– Вы пришли, чтобы нас ограбить? Я готов отдать вам все ценности, которые есть в доме. Я отдаю, и вы уходите – договорились?
Мужчина с пистолетом запустил руку в карман, вытащил какую-то бумажку и аккуратно положил Анатолию на колени. Анатолий с изумлением опознал театральный билет, уже использованный, с жирным шрифтом внизу: «Партер». Он поднял глаза на бандитов:
– Что это означает? Что за приглашение на спектакль?
Мужчина с пистолетом – он явно был в группе главным – махнул одному из державших Веру, и тот, приблизившись к Анатолию, заклеил ему рот скотчем. Убедившись, что Анатолий привязан надежно и кричать не сможет, мужчина повернулся к Вере и снова махнул пистолетом.
– Раздевайся, – произнес один из бандитов. Голос был молодой.
Вера впала в ступор. Она не ослышалась? Он сказал…
– Раздевайся, – нетерпеливо повторил парень.
Вера посмотрела на Анатолия. В его глазах застыло отчаяние. Она медленно подняла руку к груди и дотронулась до застежек голубой песцовой шубки. Четыре пары глаз в амбразурах масок следили за ее движениями. Шубка упала с плеч. «Может, они хотят забрать шубу?» – все еще надеялась Вера. Но робкая надежда тут же пропала: человек с пистолетом вновь мотнул дулом, показывая: «дальше!» Вера медленно расстегнула пиджак костюма, глядя на Толю, в его напряженные и беспомощные глаза. А главный, которого она определила по пистолету, уже указывал на ее сапоги. Двое склонились к ногам Веры и быстро освободили их от обуви. Теперь она стояла в одних колготках на роскошном белом ковре Анатолия, покрывавшем весь пол спальни. И опять дуло пистолета указало: пуговицы блузки. Вера медлила. Анатолий не мог ей помочь, это ясно… И, кажется, никто не сможет ей помочь в этой ситуации… Она снова посмотрела на любимого, и ей сделалось совсем худо: у Толи в глазах стоял ужас беспомощности…
Пистолет нетерпеливо дернулся.
Вера медлила.
Пистолет прижался к ее виску.
Не глядя на Анатолия, Вера начала бег по пуговицам, пистолет торопил ее движения. Блузка была снята, за ней последовала юбка, затем колготки. Вера осталась в одном боди. Чудного пепельного цвета с кружевами. Мужчины окружили ее, и, даже не видя их лиц под масками, она почувствовала, как они заухмылялись, разглядывая ее. Наконец хоровод приостановился, и главный снова сделал указующий жест. Один из бандитов опустился на колени и расстегнул боди, которое, как известно, расстегивается снизу…
Сзади просунулись две руки и спустили верхнюю часть боди ей под грудь. Между ее бедер сзади всунулось колено, заставляя ее расставить ноги, и стая черных перчаток осела вороньем на ее тело.
В этом было что-то дикое, странное до ужаса, ирреальное. Что-то бредовое, как детский «ужастик» о черной руке, рассказывавшийся по ночам страшным шепотом в пионерских лагерях.
Вера закричала, как кричат в кошмарном сне. И тут же получила довольно чувствительный удар по лицу. Она задергалась молча, пытаясь вырваться, но крепкие руки держали ее, не давая сделать ни шагу.
«Воронье» перелетало с места на место, Веру гнули и наклоняли во все стороны, и черная, грубая, холодная кожа бесстыже приникала и проникала повсюду, безошибочно находя самые чувствительные точки.
Она боялась смотреть на Анатолия. Тот попытался закрыть глаза, чтобы не видеть, что делают с Верой. Но тут же дуло пистолета коснулось его лба:
– Не нравится, папаша? Чего морду-то воротишь, зенки закрываешь? Не рад, значит, что мы тут вчетвером твою бабу щупаем? А ты как думал? Баксами помашешь, так все сучки твои? – раздался тот же молодой голос. – А мы, видишь, и бесплатно пользуемся! У нас, как при коммунизме, – все вокруг народное, все вокруг мое! – Парень довольно захихикал. – Тебя как учили в детстве? Что человек человеку?.. Правильно: друг, товарищ и брат. А с другом, товарищем и братом надо – что? Делиться! Вот ты и делишься свои добром, как хороший мальчик… Вернее, как хороший дедушка!
И он издевательски заржал. Ему вторили несколько приглушенных смешков остальных.
Под аккомпанемент этих смешков Веру рывком развернули спиной к Анатолию и вынудили наклониться. Все четверо образовали полукружье, но так, чтобы не заслонить Веру от Анатолия, которому был отведен «партер», – расстегнули как по команде свои одинаковые черные пальто, спустили «молнии» на брюках и ощетинились крепкими пенисами, на которые начали дружно натягивать презервативы.
Анатолий забился в кресле, отчаянно замычал, чем только развеселил насильников.
Вера с трудом осмысливала происходящее. Все это и вправду напоминало какой-то дикий спектакль… До такой степени странный, неправдоподобный, что, казалось, вот-вот кто-то из них рассмеется и скажет: «Ну будет, мы вас разыграли!»
Но это был не розыгрыш и не шутка. Если это и был спектакль, то Вере была в нем отведена роль жертвы изнасилования, и роль свою, похоже, ей предстояло исполнить по-настоящему…
И нешуточная реальность этого кошмара не замедлила подтвердиться.
Ознакомительная версия.
