– Держись, – тихо проговорил он. – Самое трудное впереди…
Высокий, плечистый человек с седыми волосами, одетый в темный твидовый костюм и импортный плащ спортивного покроя, положил к гробу ярко-алые розы и отступил в сторону. Он бросил пристальный взгляд на Ромуальда и не отводил глаз до тех пор, пока сам не ощутил чьего-то устремленного на него столь же настойчивого взгляда.
Он шагнул назад, замешался в группу людей и направился к выходу, глазами ища того, кто смотрел на него. Через мгновение он остановился около привлекательной темноволосой женщины и поздоровался с нею. Оркестр играл Моцарта.
– Вы знали покойную? – уверенно спросил человек.
Женщина помедлила.
– Почему вы думаете?
– Не всем больным вы… уделяете…
– Мы с ней подружились.
– Не замечал.
– Это было потом. Какая судьба! Кто мог ожидать?
– Вы останетесь до конца?
– Нет. Спешу.
– Жаль…
Женщина вышла из часовни и, оказавшись на свежем воздухе, глубоко вздохнула.
Мужчины подняли гроб и понесли. Ромуальд хотел крикнуть им, чтобы не делали этого, но почему-то покорно последовал за ними.
Оркестр грустно играл. Песчаная дорожка, усыпанная хвоей, казалась бесконечной. Люди вытянулись в колонну. Ирена Канцане, остановившись у толстого, корявого дуба, щелкала аппаратом.
Могила была на пригорке. Мужчины опустили гроб, сняли крышку, на миг подняли его наискось. Выглядело, как будто Ольга хотела взглянуть на провожавших, чтобы увидеть убийцу. Одновременно щелкнули два фотоаппарата, люди сдвинулись вперед, потом отступили, окружая пригорок с двух сторон, сомкнулись, образовав кольцо. Сосны покачивали вершинами, словно свидетельствуя о бренности всего земного.
Гроб осторожно опустили в могилу. И только сейчас Ромуальд по-настоящему осознал, что больше никогда не увидит матери. Соленые слезы катились по щекам, он не вытирал их и впервые, может быть, за много лет не стыдился.
Люди понемногу стали расходиться – по одному, по двое и группами. Ромуальда окружили родственники.
– Может, поедешь с нами? – спросил дядя Андрей. – Поживешь в деревне, отдохнешь…
– Нет, – проговорил Ромуальд непослушными губами – Сейчас нет, не могу. – Ему казалось, что без него следователям не обойтись, и эта мысль неожиданно придала ему силы.
Подошел Ольгерт.
– Когда родня уедет, сможешь пожить у меня, – предложил он. – Будет не так грустно и одиноко. Вот адрес и телефон, – он протянул визитную карточку.
– Н-не знаю, – сказал Ромуальд. – Ничего не знаю.
– Не убивайся. Все наладится. Я тебя все равно найду, – и Ольгерт помахал рукой и быстрыми шагами направился к трамвайной остановке.
* * *
Стабиньш медленно шел по усеянной листьями аллее.
Тут и там он останавливался, чтобы прочитать надписи на надгробных плитах. В темном костюме он выглядел старше и серьезнее.
Впечатлений было множество. Круг связанных с делом лиц расширился. Работы предстояло много…
Хруст песка под ногами приближавшегося прервал мысли Стабиньша. Из-за кустов показался парень с кинокамерой.
– Ну как? – спросил Улдис.
Парень кивнул.
– Думаю, порядок. Сделал, что мог.
– Тогда всего. – Улдис махнул рукой, и оба двинулись к другому выходу с кладбища.
Участковый инспектор Вилциньш назначил встречу на семь утра. Потом у него, как он пояснил, не будет времени: собрание в отделе, затем приемные часы, потом оперативные задания, и мало ли еще что он наговорил. Стабиньшу пришлось вставать с петухами и переться в такую даль – в новый массив, где жил бывший муж погибшей – Виктор Зиедкалис со своей семьей.
Новый район построен необычно, решил Улдис, шагая к условленному месту. Здания не были, как в других районах, разбросаны как попало или собраны в остроугольные массивы, готовые, словно рыцари древности в строю, кинуться друг на друга. Здесь строения образовывали спокойные кольца, одно за другим, словно бесконечные восьмерки. Между домами располагались овальные скверики со скамейками для стариков и песочницами для самых маленьких, с зеленью по краям. Место было чужим, и в то же время казалось хорошо знакомым.
Улдис бывал здесь, когда еще учился в школе милиции. Где-то тут поблизости жила когда-то его девушка. Тогда здесь простиралась заболоченная местность с рыжими пригорками, тинистыми канавами и блестящими черными колеями от тракторных гусениц. Там и сям виднелись полуразвалившиеся хибарки, полегшие наземь заборы, и для полноты картины – пасшиеся коровы, не обращавшие ни малейшего внимания на изменяющийся мир.
«Что даст этот визит? Чего я хочу от бывшего мужа Зиедкалнс? – размышлял Улдис. – Пока ничего. Зале сказала, что Зиедкалнс тщательно скрывала все, что было связано с ее бывшим мужем и вообще прошлым. Что там было скрывать? На это вряд ли сможет ответить кто-то, кроме самого Зиедкалиса. А если Зале просто бросила наживку, чтобы отвести подозрения от магазина? Не зря она так подчеркнуто уверяла, что бывшего мужа Зиедкалнс никто в магазине и в глаза не видел. Интересно, что нового расскажет участковый, лейтенант Вилциньш? Неплохо было бы, конечно, еще понаблюдать за Зиедкалнсом. Но времени мало, версий много, сроки, черт бы их взял, и вообще время, словно встречный ветер на футбольном поле, играет на руку противнику».
Стабиньш глянул на часы. Было рано, дети еще не начинали своей возни. В песочнице валялись забытые лопатки и ведерко. На скамейке сидел пенсионер в соломенной шляпе и читал свежую газету. «Зачем было Зиедкалису совершать такое преступление? Месть, алчность? Может быть, по чьему-то заданию? По слухам, он пьет. Наказан за мелкое хулиганство, не раз попадал в вытрезвитель, сейчас нигде не работает, алименты бывшей ясене не платил. Она их и не требовала. А дальше? Что он за тип? На что способен? Какая роль могла быть ему отведена во всей этой игре? Стал бы вообще кто-нибудь с ним считаться? Но может быть, он куда хитрее, чем представляется? Вовсе не так опустился? Играет?
Бывали и такие случаи».
В детском бассейне воду давно не меняли. Осень. Дети больше не купаются. Улдис попробовал воду: холодная. Он подошел к песочнице, орудуя лопаткой и ведерком, сделал кулич. Полюбовавшись на мастерскую работу, двинулся дальше.
«Мог ли Зиедкалнс действовать по заданию Зале? Вряд ли. Слишком тщательно и разумно подготовлено преступление. Карусель, да и только».
Стабиньш вышел из овального скверика и оказался в другом, в точности таком же. За этим открывался следующий. Жители собирались на работу. Распахивались окна, балконные двери. На балконах появлялись делающие зарядку. Немолодой человек равномерной трусцой обегал круг – тренировал сердце.
Вот и условленное место – скамейка напротив нужного дома. Не иначе, у Вилциньша здесь живет зазноба, раз он в такую рань назначил встречу именно тут.
Улдис сел на скамейку. «А что на уме у продавщицы Канцане? Кто поручил ей так тщательно фотографировать похороны. Прыткая девчонка. Так ли она предана Зале, как старается показать? Слишком опытной кажется, чтобы работать только на одного хозяина. Между ними наверняка происходит борьба характеров. Как вклиниться посередине? Не напрасно ли я начинаю с алкаша Зиедкалиса?» Стабиньш снова взглянул на часы. «Двадцать минут восьмого, а Вилциньшем и не пахнет. Все-таки все толстые – флегматики с замедленными реакциями». Он чувствовал, что терпение иссякает. «В милиции нужны быстрые, хваткие ребята, а не такие увальни…»
Улдис поднялся, стал шагами измерять расстояние между песочницей и фонарным столбом. Затем спохватился, что привлекает к себе внимание и снова сел на скамью.
«Зиедкалис на похороны не пришел. Странно. Знал ведь. Жена остается женой, пусть и бывшей, у них – общий сын».
Вилциньш появился совсем с другой стороны.
– Были дела, – встретив взгляд Стабиньша, начал он оправдываться. – Тут одна старушка живет, бедняга, пенсия крохотная, невестка жадная, сын не помогает. Надо было с сыном побеседовать с утра пораньше, пока не ушел в рейс – он машинист.
– И ты стал народным судьей, – усмехнулся Улдис. – Может, присудишь ему платить алименты?
– Такая моя работа – быть прокурором, адвокатом и народным судьей зараз.
– Пусть обратится в суд. Станут у сына ежемесячно удерживать, и дело с концом.
– Лучше не надо, – задумчиво сказал Вилциньш. – Видишь, старушка эта – не ходок по судам, стара и слаба, и может это обернуться бедой. Легко ли судиться с родным сыном? Я им обоим с женой устроил баню. Будет платить добровольно.
– А вздумает он на тебя пожаловаться, сам же и схлопочешь.
– Это уж точно. Не впервые. Ну, что будем делать?
– Присядь! – Стабиньш потянул его за полу. – Насколько я знаю, Зиедкалис нигде не работает, и уж если он дома, то рано утром никуда не побежит. Давай лучше прикинем, с какого боку к нему подойти. Переть наудачу нельзя. Если он в это дело запутан – вспугнем, и весь наш труд пропадет.
