Если кнопку вовремя отключить, карта выть перестанет, а если упустить время, лампочка заморгает на неделю, чередуя подмигиванье с элементами завыванья.
Кажется, на сей раз время безнадежно упущено, мне придется неделю жить в состоянии тревоги.
Юрий Григорьевич, наверное, на происшествии. Приедет злой и нервный, надо заранее провести аутотренинг по сохранению самообладания. Первым делом исправить докладную записку и изобразить бурную деятельность.
А вечером внимательно изучу каталог салона роскоши, может быть, придут на ум новые идеи по поводу странной записки Гриши Сухинина. Откуда у простого водителя могла появиться записка с сокращенными названиями драгоценных камней? Вопрос настойчиво пробивался через пласты неотложных дел. Ерунда какая-то…
— Гюзель Аркадьевна, где вы прохлаждались? Я вас искал. — Полковник материализовался в кабинете, словно джинн из бутылки.
Я не успела заметить, чтобы он входил через дверь. Вот это энергия, даже стены раздвигает.
— А вы где были, Юрий Григорьевич? Я сижу тут, вся упахалась, а вас все нет и нет, — сделала я попытку отразить натиск старшего начальствующего состава.
Кажется, попытка удалась…
— Где я был? — вопросом на вопрос отвечает полковник и как-то странно смотрит на меня, охватывая взглядом мой живот, грудь, всю целиком.
Я сжимаюсь в комок, пытаясь уйти от настырного, ощупывающего взгляда. Очень странный взгляд, в психических отклонениях полковник до сих пор замечен не был.
— Я был в одной квартире. Там женщину убили. Астенического телосложения, точно такое же, как и у вас. У нее распорот живот, вот отсюда и досюда, — Юрий Григорьевич проводит рукой по кителю, демонстрируя страшный разрез. — И знаете, Гюзель Аркадьевна, что я заметил?
— Что, Юрий Григорьевич? — мне захотелось отвернуться.
Спрятаться бы где-нибудь! Иногда я бываю слабонервной и не люблю такие подробности. А некоторые говорят, что у меня вместо сердца кусок асфальта…
— У нее в животе такой толстый слой жира, даже не можете себе представить. — Юрий Григорьевич испытующе смотрит на меня. Понятно, прикалывается, хочет испытать на прочность: дескать, как себя чувствуют тонкие дамочки, когда им демонстрируют действия убийцы-маньяка? — Вы все время на диете, а в животе у вас все равно жир.
Это означает, зря стараетесь, Гюзель Аркадьевна, зря изводите себя диетами.
— Убийство с сексуальной целью? — прищуриваюсь я, пытаясь опрокинуть с ног на голову прикол полковника. Мало ли что у меня внутри, тонкости, чувства, эмоции, жир… Главное, не показать виду, что ты не можешь выносить всякие ужасы.
— У вас в голове один мотив — сексуальный. — Юрий Григорьевич потерял ко мне всякий интерес.
Он подпрыгивает и дотягивается до кнопки. Лампочка гаснет и начинает светиться ровным розовым цветом, совсем как в новогоднюю ночь. Не понимаю, почему эта кнопка так высоко, наверное, затем, чтобы я не могла дотянуться…
— Кто эта женщина? — мне не нравится, что я пикируюсь с начальником.
Мне очень хочется вернуть старые добрые дни, те дни, еще до тихвинской командировки.
— Клава. — Юрий Григорьевич задумчиво уставился в телевизор.
«Наверное, переваривает увиденное, — со злостью думаю я, — все мужчины — тайные эротоманы. Почему никак не ухватить прежние отношения, то он злится, то я обижаюсь на весь мужской пол».
— Почему Клава? — спросила я.
Мой голос натянулся, как струна, готовая лопнуть. Имя Клава для меня означает одно — вечный прикол. Я не имею в виду Клаудиу Шиффер.
— Клавдия Михайловна Николаева. Женщину так звали. Одинокая женщина, сорок лет, любовников не имела, в браке не состояла, детей тоже нет. Судя по всему, убийцу она знала, впустила в квартиру, отключила сигнализацию. Они выпивали, на столе две рюмки, пустая бутылка из-под джина. Клавдия лежала на кровати, видно, уже уснула, в это время ей располосовали брюшную полость.
— А кто? Если мужа нет, любовников нет, кому надо резать одинокую женщину? — Очень любопытно узнать, почему все-таки женщину убили…
— В квартире все вещи целы, ценности, деньги, много денег, аппаратура, шубы, все на месте, — Полковник настойчиво изучал ведущую модной телепрограммы.
Наверно, рассматривал тонкости женского телосложения. А мне хотелось, чтобы он отвернулся от надоевшего телевизора и обсудил со мной все детали преступления.
— Откуда вы знаете, что все на месте? — спросила я.
Я задвигала губами и наморщила лоб. Мне так легче думается.
— Подруга у нее есть, Коровкина Людмила Борисовна, она нам и сказала, что вещи и ценности на месте. Вот какие дела происходят на свете, Гюзель Аркадьевна, пока вы прохлаждаетесь неизвестно где. — Юрий Григорьевич оторвался нако-нец-таки от телевизора и повернулся ко мне.
Мне стало нестерпимо стыдно под его взглядом за мое подростковое поведение, и действительно, несолидно, не по-взрослому я себя веду. Вместо того чтобы заниматься делом, сижу тут, копаюсь в собственных комплексах.
— Несолидно, несерьезно вы себя ведете, Гюзель Аркадьевна. Стыдно и больно за ваше поведе-ниє, — подхватил Юрий Григорьевич мои тайные мысли.
— Я больше не буду, — тонким голоском пробормотала я, опустив голову.
Господи, за что мне такие муки? В школе меня стыдили за плохое поведение, теперь в милиции упрекают за легкомыслие…
— Я ухожу на оперативное совещание, вы можете ехать домой, уже восемь вечера. Завтра без опозданий! — он повысил голос на две октавы, и я даю себе слово никогда не опаздывать, чтобы не опускать голову и не краснеть от упреков начальства.
В темноте я пробираюсь по сугробам, наваленным вокруг моего дома. Кругом темно, ни единой лампочки, я проклинаю местные и городские власти, стараясь материться шепотом. Не дай бог, услышит какой-нибудь грабитель. Не хватало мне самой попасть в сводку происшествий — потерпевшая Юмашева, ограбленная на пороге собственного дома, вот смеху-то будет. Опера полгода будут прикалываться, вспоминая новую байку о моих приключениях.
И опять в магазин забыла зайти, кажется, холодильник пустой. Я нащупала в сумке посторонний предмет, покопавшись в темноте, я вытащила ключи и таинственный предмет.
Господи, это же каталог с выставки, ладно, дома посмотрю, миролюбиво подумала я, что означало, моя диета будет сопровождаться чтением панорамы «Российских рубинов».
Погружение в мир роскоши поманило меня, оставив раздражение где-то в подсознании. Голод подступил слишком близко. Почему еда занимает столько времени в моей голове? Нормальная хозяйка долго не размышляет, она просто идет в магазин, запасается продуктами на неделю и каждый день кашеварит, по привычке или с любовью, это кому как нравится. Мне же лень стоять у плиты, и вместо походов по магазинам и торчанья у плиты я лишь размышляю о том, какие вкусные вещи я могла бы приготовить, если бы…
Что мне мешает осуществить основную женскую функцию, я не знаю, но думаю об этом каждые полчаса.
Кухня блистала девственной чистотой, а если у хозяйки кухня сверкает стерильностью, значит, на кухне давно закончились съестные припасы.
Не дай бог, если мужчина посетит такую кухню, поживиться ему будет нечем, полки пустые, банки звенят, как барабаны, пустой холодильник надрывается от безысходности. Привычка открывать пустой холодильник сидит во мне крепко, я никак не могу отучить себя заглядывать в него время от времени. Будто в мое отсутствие в нем могло что-нибудь появиться. Я села в кресло и закрыла глаза.
Что бы я сейчас съела? Индейку? Гуся? Баранину в собственном соку?
Эх, хорошо бы молоденькой баранинки с жареной картошечкой да присыпанной зеленью… И все это запить свежим грейпфрутовым соком, холодненьким, ядрененьким. Потом лениво достать из вазы спелую медовую грушу и скушать на десерт, обливаясь спелым соком. Я глянула в пустую вазу, никаких груш в ней не присутствовало, даже дохлого мандарина не было. Желудок бастовал и требовал жертвоприношения в виде жареного мяса, свежего салата или какой-нибудь другой снеди.
Надо что-то придумать. С трудом поднявшись с кресла, я еще раз открыла холодильник и увидела в углу что-то завернутое в вощеную бумагу. Развернув, я обнаружила кусок сырокопченой колбасы, найти пакет с сухарями не составило труда, и вот на плите варится кофе, вкусно булькая и распространяя вокруг неповторимый запах обжитого дома с домовитой хозяйкой во главе.
«Домовитая хозяйка» уселась в кресло и открыла выставочный каталог. Невозможно глаз оторвать от такой роскоши, дизайн буклета продуман до мелочей и полностью оправдал название «Российские рубины».
Везде на черном шелке сверкали кроваво-красные камни, крупные, мелкие, средние, с острыми гранями, округлые и самородки. Откусывая колбасу мелкими кусочками, я бросала в рот мелкие сухари, запивая все это богатство крепчайшим кофе. Наслаждение! Я лениво листала журнал, любуясь прекрасными камнями. Дотянувшись до портсигара, я вытащила сигарету и, защемив ее губами, так же лениво закурила.
