Ознакомительная версия.
— Он шантажирует меня. Он мне угрожает.
— Чем тебе можно шантажировать?
— Каждого человека можно чем-нибудь шантажировать, — уклончиво ответила Инна. — Как он узнал про Верхний Стан, я не знаю. Мы только приехали, вещи выгрузили. Я пошла в банный дом. Вдруг меня кто-то за руку хвать! Темно было. Я обозлилась — что еще за шутки! А это, оказывается, Андрей. И шепчет мне в самое ухо: «Приходи через полчаса на кладбище. Буду ждать тебя у входа в церковь, а не придешь, я такой скандал учиню, что мало не покажется».
— И ты пошла.
— А что мне оставалось делать? Его надо было усмирить. Он же сумасшедший.
— Еще она характеристика. Раньше он был нормальным.
— Со мной он никогда не был нормальным! И я не удивлюсь, что он нарочно с крыши прыгнул, чтобы мне разом за все отомстить.
— О чем вы говорили в церкви?
— Я умоляла его уехать. Денег немного дала. Но он меня не слышал, твердил, что у него здесь какое-то дело.
— Так ты думаешь, что к тете Маше ночью наведывался он?
— А кто же еще?
Лицо у Левы было такое, словно он сейчас набросится на Инну с кулаками.
— И ты молчала? Зачем он явился в мою спальню? Грабить? Тут нечего украсть. Цель у него могла быть одна.
— Но ведь все живы, — Инна опять принялась плакать. — Он ведь никого не убил, а сам, как последний дурак, упал с крыши. Андрей ведь тоже человек. Он раньше таким не был. Его жизнь изуродовала.
— Ладно. Успокойся, — Левушка оторвал ее руки о зареванного лица, вытер полотенцем ей глаза, потом подумал и поцеловал в лоб. — Раз мы ни в чем не виноваты, то и бояться нам нечего.
— Фальстаф с Лидией — вот они умные. Взяли и укатили в субботу. И все наши переживания их никак не касаются. Может нам тоже сбежать?
— Нет, Инусь. До субботы мне в Москву возвращаться не гоже. А в субботу мы как раз визы получим и прямиком на Средиземное море.
— Конечно, здесь безопасно, — согласилась Инна. — Давай что-нибудь выпьем. Водки, например.
— Давай.
— А скажи, мой милый Лев, много ли найдется в мире людей, которые не боялись бы, что их могу убить? И что самое удивительное — за дело.
В тот же день, то есть в воскресенье вечером, как и обещал, приехал Артур, привез десять ящиков пива, батарею бутылок коньяка и водки, а также мартини и хванчкару для дам. Узнав, что Лидия уже отбыла в Москву, огорчился. Он, оказывается, собирался у нее прощения просить в том, что из лужи ее поднял и до кровати доволок. Царапины на его лице были аккуратно замазаны и запудрены.
— С выпивкой ты переусердствовал, — сказал Левушка.
— Это ты скажешь в конце недели. Водки, сколько ее не купи, всегда мало, а относительно пива… Давно уже пора провести параллельно водопроводной еще одну сеть, чтоб неиссякаемо… чтоб только кран открыть, и порядок!
— В пивопроводе все сорта перемешаются, — рассмеялся Лева. — Но я думаю, производители на это пойдут…
— Еще как пойдут. Бабки ведь тоже потекут рекой. Только счетчики надо поставить в каждую квартиру.
— А мы час назад решили вести здоровый образ жизни, — строго сказала Инна.
— С чего бы это?
— Здесь у нас такое произошло!
— Какое — такое?
Артур все еще пытался балагурить, хоть и не находил в друзьях поддержки. После душной Москвы, долгой дороги он мечтал об одном — выкупаться и засесть в уголке террасы с бутылкой холодненького. Настроение хозяев настораживало. Всем своим видом они давали понять, что у них на вечер заготовлен совсем другой сценарий. Артур только сигарету закурил, как они наперебой стали рассказывать про труп, найденный в крапиве. О том, кто убитый, не было сказано ни слова. Зато про похищение «Запорожца» было рассказано во всех подробностях. Первая версия по поводу загадочного нахождения трупа обрастала подробностями.
Артур на рассказ отреагировал спокойно. Шутить перестал, но и ужасаться не захотел. Что он — трупов не видел? Их полна Москва, а телевизионном ящике мертвецов всех мастей как шпротов в банке. Нет, ребятки, вы его мертвецом в крапиве не смутите. На террасе жарко, душно, все тело липкое от пота. Семь часов вечера, а солнце так палит, что дышать нечем. Артур хотел пойти на реку и пойдет. Лев вызвался его сопровождать. Инна на реку идти отказалась, сославшись на головную боль. Она лучше полежит.
Марья Ивановна спряталась от пекла в цветнике в тенечке. Мысли ее были простые. Вишни надо собирать. А может погодить? Еще не вся покраснела до полной готовности. Уж больно жарко за ягодой тянуться. И мухи появились какие-то мерзкие. Так больно кусают, словно крапивой тебя хлестнули. А потом через сутки рука или нога в месте укуса так зудит, словно заморозка отходит. Но все равно надо вишню собирать, а то воробьи ее склюют и ничего на варенье не останется. Завтра она этим и займется.
Через березняк вышли к ручью, и сразу стало прохладно. Ручей бежал с угора через чащобы лозняка, черной ольхи, черемухи, двухметровых зонтичных, переплетенных хмелем, через мертвые стволы упавших ив, а потом, падая уступом, водопадом, выбирался на волю. Здесь он омывал старые корни дикой яблони, и та в благодарность кидала в его певучее каменное русло свои мелкие, горьковатые плоды. Через ручей был перекинут хилый мосток с перильцами из слег.
— Красиво… — сказал Лева.
— До одурения, — согласился Артур.
Лева именно этот мостик назначил для приватного разговора, но потом передумал. Как-то не подходила благодатная тень для суетливых, заранее приготовленных фраз. Вот уже омоем распаренные тела в реке, тогда и начнем разводить турусы на колесах.
Омыли. Вода у берега была совсем теплой, но дальше на быстротоке, можно было хорошо освежиться. Главное, не сопротивляться течению, которое волочет тебя к заросшему лозой островку. На камне с удочкой сидел Игнат.
— Клюет?
— Так себе.
— Приходите все вечером пиво пить. И этого приводите, толстого, как его… Сидорова-Сикорского.
Назад пошли той же дорогой. Не доходя до мостика, Левушка сказал:
— Здесь еще было происшествие неприятное. Кто-то мою тетку ночью напугал. Для того, чтобы ее успокоить, я сказал, что это был ты. Прости, старик, но лучшего ничего в голову не пришло.
— Это был я? — переспросил Артур. — И что же я сделал?
— Ты ночью, когда от Лидии возвращался, малость заблудился и зашарашился в теткину комнату.
— А где ее комната?
— А ты не знаешь? Ее комната — моя спальня. Она часто там ночует. Там матрас противорадикулитный. Ты туда и зашел.
— Зачем?
— Откуда я знаю! Может, закурить хотел.
— Я что — со странностями?
— Артур, войди в мое положение. У тебя зажигалка в виде пистолета. Тетка утверждает, что злоумышленник в нее целился. В моей спальне выключатель барахлит и имеет обыкновение самостоятельно включаться. Вот он среди ночи и включился. И тетка увидела якобы убийцу. Понял?
Лева настороженно посмотрел на Артура: смутился ли нет? Не разберешь, но разговор этот Артуру явно не нравился.
— Пусть это буду я, если тебе это надо, — ответил он, наконец. — Но если зажегся свет, то твоя тетя Маша должна была меня рассмотреть.
— Не рассмотрела. То ли свет ее ослепил, то ли она со страху глаза закрыла. Теперь лепечет что-то про бороду и шляпу.
— Я был без шляпы, — быстро сказал Артур. — И с бородой у меня тоеж нелады.
— Старик, ну какая разница. Главное, если что, сознайся, что это был ты.
— А что — будет разговор?
— Вдруг она решит с тобой объясниться.
— И как она будет со мной объясняться?
— Может быть, и не будет. Ладно. Забудем об этом.
— Хорошо, забудем, — пожал плечами Артур.
Солнце, косматое и страшное, наконец, спряталось за верхушками елок на дальних горках. Небо полыхало самыми разнообразными красками. Здесь были и голубизна, и бирюза, и золотые окоемки на легких облачках. Флор прямо-таки облизывался, глядя на этот закат. Сидоров-Сикорский разжигал самовар. Артур притащил ящик пива. Явилась Инна и, таращась со сна, оглядывала всех с удивлением. Лева шипел ей в ухо: «Я всех позвал. Нельзя придаваться бесконечной меренхлюндии. Очнись, пожалуйста, и всем улыбайся».
— Я улыбаюсь, — шипела Инна сквозь зубы.
Последним пришел Флор.
— А что Эрика не привел? — спросил Лева.
— Так он в Москве. Еще в пятницу уехал.
— Забавный парень, флегматичный, — заметил Лева.
— Это Эрик-то флегматичный? Да у него в душе все так и бурлит, только пар наружу он порциями выпускает. Но снопы он вяжет отлично.
— А Игнат так и сидит с удочкой?
— Нет. Он себя туалетной водой полил и навострил лыжи к женскому полу. У него тут любовь.
— В деревне-то любовь? — осуждающе заметил одноглазый Харитонов, один глаз его был скрыт повязкой, а другой — узкая щелочка в отечных веках, смотрел на мир настороженно и осуждающе. — Не понимаю я наших молодых мужчин. За тридцать лет перевалило. А они все навыданьи. Такая инфантильность! Или это наша национальная болезнь?
Ознакомительная версия.
