Они должны были прийти в одиннадцать. Но тихое, дробное постукивание подушечками пальцев по двери раздалось раньше.
Он вскочил, впустил в комнату двух невысоких крепышей в устрашающе надвинутых на брови кепках.
— О, бухляночки с мешочком[7]! — приветливо заметил первый, прижимая к боку плетеную корзинку. — Деловые будут!
— Проходите, присаживайтесь, гости дорогие! — разулыбался Студент, широко раздвигая руки, как его учил Олег: продавцы должны были пройти по узкому проходу между ним и стеной к двум предназначенным для них стульям по ту сторону стола.
Другой, усаживаясь на предложенное место, спросил зло и хмуро:
— Ты балатак[8], что ли?..
И тут же замолк, настороженно глядя, как вслед за ними, опираясь на деревянный костыль, переступил порог неопределенного возраста человек, высокий, в серой шляпе, из-под которой по окраинам щек спускались густые бакенбарды. Строгий, жесткий взгляд его был устремлен в какую-то невидимую впереди точку. Чуть скошенный нос, как у профессионального боксера, и рваный шрам на подбородке придавали ему вид грозный и неприступный.
Не сказав ни слова, он присел против близнецов, передал Студенту костыль и, склонившись, начал гладить ладонями негнущуюся ногу, видимо, успокаивая боль. Это был Олег, но Студент в первую минуту усомнился — ни по каким, даже малейшим приметам не мог признать его.
— Где красный товар[9]? — гулко и резко пронеслось по комнате.
— Сначала голье[10] покажи! — уже с фальшивенькой бодростью откликнулся хмурый.
Олег звучно щелкнул пальцами. Тут же Студент вытащил из-под шкафа брезентовый саквояж и, высыпав на стол груду денежных пачек, поставил саквояж возле больной ноги Олега.
— Здесь все, по уговору. Щупай!
Деньги преобразили хмурого. Лицо засветилось, дрожащие руки стали разрывать одну пачку за другой.
— Куклы[11] не мастерим! — коротко бросил Олег, как хлестнул по щеке. Он все еще поглаживал, разглядывал свою ногу.
Хмурый оторвал руки от денег, словно ожегся.
— Да я что… Я не это… На блат ведь продаю…[12]— Чувствовалось, что он уже сдается под давлением властного голоса. — У нас все в скрипухе…[13]
Рядом с деньгами на стол посыпались, засверкали, заискрились драгоценности: самодовольное золото, надменно холодное серебро, многоцветные камни — ярко-синие лазуриты, красноватые гранаты, голубовато-зеленые изумруды, узорчатая яшма, золотистые топазы, а среди них царственно гордые бриллианты, таящие за вспышками света свою загадочную животворную суть.
Склонившись над столом, Олег начал с придирчивой педантичностью разглядывать, приближая к глазам, кольца, кулоны, броши, ожерелья, браслеты… Продолжалось это долго, в полной тишине. Оба продавца, напряженно дыша, следили за его движениями так, будто он совершал неведомое им таинство.
В отдельную группку легли четыре роскошных ожерелья из крупных бриллиантов, золотой браслет, змейкой свернувшийся в три кольца, — на ее вздернутой хищной головке сияли глазки из благородного опала, — и четыре массивных золотых перстня, украшенных редкими камнями.
— Под липой не лежали? — спросил Олег тихо.
— Тут же бирки магазинные, — встревоженно, уже с оттенком уважения воспротивился хмурый.
— Магазинные? — ядовито передразнил его Олег. — Проверим…
Он снова хлестко щелкнул пальцами.
— Соломон? — уточнил Студент.
— Да. И побыстрее!
— Я мигом. Он надо мной живет.
— Стоп! — Олег провел взглядом по той части стола, где лежали ювелирные изделия и пачки денег. — Хоть и свой Соломон, а надо провести его коридором[14]. Тачку свести[15] по старой дуре сможет. У тебя какой-нибудь пакет есть?
— Найду.
— Дай ему, — Олег указал пальцем на молчаливого продавца. — Пусть считанный товар соберет… А ты, — впервые глянул он на хмурого, — затырь голье в едальню[16] и гроб[17] на бидрик[18] замкни…
Когда все было сделано и на виду остались лишь отобранные Олегом драгоценности, последовало новое указание хмурому:
— Положь бидрик сюда, на блюдечко. Пусть перед зенками[19] покемарит[20]. Агач![21] Давай Соломона!
Студент выбежал из квартиры и затопал вверх по лестнице.
На ступеньках у чердачной двери ждал его дядюшка Цан, тоже неузнаваемый: лохматые седые космы, тяжелые роговые очки, преображенное гримом лицо — типичный старый-престарый еврей. Вдобавок еще накинутая на плечи грубошерстная женская шаль.
Он подмигнул Студенту и по-стариковски медленно, держась за перила, стал спускаться вниз.
Продавцы встретили его опасливо недоверчивыми взглядами.
— Всем нужен старый Соломон, — присев к столу, начал он говорить ворчливо. — У кого что пропадет, идут: «Соломон, помоги найти». Кто что найдет: «Соломон, сколько стоит?» Кому что нужно: «Соломон, сделай!»
— Оцени это, не глядя на бирки! — повелительно остановил его Олег. — С точностью до копеечки. Не привык я оставаться меж двух наголо…[22]
Старый Соломон (то есть дядюшка Цан) вытянул из-под шали большое увеличительное стекло, обрамленное металлической полоской, и, сердито, неразборчиво пришептывая, начал изучать золотую змейку.
Тем временем Олег разлил водку по стаканам.
— Клюкнем, темщики[23], сулейки[24]?..
Выпил первым. Те переглянулись и тоже опустошили стаканы, потянулись к закуске.
— Ну и работа! — вновь заговорил Соломон, рассматривая в лупу ожерелье, — Подковы им ковать надо, а не алмазы гранить… Руки бы пооборвал!..
Олег повернулся к нему:
— Хватит искать у татарина кобылу[25]. Дело говори!
Пока дядюшка Цан старательно громко ругал своих коллег-ювелиров, чаще всего обращаясь к молчаливому продавцу, а Олег по-прежнему, кривя губы, заботливо успокаивал ладонями больную ногу, Студента, прислонившегося к стене возле репродуктора, мучило ожидание: когда же в этой говорливой коробке заиграет музыка? Вчера из радиопрограммы они узнали, что в 23.35 начнется концерт маршевой музыки, и решили именно с этой минуты приступить к кульминационному действию…
Наконец-то диктор сообщает о концерте… Молчание, только скрип, далекий, противный… Испортился, что ли?.. Нет! Заработал! Марш «Славянка»! Первые аккорды духовых и ударных инструментов смели гнетущую тревожность. Облегченно вздохнув, Студент незаметно усилил звук и стал пристально смотреть на хмурого (Олег говорил: «Упрись взглядом нагло, безотрывно, он это почувствует, озлобится, отвлечется…»).
Студент смотрел на хмурого, а сам невольно боковым зрением улавливал все движения Олега. Правая его рука отделилась от ноги, раздвинула створки саквояжа, превратив его в голодный раскрытый клюв гигантского птенца… Потом замедленно поднялась и вытянула из-под крышки стола тонкий длинный гвоздик. Студенту хорошо было видно, как вяло отвис угол фанерки — дна столового ящика и в жадный клюв гигантского птенца упали две пачки денег. Олег нажал указательным пальцем на фанерку, заставив ее круче прогнуться. Теперь уже ненасытный птенец глотал одну за другой быстро летящие пачки… Не было слышно — маршевая музыка и еврейский говорок дядюшки Цана заполняли комнату, но Студент всем своим существом ощущал глухие удары падения.
Фанерный угол покорно вернулся в прежнее положение, а длинный гвоздь закрепил его. Рука Олега раздраженно взвилась над столом.
— Хватит баки вколачивать! — крикнул он дядюшке Цану. — Дело говори!
Тот откинулся, заморгал испуганно и обиженно.
— Уважаемый, мы с вами давно работаем… Вы меня знаете… Зачем же так?.. Торопиться в моем ремесле нельзя. Я должен все до конца выяснить, все точно оценить, чтобы с обеих сторон обид не было… Но я вас сейчас огорчу. Это стеклышко, — он поднял вверх увеличительное стекло, — плохой здесь помощник… Мне надо на других приборах исследовать работу…
— Так неси приборы и исследуй! — так же властно сказал Олег.
— Это очень сложно, — уже молил дядюшка Цан. — Мне проще подняться к себе и оглядеть их там при подсветке.
— Смотри здесь! — Олег был неумолим.
— Что хотите со мной делайте, уважаемый, здесь не могу. Слишком дорогие изделия, чтоб так, на ходу… Тут основательность нужна…
Кажется, он убедил Олега. Строгий покупатель кивнул, как смилостивился.
— Ладно. Только пойдешь с ним. — Он легко, двумя пальцами, словно саквояж и в самом деле был пустым, поднял его за костяную ручку, передал Студенту.
